- А что? Хорошая идея! Я подумаю, что тебе рассказать. И позвоню. И мы обязательно на днях встретимся.
В день этого телефонного разговора с Таней Петровой я ночью не мог заснуть. Всё думал, что же я расскажу ей. И вот что я надумал. Первое. Ситуация, в которой я оказался, достойна описания в книге. Второе. Сюжет на основе сведений обо мне нельзя придумать. Нужно просто последовательно излагать факты из моей жизни. И этого будет вполне достаточно. Следовательно: третье. Пересказывать Тане всю жизнь в деталях невозможно. Обязательно при пересказе я что-нибудь да упущу. Следовательно: четвёртое. Вариант передачи сюжета, как Пушкин Гоголю, невозможен. Надо садиться писать самому. Пятое. Моя книга о себе послужит приложением к моему обращению в прокуратуру и/или суд за помощью для исправления моего несправедливого бедственного положения. Шестое. Авторский гонорар за опубликование моей книги (далее просто с заглавной буквы: Книги) будет мне совсем не лишним. Седьмое. Но засесть за написание Книги прямо сейчас я не могу, потому что мне сейчас не до неё, а лишь бы выжить. Восьмое. На данный момент в конце повествования обо мне жирное многоточие, потому что отсутствует какая-то логическая завершённость, за которую кроме моей смерти сошло бы какое-либо другое логически обоснованное знаменательное событие. Нет завершения или кульминации - нет яркого события. Девятое. Я захотел во что бы то ни стало написать Книгу. Рано или поздно я её обязательно напишу. Десятое. И это будет достоевщина по содержанию. Пусть публика прочтёт или перечитает, или просто вспомнит "Преступление и наказание", "Идиота", "Неточку Незванову", "Белые ночи", библейские заповеди "Не убей" и "Не укради" перед или после прочтения моей Книги. Одиннадцатое. Возложение надежд на успех Книги позволит мне избежать отчаяния.
Додумав до этого, я на следующий день позвонил Тане Петровой и отказался прийти к ней на борщ для рассказа о себе. Так что я точно помню, когда я задумал написание этой Книги. В середине августа 2005 года, когда я был взволнован ожиданием ответа из прокуратуры на моё заяление-просьбу об оказании мне помощи. "Мастер" Тимур вечно был недоволен, что я трачу время на дозванивание до городской прокуратуры, в которой телефон вечно был занят. А дозвонившись, я не получал удовлетворения ответом, чтобы я звонил позже.
Мысль о том, что я знаю, что мне теперь конкретно нужно делать - писать Книгу в обозримом будущем, - облегчала все другие мысли в моей голове как бы скидывая тяжесть с каждой из них, ибо я теперь видел, как моя Книга вытаскивает меня наверх со дна общества. То есть теперь я видел в Книге панацею в моей сложившейся ситуации, как прежде видел её в учёбе в Германии. Но прежнюю панацею, то есть учёбу в этой стране, я для себя не отменял, а по-прежнему хотел реализоваться на Родине через учёбу в Германии после торжества справедливости (Юстиции) в прокуратуре и/или суде при рассмотрении моего обращения к ним. Так неужели я позволю каким-то там Толикам путём втягивания меня в преступную деятельность украсть у меня перспективу добиться успеха в жизни честным путём? Нет, съеденное и вынесенное мной мясо не ставит меня в разряд преступника, ведь я раб. Раб обстоятельств. И когда я жил у Толика, я был его рабом. Так что за мясо и прочие продукты должен отвечать один только Толик.
Когда мы с Тимуром доклеивали обои на кухне, он предложил мне на одной стене, к которой ставилась плита, оставить неоклеенной её часть под предлогом нехватки обоев, и выбросить все обрезки от рулонов - такова была ненависть Тимура к хозяину квартиры, еврею, так что говорить, что он работал на совесть, не приходится. Мне пришлось спрятать от него все обрезки обоев и разведённый клей не выливать, а то он хотел их выбросить/вылить. Видите ли, он не хочет думать, как обрезки скомпоновать на стене! Спасать кухонную стену от недоделки пришлось мне. Только на следующий день с утра, когда настроение у Тимура ещё не успело испортиться, я предложил ему доклеить обрезки обоев на последнюю стену кухни, и она была оклеена.
7 сентября ремонт в квартире Аркадия Давидовича Ф. был завершён. Я предполагал, что сейчас произойдёт расчёт хозяина квартиры с шефом Тимура, а Тимура со мной. И сейчас Тимур отвезёт меня с коробками и "Соней" в общежитие, в котором меня примут его друзья. На Тимуровых "Жигулях" мы приехали на Приморский проспект, что на Крестовском острове. Недалеко от станции метро "Крестовский остров" стояли однотипные дешёвые трёхэтажки, построенные ещё при Сталине. Подъезжаем к дому ╧26. перед домом и в открытых окнах сплошь кавказцы. Мы подъезжаем, высаживаемся, и все глаза кавказцев следят за нами, двигаются. И я понимаю, что следят чёрные глаза именно за мной. Почему, спрашиваю я себя, на меня со всех сторон устремлено особенное внимание, если не сказать: пялятся? И тут же понимаю: потому что я русский. Один русский среди моря кавказцев. Мне стало не по себе, ибо я никогда не был в таком положении, в котором на меня все, буквально все как-то по-особенному смотрят, нет, всё таки скажу: пялятся. Как будто я какой-то не такой. Все побросали свои дела, остановились, лишь бы только поглазеть на меня. Жуть! Да, мне действительно стало жутко от взглядов на меня этих кавказцев со всех сторон. Они застыли на месте, увидев меня, и только глаза двигались в направлении передвигающегося по их территории меня, в их глазах пришельца. Под передвижением я подразумеваю наш подъезд на "Жигулях" к дому и разгрузку моих коробок, телевизора и музыкальной системы SONY ZS-35M без коробок. В доме ╧26 по Приморскому проспекту, типовому, то есть такому же как и соседние, на первом этаже никто не жил, и были разбиты или открыты настежь почти все окна, и видно было, что комнаты первого этажа используются как свалка мусора. А из многих окон второго и третьего этажей за мной наблюдали чёрные глаза сплошь черноволосых голов, как будто я оказался перед каким-либо домом в Азербайджане. Я с коробками проследовал за Тимуром по деревянной лестнице (да, да, лестница на верхние этажи была деревянной!) дверь комнаты, находящейся напротив лестничных пролётов, была закрыта на висячий замок. Железные дужки, которые перехватил этот замок, держались в двери и её косяке на честном слове, если не сказать: на соплях. Тимур сходил за ключом от замка. Когда мы с ним вошли в открытую комнату, я ахнул в душе от увиденного. На грязном дощатом полу две книжные полки без стёкол. Вот и вся мебель! В туалетном помещении, что по пути в комнату сбоку, нет ни унитаза, ни крана с раковиной. Тимур пояснил, что туалет и воду я могу найти на первом этаже. Также он сказал, что за это "жильё" я должен буду платить главному по общежитию (он мне его представил) 500 рублей в месяц, когда начну зарабатывать, а мебель я могу найти к комнатах первого этажа. Выражать недоумение и злость мне Тимуру было бесполезно. Обманул! - только и подумал я насчёт общежития. Обманул дважды, так как после предоставления мне этой комнаты он дал мне всего 20 рублей "на хлеб", как он сказал, вместо честно заработанных реальных денег, объясняя, что Аркадий Давидович Ф. ещё за ремонт не рассчитался. И Тимур уехал. Я остался в пустой комнате с коробками и телевизором с "Соней" один. Голодный. Ведь целый день мы сегодня работали, а закончив, приехали сюда. Обременённый своими вещами (не то что князь Мышкин с узелком в руках), я понял, что сегодня мне предстоит ночевать именно здесь. Сходил на первый этаж, перелезая через гору мусора, над которым летали мухи, и выбрал какие-то отдельные мягкие части от диванов, с трудом в одиночку перетащил их к себе на второй этаж. В этот вечер я решил не есть. Я надеялся, что завтра Тимур привезёт мне зарплату или какие-то деньги, как он пообещал. А 500 рублей, как я выяснил только сейчас, пойдут участковому мелецыанэру за "крышу". Но на следующий день Тимур не приехал, так что я зря прождал его целый день голодный, никуда не отлучаясь из комнаты. Мне оставалось кормить себя музыкой, которую выдавала моя "Соня". К ночи закончился "Беломор", и я сделал вылазку за ним в близлежащий ларёк. На следующий день, уже 9 сентября, я дождался Тимура, который выдав мне полтинник "на хлеб" сказал, что денег у него по-прежнему нет, и что на днях он начинает новый ремонт. Я согласился помогать ему, всё ещё в надежде заработать денег. "Хоть каких-нибудь". И я боялся, что в случае моего отказа помочь ему своим участием в новом ремонте, он больше не приедет в "общежитие" ко мне.
