Врач спросил мои ФИО и нехотя занёс их в какой-то журнал. В справке он мне отказал. Я понял, что спрашивать, когда мне придти на перевязку, бесполезно - никогда!

Я вернулся к Толику. Причём, чтобы попасть к нему, мне пришлось кричать, стоя посреди (там разделительный газон) Малого проспекта, чтобы он услышал меня через окно:

- Толик!.. То-олик!.. То-о-олик!..

Наконец услышал. А позвонить в квартиру было нельзя: в его комнате не было звонка, и общеквартирного тоже не было. Так я и буду всё время своего проживания у благодетеля звать его по имени с проспекта. Как же мне это надоест! Ведь он слышал меня далеко не с первого раза: либо из-за того, что спал, либо из-за постоянно включённого телевизора. А бывало, что я кричу, а его дома нет...

Я поведал Толику о своём плане обратиться за помощью в прокуратуру. Это вызвало его понимание и одобрение. Кстати, водитель "копейки", Иван, согласился быть моим свидетелем против Зайцева в суде. Он, Иван, оставил свои координаты.

А лежать мне было больно. Руке больно. Как ни положи её на пол, всё равно больно в точках касания руки пола. А Толик начал рассказывать о себе. Выяснилось, что комната, в которой мы находились, не его. Она принадлежит его начальнику по работе. А работает Толик бригадиром на ремонте квартир. Стало быть, его начальник - директор фирмы, занимающейся квартирным ремонтом. Толик находит гастарбайтеров, например, белорусов, целую бригаду, и размещает их у себя, то есть у директора, в комнате. И нещадно эксплуатирует. То, что нещадно, об этом, естественно, не говорит. Меня Толик также планирует привлечь на работу под своё начальство. Правда, теперь это произойдёт только после восстановления функций моей отшибленной руки. А пока Толик готов меня содержать и так. Типа: потом я отработаю затраченные на моё вынужденное безделье деньги. Я обрадовался, что устроюсь на такую работу. Во-первых, по причине возможности в случае устройства на работу вписаться в Президентскую программу подготовки управленческих кадров, как то обещал Роман Михайлович Герасимов (далее буду называть его без отчества). Во-вторых, я был рад возможности попрактиковаться в квартирном ремонте: пригодится в жизни. В-третьих, я был рад, что скоро закончится период моего безденежья, рассчитывая на более-менее приличные деньги (не спрашивайте, какие суммы здесь мной подразумеваются, потому что мне нужны были любые деньги).

Потянулись однообразные дни второй половины июля. Мне с отшибленной и недействующей рукой делать было нечего. Погода стояла хорошая, поэтому безвылазно днями сидеть в комнате Толика мне не сиделось. Тем более, выяснилось, что Толик неправильно представлял, сколько я готов съесть еды. Меня он недокармливал. Поэтому мне требовалось самому себе что-то в тайне от Толика докупать поесть. Например, хлеб. В тайне - потому что я опасался (были основания), что в случае обнаружения Толиком у меня каких-то денег, он быстро бы заставил меня "поделиться" ими, например, на выпивку, и я оставался бы голодным всё время восстановления своей трудоспособности. А пил Толик много. Водку и пиво. А работал мало. Судя по тому, как мало он отсутствовал дома. Как же мне надоел вечно работающий у него в комнате телевизор! Круглые сутки. Сам Толик спал под включённый телевизор нормально, чего не скажешь про мой сон. Вот Вам ещё одна причина, по которой я стремился на улицу: мне хотелось тишины. Да, я искал тишину на улице. Как же мне надоела "Моя прекрасная няня"! Она, казалось, поселилась в комнате Толика: и днём, и ночью-всё она!

О том, что я будущий работник, сознательный, но не притязательный, как гастарбайтер (в смысле: гастарбайтеры непритязательные) Толик поведал своему шефу, хозяину комнаты. А вообще, меня удивляет, что меня, или каких-то там белорусов до меня - целую бригаду! - терпели соседи по коммунальной квартире.

А когда я каждый день выбирался на несколько часов на улицу, то куда мне пойти? Вроде бы без разницы. И я ходил к дому Елены Петровны. С Малого проспекта Васильевского острова на Малый проспект Петроградской стороны. И были у меня полупрозрачные пластиковые сердечки разных цветов с липким слоем с одной стороны. Я эти сердечки ежедневно ходил и клеил на окна комнат Елены Петровны. Она их ежедневно снимала, а я клеил снова. Я не считал это мелким хулиганством или домогательством. Я мыслил так: пусть Она знает, что я не с Ней, но мысленно я с Ней всегда, каждый день, и я рядом, и пусть Она знает, что я до сих пор не выбросил Её из головы, и что Она по-прежнему в моём сердце, пусть Она знает, что всё, что я Ей говорил и писал, продолжает быть в силе.

Действовать рука у меня начала спустя 2 недели. 28 июля я написал пространное заявление в прокуратуру с просьбой помочь мне в восстановлении справедливости, которую я видел в восстановлении своего социального положения и компенсации мне морального вреда за потерянное время и житьё в рабстве. А наказывать виновных в моей беде было для меня не главным. Главное, повторяю, призыв прийти мне, тонущему, на помощь. На следующий день я отнёс своё заявление в городскую прокуратуру на Исаакиевскую площадь.

В июле 2005 года квартирно-ремонтная фирма Толика взяла заказ на ремонт квартиры Аркадия Давидовича Ф. (точно фамилии не помню). Согласно договорённости с клиентом к 1 августа должен был быть произведён определённый объём работ. Квартира Аркадия Давидовича находилась на Гражданке на проспекте Луначарского. И была эта квартира двухкомнатная, причём одна из комнат не должна была ремонтироваться: в ней были складированы вещи из других помещений квартиры. В договоре с клиентом было примечание: квартирно-ремонтная фирма ответственности за них не несёт, то есть бери - не хочу. В этой комнате-складе стоял высокий морозильник, все полки которого были забиты мясом (у Аркадия Давидовича была большая собака). На кухне тоже был оставлен работающим холодильник, в нём и мясо, и другие продукты. Мы с Толиком приехали в эту квартиру 30 июля и стали заниматься зачисткой квартиры: старые плинтусы, косяки, двери, антресоли - всё нами выламывалось и выносилось на помойку. Закончив эту предварительную работу Толик решил пообедать имеющимися у Аркадия Давидовича припасами. В ответ на моё недоумение Толик и поведал мне о примечании в договоре. Толик сварил пельмени и пожарил яичницу. Как же я давно не ел этих элементарных блюд, сидя в гараже! Поэтому уговаривать меня присоединиться к его трапезе Толику не пришлось. Я с большим аппетитом ел эту варёную и жареную еду. Я ел и думал, являюсь ли я в создавшейся ситуации вором, или только соучастником. Оправдывают ли меня, то, что я ем, мои затруднительные обстоятельства, моя беда. И ведь верно, что откажись я от пельменей и яичницы, я останусь голодным: ну не будет наевшийся здесь сейчас Толик дома у себя меня потчевать чем-либо другим, а я ведь поработал, устал и уже испытываю голод. Отказываться от еды в моей ситуации глупо: всё равно ведь состоится изъятие из холодильника пельменей и яиц, будет лишь половинный ущерб хозяйству Аркадия Давидовича. Не отговорив Толика брать чужие продукты (разве я мог отговорить?, особенно когда в договоре о ремонте такое примечание) кем я стал сам? Всё равно бы проступок - изъятие и потребление пельменей и яиц был бы совершён. Одним Толиком. И ведь не преступление же это! На преступление не тянет.

- Отъедайся! - пожелал мне Толик. - А домой мяса возьмём из холодильника. Мы же за вещи не отвечаем согласно договору. Так что ешь, не стесняйся.

Домой к Толику мы возвращались с полными сумками как из продуктового магазина. Я выношу мясо из квартиры Аркадия Давидовича! Неужели я стал вором?! Всё мне с Толиком стало ясно. Вынесли мяса столько, сколько я никогда не видел, чтобы приносила мама из магазина. Вечером Толик затарился водкой с пивом и поставил вариться невообразимое мной количество мяса в здоровенной кастрюле. В этот вечер, 30 июля 2005 года, я впервые в жизни наелся мясом, и только мясом, досыта. В эти ближайшие 3 дня я съел столько мяса, и почти только мяса, сколько не ел никогда в жизни, ни до, ни после этих двух с половиной дней, 30, 31 июля и 1 августа. На следующий день, 31 июля, мы с Толиком снова ездили работать на Гражданку. А после работы снова увозили к Толику сумки с теми продуктами, что не увезли накануне. В комнате, где хранились вещи хозяина квартиры, Толик присмотрел в шкафу приличную одежду, оказавшуюся ему впору. Мне он сказал, что понравившуюся одежду он также намерен вынести из квартиры, ведь мы за её утрату ответственности не несём!