А в 1984 году на остров (повезло, Вахасари снова был не занят) была взята мной Майра. Когда все прыгали со скалы в воду, Майра разлаялась на скале, подпрыгивая, и скатилась на спине в озеро. Всем было весело и смешно. А в другой раз дядя Саша взял Майру в лодку, когда поехал рыбачить. Так вот, когда он, рыбак, случайно выпал из лодки за борт, то Ладога снова огласилась на всю округу собачьим лаем. Вот было веселья! Он, отягощённый высокими резиновыми сапогами, пытается забраться в лодку, наклоняя её борт, а собака, задрав голову, прыгает и надрывается от лая. Смешно!

Мне самому очень нравилось сидеть за рулём катера и поворачивать на воде - иногда Алексей и Серёжа доверяли управлять их катерами. Сезон-84 отмечен тем, что Игорь купил небольшой самодельный катерок с квадратным носом, на котором удобно было стоять и забрасывать спиннинг. Забрасывал Серёжа, а я медленно грёб вдоль камышей. Так мы ловили щук.

* * * (Звёздочки ╧3)

В 1985 году в первой половине лета перед последним своим заездом в пионерский лагерь я успел прокатиться в круизе по Волге-матушке. От Куйбышева (ныне снова Самара) и до Астрахани, а потом ещё и по Дону до Ростова. Путёвку отец брал через профсоюз, и поэтому она была недорогая. А дети в круизной группе были сплошь перешедшие в восьмой и десятый классы. Вот такая специальная группа. До Куйбышева мы добирались на поезде и уже в нём стали резаться в дурака. Проигравший должен был выпить поллитровую бутылку железнодорожной воды, набираемой у проводников аж в соседнем вагоне (в нашем вагоне почему-то её не было). А в каюте теплохода "Киргизия" мы продолжили играть, теперь на поцелуи. В группе были мальчики и девочки, и проигравшие пары стеснялись целоваться в открытую при всех (мальчики с мальчиками не целовались). А как проверить, поцеловалась ли пара или нет? Выход был найден: красили губы помадой (у некоторых старших девочек она уже была), и на лицах оставались следы. А потом всем целоваться так понравилось, что играть в дурака показалось слишком долго. В смысле: ждать слишком долго этих самых поцелуев. И был найден выход: просто раздавать карты всем, и кому выпадут тузы, те между собой целуются. Красный туз с красным, а чёрный с чёрным, причём чёрные тузы целовались в щёки, а красные - в губы. И это уже перестало быть наказанием (это вам не "Принц Флоризель" с клубом самоубийц), а было радостным наслаждением. Я купался в Волге-матушке и в тихом Доне.

* * * (Звёздочки ╧4)

А ещё за первую половинку 80-х я успел второй раз побывать в Апатитах у тёти Надины (Ездили папа, я и Полина), съездить с бабушкой Тоней в Москву (останавливались у её племянника Бориса Павлова, сына её младшего брата Павла; запомнились Ленин в мавзолей и длиннющая очередь к нему), съездить с бабушкой Тоней в Киев (купался в Днепре) и Одессу (которой я не видел: всё пляж да пляж, всё море и море).

В Киеве мы с бабушкой Тоней остановились пожить-погостить у бывшего коллеги по работе тёти Милы. Он был пожилой пенсионер. В его квартире было столько тараканов, как в мультфильме "Федорино горе" и в фильмах ужасов (но я тогда ещё не видел таких фильмов). Так вот, полчища тараканов меня поразили. Ужас. Тараканы, кругом тараканы! Даже в холодильнике! А ещё у этого пенсионера была какая-то необычная для меня внешность. Так вот, я без ложной скромности спросил хозяина этой тараканьей квартиры:

- Вы еврей?

Что он мне ответил, я не помню, возможно, потому, что он уклонился от ответа, не посчитав нужным отвечать мне. Но по возвращении из Киева тётей Милой мне был сделан выговор, что так нельзя спрашивать людей, а то можно их обидеть. Я её не понял тогда. И до сих пор не понимаю, что же плохого было в моём вопросе. Я ведь вовсе не хотел его обидеть, а поинтересовался просто потому, что было интересно. А то в школе, где я учился, слово "еврей" было среди учеников типа обзывательства. И меня просто интересовало, живой был такой интерес, как же они выглядят кроме учителя физики Юрия Семёновича Куперштейна, эти евреи. Его-то я знал. Но хотелось иметь более широкое представление по "еврейскому вопросу"

А в 1985 году летом перед последней лагерной сменой я ездил отдыхать с тётей Милой на Финский залив в Репино. Жили мы в доме отдыха.

* * * (Звёздочки ╧5)

В 1986 году бабушка Лиза развелась с Юрием Ивановичем. Он требовал, чтобы она прописала его в своей комнате на "Чернышевской", а она не соглашалась. Годами не соглашалась. Юрий Иванович, квалифицированный рабочий, каждый день пил после окончания рабочей смены и приходил домой в Бернгардовке вечно пьяный. Так вот, в1986 году бабушке Лизе надоело терпеть его пьяные скандалы (а ведь он и тапками швырялся в неё будучи пьяным), и она ушла от него, съехала, так сказать, с Бернгардовки и поселилась на веки вечные на Сапёрном переулке в доме ╧6, что вблизи от метро "Чернышевской". В коммуналке на Сапёрном было пять комнат - коридорная "система". Но об этой квартире подробнее будет рассказано чуть позже.

* * * (Звёздочки ╧6)

А теперь снова о школе. Учился я средне. Только по французскому плохо, но учительница-француженка тем, кто учился хорошо по другим предметам и был хорошего поведения на её уроках, и так ставила четвёрки. Программные произведения по литературе я не успевал читать, а "проходил" их по учебнику литературы, чего хватало, чтобы отвечать на уроках литературы на тройку. Или даже вообще не читал учебника, но просто слушал, как отвечают другие ученики. За сочинения я, естественно, также стабильно получал трояки. Возможно, причиной такого моего отношения к литературе была смена преподавателей по этому предмету или их отсутствие. По химии также с преподавателями не везло. И учебника по химии я не открывал. Так что таблица Менделеева для меня тёмный лес. Учебника по физике я также не открывал, так как с физиком нам "повезло". Он был "методист" со своим собственным оригинальным методом преподавания предмета. Физик Куперштейн Ю. С., рассказывая-объясняя очередную тему и пишá (а как ещё сказать - только пишá) на доске, рисовал всё схематично и кратко, и на дом выдавал нам, его ученикам, конспект-схему темы урока, размноженный им на ксероксе (но, по-моему, это ещё был не ксерокс, а как-то по-другому называемый аппарат). Задачки по физике мы также брали не из учебника по физике, а всё из таких же размноженных листков. Причём задачки по физике выдавались классу трёх видов: для троечников, где всего-навсего требовалось подставить значения в формулу и подсчитать, для четвёрочников - посложнее, где надо было немного подумать, и для отличников - настоящие сложные задачи. Распределял учеников класса по группам сам Куперштейн. Меня он определил в группу четвёрочников, и за решённые задачки мне стабильно ставились четвёрки. А по биологии-зоологии я всё-таки учебники открывал. Учительница, а потом другая были строгими, но я выкручивался, получая хорошие оценки за рисунки и схемы в тетрадке. Однажды учительница биологии принялась меня ругать за то, что я якобы вырезал рисунки пчелы и окуня из учебника и вклеил их в тетрадь, вместо того, чтобы нарисовать их самому. Но я прервал её выговор, перебив-заметив, что это я сам нарисовал животных. За это мне, естественно, была поставлена пятёрка. А по математике я не открывал учебник на страницах, где объяснялись новые темы потому, что мой отец сам по вечерам, придя с работы, объяснял мне темы уроков и помогал решать задачки. Да и по физике отец объяснял мне темы, если я почему-либо не допонял "методиста" Куперштейна, и задачки по физике отец также помогал мне додумывать-решать.

В общем, по серьёзным основным предметам в школе я не научился работать самостоятельно с книгой, что скажется в дальнейшем. А ведь это основная задача школы - научить учиться. Учиться самостоятельно. Географию не упоминаю, потому что это несерьёзный предмет. В общем, я хорошо учился, так и не научившись читать, в смысле: работать с книгой.