Оказалось, что перехваченные мной на железнодорожном переезде дядя Саша и тётя Люся выезжали по магазинам, в том числе и главное, за крышками для закатывания банок. Уже во время этой поездки с ними я понял, что жить я в Городе у дяди Саши не хочу, и физически не смогу. Из-за вони.

Вот мы и приехали на их садовый участок. Встречали ли нас остальные псы-вонючки или нет, я не помню - это не важно. На участке оказалась построенной лишь времянка, а фундамент будущего дома так и остался без возведённых на нём стен. Видно, кишка у них оказалась тонка построить дом в наступившие сложные для страны времена. Во времянке в передней комнате, являющейся кухней, на столе стоял и чисто вещал всё тот же радиоприёмник "Грюндиг". Да-а, дядя Саша постарел. А вот старина-немец всё такой же: на удивление до сих пор целый и чисто звучащий всё той же политической говорильней, то есть в своём прежнем репертуаре, как когда-то на Ладоге... Пока тётей Люсей разогревался борщ, я рассказывал дяде Саше, а заодно и ей, об обстоятельствах, приведших меня к ним. То есть о войне с бомжами и о, как следствии её, необходимости мне или нам с мамой куда-нибудь на время съехать из нашей квартиры-Кристины, например, в их, дяди Сашину и тёти Люсину, квартиру на Обуховской обороны.

- Вот поэтому я и приехал к вам, - закончил я своё объяснение, а ведь мог бы ещё добавить, что я уже передумал жить в их городской квартире. Но я не хотел своими словами обидеть моего дядю и его жену, то есть плохо отзываться об его (это именно его, а не их) вонючих псах. Ведь, в самом деле, это их семейное дело - содержание псовых вонючек дома. И, наверное, без меня дяде Саше уже многие высказывали недовольство запахом в его квартире и машине. Наверное, и тётя Люся тоже. Причём первая. Но ведь они - крепкая семья, и поэтому ей приходится терпеть...

Выслушав меня дядя Саша обратился ко мне с ответной речью:

- Да, Алёша, я понимаю тебя. А теперь вспомни, как когда-то твой отец привёл твою бабушку Тоню, свою мать, к вам в квартиру, а ты не позволил её оставить у вас. Это ведь моя мать! Но я понимаю тебя. Что ты таким образом защищал свою мать. И вот теперь, после этой истории с Антониной Александровной, ты обращаешься к её сыну, то есть ко мне. Так что и ты, сын своей матери Эли, пойми меня, почему я тебе сейчас отказываю.

Надо же, дядя Саша мне отказал! Тот самый дядя Саша, который всегда при редких наших с ним встречах повторял, что он нас, то есть меня, Полину и нашу с ней маму, очень любит! Да и вообще, если он нас всех троих так любил, то зачем же он устроил такую провокацию с ещё более любимой им его матерью?! После первых таких мыслей удивлений-восклицаний я сформулировал: "Ну и не надо!", но произносить это не стал.

До железнодорожной станции дядя Саша отвёз меня на машине... И последнее: на лацкане его пиджака неизменно как и во все прежние времена красовался круглый значок с профилем Ленина.

Я снова звоню отцу. Он советует мне попроситься на постой к тёте Соне - родной сестре моей бабушки Тони. В старые давние времена моего детства тётя Соня собирала у себя в трёхкомнатной квартире на Будапештской в Купчино Павловскую родню в день своих именин или день рождения 30 сентября (а может, и не 30 сентября был у неё день рождения - я сейчас точно не могу утверждать, но точно, что осенью). Сейчас она, божий одуванчик, проживала в квартире одна. И она согласилась пустить меня пожить у неё. По-прежнему опасаясь поджога нашей Кристины я собрал чемодан, матерчатый симпатичный средних размеров. Его объёма как раз хватило для двух книг: "Армия Наполеона" и "Вокруг игральных карт", трёх каталóгов иностранных производителей игральных карт, толстого альбома с игральными картами, папки с отдельными листами с вложенными в них игральными картами и всех моих игральных карт. И отвёз я этот чемодан на сохранение Сергею Лабрадорову, типа: мне так будет спокойнее, если эта моя высокая Полиграфия пока побудет у него.

А к тёте Соне я взял помимо одежды только японский музыкальный центр не сколько из-за боязни, что я его утрачу в подожжённой бомжами Кристине, сколько из-за моей частой потребности в нём: и музыку послушать, и передачи-говорильни.

Мама же отказалась эвакуироваться из Кристины к тёте Соне по причине необходимости хоть кому-нибудь из нашей семьи быть на вахте против поджога или взлома Кристины. О взломе: у нас ведь очень ненадёжная входная дверь в неё, точнее, не сама дверь, а то, что над ней - окно, то есть большое стекло, прям как в Америке (эС-Ша-А), где, судя по ихним кинофильмам, это нормальное явление - вход в квартиру держится на честном слове. А следующая дверь, из прихожей в коридор, не закрывается снаружи (к этому времени сломался замок).

Я ездил на работу 5 дней в неделю, и лишь дважды в неделю заезжал к маме в Кристину с продуктами. Собачников я уже не просил меня сопровождать до парадной, считая эту меру предосторожности уже лишней.

Именно во время моего проживания у тёти Сони она мне поведала о поведении моей матери до и после моего рождения, о чём я писал в начале этой Книги. Многое тёте Соне рассказала её сестра, то есть моя бабушка Тоня, но что-то вопиющее в моей родительской семье (мама, папа, я) она видела-слышала сама, помогая своей сестре Тоне исполнять бабушкинские работы со мной-младенцем, приходя к нам. Самым же вопиющим безобразием был случай, когда у пришедшей к нам поухаживать за мной тёти Сони моя мама вырвала из рук снятую тётей Соней шубу и выбросила её на лестницу с громкими словами: "Ты зачем сюда припёрлась? Тебя тут не хватало! Вон!"

Рассказом тёти Сони о моей матери я потрясён не был, ведь я всю жизнь прожил с мамой и ещё в детстве понял, что моя мама "какая-то не такая", и об этом я также уже писал.

Прожил я у тёти Сони до начала сентября. Более не мог, потому что к тёте Соне приехала её близкая родня. И я поехал жить в Токсово (это недалеко на север на электричке с Финляндского вокзала). Опять же по телефонному совету отца. В Токсове жила какая-то родня дяди Сашиной тёти Люси. По-моему, так. Я в этом Токсове был в младшем школьном возрасте с бабушкой Тоней целые весенние каникулы, а будучи чуть постарше пару раз наезжал с отцом и сестрой, чтобы покататься на лыжах. Но довольно длинную дорогу от железнодорожной станции до сельского дома тёти Люсиной родни, я надеялся, что вспомню, оказавшись на месте. Вещи у меня всё те же: коробка с музыкальным центром и сумка с одеждой. Приехал я в Токсово вечером, заехав после работы сначала в Купчино к тёте Соне за вещами. Ох и устал же я тащить свои вещи, казавшиеся мне поначалу не очень тяжёлыми, до нужного мне дома! И ведь приняли меня добрые люди, совсем мне не родственники, выслушали и разрешили пожить у них. Они - это пенсионного возраста женщина и её взрослая дочь. Дочь зовут Марина, а вот её мать, хоть убей, не помню, и давать ей вымышленное имя мне не хочется.

...Вечер 11 сентября 2001 года я помню хорошо. Я еду в электричке с работы в Токсово. Через наушники-капельки слушаю на плеере радио "Эхо Москвы". И как только произошёл первый таран захваченным террористами самолётом одного из двух небоскрёбов-близнецов Всемирного Торгового Центра в Америке, я это услышал в ближайшем же выпуске новостей. И размышления комментатора в прямом эфире, что это, террористический акт или нет?, - я также послушал. Комментатор высказал своё мнение, что в ТАКОЙ стране, как Америка (США), терроризм подобного рода невозможен, типа, служащие безопасности великой страны силы велики, и поэтому уж точно бы они не допустили происшествия ТАКОГО теракта. Уже в Токсове при подходе к дому Марины и её матери я из того же радио в ушах узнаю о втором теракте второго близнеца. И пришёл я в дом добрых женщин как раз к первому телевизионному выпуску новостей после случившейся трагедии: теперь ясно, что это - теракты, но небоскрёбы пока стоят, хотя и горят...