— Поедем, — эхом откликается Жан-Жак.

И они едут. Рассекают ночной осенний воздух, жмурятся от встречного ветра и не следят за вылетающими из головы мыслями. Юре просто хорошо — не думать ни о чём, не вспоминать обидного отказа и просто ехать вперёд, представляя, что где-то там его ждёт другая жизнь, в которой он счастлив. С балетом, главными ролями и оценённым талантом.

Они останавливаются на пустынной трассе в милях пятидесяти от города. Небо над их головами чёрное с мелкой россыпью звёзд, которых в городе не увидишь. Жан-Жак думает, что это очень романтично — быть только вдвоём и смотреть на звёзды. Лучше не придумаешь для момента признания или поцелуя. Или просто держания за руки и объятий. Но он молча стоит, не двигается и смотрит вверх, задрав голову. Жан-Жак вовсе не романтичный, он не мечтатель — может, только чуть-чуть, — но сейчас ему отчаянно хочется сделать какую-нибудь милую, но всё же глупость.

Он держится из последних сил, даже сжимает ладони в кулаки и пытается сосчитать хотя бы сотню звёзд.

— Знаешь, — вдруг подаёт голос Юра, — меня в турне не взяли.

Наверное, ему надо с кем-то поделиться. Не с Виктором, который сам варится в этой клоаке. Который не будет сочувствовать вслух, но во взгляде уж точно не сможет сдержаться. И, конечно, можно просто не смотреть в его лицо, но Юра даже не хочет представлять, как это — делиться чем-то важным с Виктором, потому что при всех его положительных качествах и их многолетнем знакомстве, Юра просто не может заставить себя ему довериться.

А вот Жан-Жаку может. И Отабеку смог бы, если бы он был здесь. Потому что их в любой момент можно отрезать от себя, с ними не нужно встречаться каждый день и думать о сказанных словах.

Эффект «попутчика в поезде».

— Почему не взяли? — Жан-Жак ставит локти на руль байка, пропуская переднее колесо между ног. Юра сидит на сидении, свесив ноги с одной стороны и упираясь ладонями по бокам от себя.

— Потому что у меня нет спонсора, который бы оплатил мои способности.

— Обидно.

— Да.

Жан-Жак молчит несколько секунд, раздумывая над ситуацией, и всё-таки спрашивает:

— И что ты собираешься делать?

— Ничего. Что я могу сделать? Буду дальше заниматься.

— Хочется?

— Нет, — честно отвечает Юра.

— Я бы тоже не хотел.

Юра смотрит на него и уточняет:

— Сталкивался с подобным?

— Не только в балете есть люди, готовые заплатить за того, кого считают более достойным. Или просто симпатичным. В наше время талант ценится не так высоко, как хотелось бы.

Они молчат ещё с минуту. Кажется, что звёзды становятся ярче, а небо будто падает вниз, но Жан-Жак смаргивает и понимает, что всё остаётся, как и прежде. Юра вновь подаёт голос:

— Чем ты занимался?

— Фигурное катание.

Глаза Юры округляются, и он на грани того, чтобы рассмеяться.

— Ты? Серьёзно?

— Не только я, — Жан-Жак улыбается в ответ, понимая его реакцию. — Ещё и Отабек. Мы так и познакомились.

— О, — Юра пытается выглядеть понимающим, но получается плохо.

Жан-Жак хмыкает — он знает эту реакцию. Мало кто с первого раза верит, что они двое имели отношение к такому изящному виду спорта.

— А ушли почему? Ушли же?

— Ушли. Так получилось.

Жан-Жаку не хочется рассказывать. Нехорошая история, которую и вспоминать-то неприятно. И стыдно отчего-то. За себя, за свою семью. Стыдно перед Отабеком в первую очередь. Жан-Жак рассматривает Юру, его угловатую линию подбородка, изгиб шеи, выглядывающий из-под ворота куртки, тонкие пальцы, рефлекторно поглаживающие сидение, и кончики волос, наверняка щекотно касающиеся щеки. И Жан-Жак внезапно ловит себя на мысли, что если бы Отабек был чуть более эгоистичен и чуть менее благороден, чтобы попросить Жан-Жака отойти в сторону, он бы отошёл. Потому что и так слишком сильно виноват перед ним, чтобы вставать на пути ещё раз.

Становится до ужаса неловко, и ситуация теперь кажется неправильной. Жан-Жак хочет сбежать от этого уединения с Юрой и больше никогда не совершать подобной ошибки.

— Поехали обратно. Холодает, — говорит он.

Юра выгибает брови, но не возражает.

Они возвращаются обратно, и Жан-Жак чувствует себя удивительно неуютно, ощущая его руки на своих боках. Теперь они словно прожигают куртку и оставляют отметины прямо на коже. Жан-Жак даже морщится от фантомной боли и не может понять, откуда это отвратительное ощущение омерзения к самому себе. Ведь он ничего не сделал, даже не попробовал флиртовать, просто поговорил… Но этот разговор казался слишком важным, чересчур выбивающимся из тех, что между ними были до этого, наверное, даже интимным, что его можно засчитать за тот шаг, который и он, и Отабек обещали не делать.

— Всё в порядке? — спрашивает Юра, когда они останавливаются.

— Да, странный день, точнее, ночь, — Жан-Жак улыбается. Их уединение наполняется шумом чужих голосов и рёвом мотоциклов. К ним подходит Отабек, и Жан-Жаку становится совсем спокойно.

— Как прокатились? — спрашивает Отабек и смотрит исключительно только на Юру, но его пальцы на плече Жан-Жака сжимаются сильнее обычного.

— Нормально. За городом вот такие звёзды, — Жан-Жак отвечает быстрее Юры и преувеличенно сильно размахивает ладонями. Отабек мигом понимает, что что-то не так, сжимает его плечо ещё сильнее и кивает, но по лицу видно, что думает он явно не о звёздах.

Юра, как обычно, отказывается от услуг такси в виде кого-то из них и уезжает сам ближе к полуночи. Жан-Жак предлагает поехать в бар выпить, и Отабек не отказывается.

— Целовались? — первое, что спрашивает он, когда они садятся за стол и делают по глотку пива. Отабек обычно не пьёт, когда за рулём, но сегодня позволяет себе одну бутылку.

Жан-Жак вздрагивает и качает головой:

— Нет, с чего ты взял?

— С того, что на тебе лица нет. Ты явно чувствуешь себя виноватым. В последний раз я такое выражение лица у тебя видел, когда объявили, что на чемпионат страны выходишь ты, а не я.

Жан-Жак отводит взгляд и прикусывает губу. Он не любит это вспоминать, а за сегодняшний вечер вспоминает уже дважды.

— Ничего не было. Мы просто разговаривали.

— Тогда в чём дело?

Жан-Жак прикрывается тем, что пьёт пиво, но секунды идут, и тянуть дальше не имеет смысла. Он ставит бутылку на стол и отворачивается, пожимая плечами.

— Просто бортанули его с турне. Помнишь, Мила говорила, что он собирался? Кого-то с баблом и по рекомендации взяли, вот я и вспомнил… — Отабека бессмысленно обманывать. Он ложь чует везде и всюду. Жан-Жака это иногда пугает, потому что не может такая проницательность не пугать.

— Я тебе уже говорил, в этом нет твоей вины, — Отабек поджимает губы и выглядит сейчас очень серьёзно. Они не в первый раз поднимают тему, и Жан-Жаку до сих пор неловко. Именно поэтому он всегда старается соскочить и увести разговор в другую сторону. Но сейчас Отабек смотрит настолько внимательно, что Жан-Жак понимает сразу — в этот раз соскочить не получится.

— Если нет, то почему ты ушёл?

— Потому что ты ушёл. Я никогда не собирался становиться профессионалом, мне просто нравилось кататься, вот и всё. А у тебя талант ведь, все об этом говорили и все это знали. Именно поэтому тебя выдвинули на соревнования. А не потому что твои родители поспособствовали.

— Но выдвигали-то сначала тебя.

— Они ошиблись, — отрезает Отабек. — Сколько можно уже это обсуждать? Прошла куча времени, тебе стоит найти другой поступок, за который ты будешь чувствовать себя виноватым. Да хоть вспомни о том, как на прошлый день рождения тебя стошнило прямо на мой диван.

— Иди ты, — Жан-Жак ловит себя на том, что его разом отпускает, и он улыбается.

Он ценит это в Отабеке — его умение забывать, его умение переключать человека одной только фразой. Никто не умеет, а вот Отабек с лёгкостью это делает. И Жан-Жак позволяет себе не зацикливаться ещё некоторое время. До тех пор, пока его снова не перемкнёт.