И нам, находясь в квартире, невозможно было нигде укрыться от их мата, ругани, грубых слов, кашля и харчков-плевков, так как эти отвратительные звуки распространялись с обеих сторон нашей квартиры. Нигде кроме коридора. Там, в коридоре, и сидела целый вечер Ульяна, напуганная услышанным ею со дворов, всё продолжающимся и непрекращающимся, и было жалко на неё, напуганную, смотреть. И было у нас с мамой ощущение беспомощности и одиночества во всём этом мире.

В четверг Полина забрала Улю в Купчино к Марку. Я снова безрезультатно заходил в ментуру. Как-то прошла пятница без высказывания бомжами на зловещих посиделках каких-либо новых предложений по теме нашего убийства. Зато в субботу на посиделках бомжи всерьёз принялись обсуждать возможность поджога нашей квартиры вместе с нами, раз им так долго не удаётся нас поубивать. Вполне разумно, что нами были поставлены вёдра, тазы и молочник с водой вблизи главного и чёрного входа в нашу квартиру. Вот уже неделю моя мама не выходит на улицу без возможности освежиться, то есть можно сказать, что она физически страдает от своего заточения в квартире.

Узнав об обсуждении бомжами варианта с поджогом, я осознаю, что мне необходимо завтра же с утра пойти куда-нибудь за помощью, но только не в козлятник (ментуру). Есть в нашем районе и отдел по борьбе с организованной преступностью. Ведь можно же принять ополчившихся против нас бомжей за организованную преступную группу. Или нельзя? Неважно: можно-нельзя, нужно звать на помощь. И/или надо идти в прокуратуру. Она-то точно должна заинтересоваться и помочь, приказав кому следует (она-то знает кому) приехать к нам и разобраться с бомжами, применив силу.

Вот оно и настало, это воскресенье - 28 июля. Ведь сегодня днём мне можно было бы пойти на свадьбу Серёжи и Вики. Погода с утра солнечно-безоблачная. Но как я пойду на свадьбу? Ведь там придётся пить! Даже если немного, но всё равно придётся. И поздно возвращаться. Ну и как я буду пересекать двор, подвыпивший и в одиночку (где я найду в поздний час собачников?)? Значит, пойти на эту свадьбу я смогу лишь после расправы с бомжами.

В отделе по борьбе с организованной преступностью мне сказали, что подобными моему делами они не занимаются, что я пришёл не по адресу.

Иду в районную прокуратуру. Там никого нет, поскольку выходной день.

И я хожу по центру Города всё пешком да пешком. Ещё рано да плюс выходной, поэтому на улицах моего любимого центра моего любимого Города очень мало народу, что непривычно, как непривычен и свет солнца с другой стороны. И машин в воскресное утро ещё совсем мало. И тихо. Ну точно, как будто я иду по другому городу!.. И вот я дошёл до городской прокуратуры. И казалось бы, хоть она-то должна работать - одна на такой большой Город. Ан нет: и она не работает! И если я ещё на пути к ней ощущал своё одиночество в этом мире, со своей бедой на пустынных улицах, то брёл домой я уже совсем поникший. Придётся опять идти к козлам. И умолять (просить - уже просил) помочь нам.

Прихожу в отдел милиции. Ну, то есть в козлятник. Кроме дежурного козла за стеклом никого не вижу. И тихо. Вот уже четвёртый раз я говорю дежурному козлу одно и то же, замечая, что это уже четвёртая на неделе моя попытка добиться от милиции помощи. Дежурный козёл отбрыкивается от моих взываний о помощи всё в тех же выражениях, что и его коллеги на неделе. В конце концов я обращаюсь к нему следующим молением:

- Ну пожалуйста, если милиционеры отдела не могут, то прошу вас, умоляю, призовите на помощь нам срочников, они ведь сейчас сидят в казармах, ничего не делают и скучают. Пусть приедут на одном грузовике к нам поразмяться и наведут порядок - разгонят бомжацкую малину ко всем чертям и навсегда. Навсегда отбив у бомжей охоту собираться в нашем доме и наших дворах. Они ведь для этого и стоят в городе!

Я имел в виду молодых ребят, проходящих срочную службу (по призыву) не в министерстве обороны, а в министерстве внутренних дел. В самом Петербурге стоит целая дивизия срочников, которую в народе называют "Голубой", причём квартирует она в самом центре Города, то есть недалеко от нашего дома. По моему мнению, для того она и имеется в Городе, чтобы приходить на помощь милиции, когда её сил недостаточно для выполнения возложенных на неё задач.

- Хорошо, я сейчас позвоню им. Будет тебе помощь. А ты пока проходи вон туда. Проходи, садись и жди, - дежурный козёл показал мне на дверь, ведущую вглубь козлятника. - И дай мне свой паспорт - надо переписать твои данные.

Отдав паспорт я прошёл в просторное помещение, соседнее с дежуркой козлятника. Где я оказался, стояло много скамеек вдоль стен, и окно было зарешёченное.

Время идёт. Идёт и идёт. Мне уже начинает казаться странным, что эти "Голубые" так долго не едут. Или они выехали сразу по моему адресу? Да и вообще, зачем они нужны там сейчас, то есть днём, ведь в это время бомжей во дворе нет. Это всё невнимательный козёл дежурный, нежелающий врубаться в нашу ситуацию...

- Ну когда же приедет помощь? - наконец не выдержал я и спросил дежкозла.

- Будет тебе помощь. Уже выехала. Жди. - ответил мне он.

А время идёт. Идёт и идёт. Странно, помощь обещана 2 часа назад и до сих пор не приезжает. Ладно, решаю я, пойду домой. Видно, дежкозёл разыгрывает меня. Хватит! Всё, иду домой.

- Отдайте мне паспорт. Я пойду домой. Больше не могу ждать: у меня дела, - обратился я к дежурному козлу. - И вообще, зачем мне сейчас дожидаться "голубых"? Ведь их помощь нам нужна будет только вечером!

- Нет, иди садись и жди их. И паспорта я пока тебе не отдам до их приезда.

Сколько же мне предстоит ещё ждать? И чего именно? И в чём причина отказа дежкозла вернуть мне мой паспорт? Странно всё это.

Я решаю, что всё, теперь уж точно с меня хватит, это не дело ТАК тратить время. Решаю ещё раз повторить непонятливому дежкозлу, что мне действительно пора идти, и высказать ему своё неудовольствие. И вот я дёргаю за ручку дверь, через которую я заходил. Но она оказывается запертой!

- Откройте, эй, дежурный, дверь! Мне пора. У меня дела, - кричу я дежкозлу.

- Нет, я тебя не выпущу. Потому что помощь уже выехала, - ответил козлина.

Проходит ещё какое-то время, и мне уже сильно захотелось пить (стояла ведь жаркая погода). Воды. Я говорю об этом козлине. На что он отвечает:

- Воды нет. Терпи.

- Я не хочу терпеть! С какой стати я должен терпеть? Выпустите меня!

- Не выпущу.

- Тогда дай воды!

- Где я тебе её возьму?

- Как где? Хотя бы из крана умывальника в туалете. Что? Разве нету?

- Да: нету.

- Как это нету?

- А вот так: нету, и всё!

- Тогда дайте из вашего чайника. Вон, я вижу у вас чайник.

- Нет.

- Почему же нет?

- Да во что я тебе налью? Не в свою же кружку? А из носика пить я тебе не дам.

- Ну-у, я буду лить в рот держа носик чайника сверху на расстоянии ото рта.

- Ладно, - соглашается дежкозёл и передаёт мне чайник.

Ещё через какое-то время ко мне в помещение заходит мужчина средних лет, одетый не в форму, а просто как обыватель. И предлагает мне рассказать ему, что же такое у меня случилось, что я пришёл в милицию. Мужчина не представился, кто он такой и что он такое. И мне над этим задуматься было некогда, так как я увидел его расположенность внимательно меня выслушать, и я немедленно приступил к подробному рассказу о сложившейся у нас в доме/во дворе ситуации с бомжами и об их намерении нас либо убить, либо спалить. Мужчина слушал меня не перебивая, так что он понял меня на 100 процентов. И только теперь, выслушав меня до конца, он представился врачом-психиатром, вызванным с бригадой дежурным мелецЫанэром. Врач сказал, что дежурный мелецЫанэр попросил его разобраться, не псих ли я, страдающий манией преследования. Этот врач был первым человеком, первым должностным лицом, внимательно меня выслушавшим. Менты сами не удосужились внимательно выслушать мой подробный рассказ - ленивые они, эти казлы, да и дураки они; и переложили на врача-психиатра обязанность выслушать меня. И этому врачу некуда было деваться, кроме как выслушать меня, ведь его для этого и вызвали казлы. А выслушав, он сказал мне: