Скотти выглядел почти оскорблённым.

— Капитан, я всегда держу её в идеальном состоянии, и я абсолютно уверен, что мы можем…

— Я знаю, просто хочу убедиться.

— Так точно, мы полностью готовы. Но я, конечно, сделаю дополнительную проверку системы, если это облегчит тебе душу.

— Облегчит.

— Тогда будет сделано.

В тот момент, когда двери с шипением закрылись за главным инженером, Спок встал с мрачным выражением лица.

— Что такое, Спок?

— Я должен признаться.

Джим почувствовал, как его сердце неожиданно решило поселиться в том месте, где у него раньше было горло.

То, что Спок использовал слова «признание» и «Джим» в одном предложении, могло означать так много всего. Его разум смог придумать за ужасающе малую долю секунды бесконечное число теорий, начиная от маловероятного «Я должен признаться, что я расстался с Нийотой, я люблю тебя, Джим, возьми меня!» до унылого «Я должен признаться, что я опоздал на свою смену на минуту, прости меня». И, конечно, самый возможный и самый ужасный вариант: «Я заметил, что ты смотришь на меня так, будто я растаявший под солнцем шоколад, которым ты бы хотел заполнить свой рот. Пожалуйста, пресеки свою безнадёжную влюблённость в меня. Ты жалкий и юдольный».

Да-да, Джим и правда знал, что означает слово «юдольный».

— Что случилось, Спок?

Спок медлил, опустив взгляд на стол между ними. Он и правда выглядел обеспокоенным чем-то, и, если бы Спок вообще мог поёрзать, Джим уверен, он бы сейчас это сделал.

— Я… не знаком с чувством, которое сейчас испытываю, и это оправдывает мои сложности при попытке тебе всё объяснить. Я хочу высказаться так, чтобы ты понял… но не могу.

Горло Джима пересохло.

— А ты попробуй, — наконец прокаркал он.

— Это очень человеческая… эмоция, которую я не могу игнорировать.

На мгновение Джим забыл, что в его представлении весь мир вокруг Спока был размыт (потому что Спок всегда был в центре его внимания — так просто было), и перестал думать о том громадном откровении, которое сделал его старший помощник. Спок невероятно редко признавал, что он вообще испытывал эмоции, не говоря уже о том, что обсуждал он это так открыто с капитаном ещё реже.

— Я могу научиться её игнорировать, но я не способен отрицать её существование. Это в моей природе, как ты знаешь.

— Да, конечно. Ты можешь всё мне рассказать, Спок, что тебя так беспокоит?

— Кажется, люди именуют это… опасением.

Джим моргнул.

— Опасением?

— Да. Нелогичный страх перед событием, которое возможно, но не обязательно произойдёт в ближайшем будущем.

— Ясно. Что ж, думаю, ты прав, это… очень человечно.

Спок, кажется, был от этого не в восторге.

— Конечно, есть все основания для появления этого чувства. Потенциально опасная ситуация со множеством неизвестных переменных, которые по логичным причинам угрожают безопасности экипажа.

И, наконец, Джим понял.

— Ага, конечно. Но тебе страшно. — Спок было открыл рот, чтобы возразить, но Джим проигнорировал его. — Да, страшно, потому что это чувство ничего не меняет, а значит, нет никакой необходимости его вообще испытывать, значит, оно нелогично. Я прав?

— Не совсем.

— Прав же? А теперь слушай меня. Нелогично отрицать свою человеческую природу. Притворяться, что её не существует, нелогично. А значит, ты должен признать несколько нерациональных эмоций, потому что они естественны для твоей природы, это всё делает тебя… — Делает его каким? Нормальным? Человеком? Вулканцем? И тем, и другим? Никем? — Споком.

— Джим. Я должен всегда контролировать свои эмоции. Всегда.

По каким-то причинам глаза Спока помрачнели, когда он говорил, и звучало это почти… самокритично. Джим обошёл вокруг стола и подошёл к коммандеру.

— Ладно. Всё в порядке. Я рад, что ты рассказал мне. Спасибо.

— Твоя благодарность нелогична, — решительно заявил Спок, смотря куда-то прямо и не встречаясь с Джимом взглядом.

Джим фыркнул и похлопал его по руке в знак дружеской (и только, слава Богу, но мускулы Спока под его голубой рубашкой напоминали ему об обнажённых руках Спока, которые он видел ранее сегодня, и ему точно не следует думать о чём-то подобном, пока он прикасается к тактильному телепату, грёбаному, с позволения сказать, гению) поддержки.

— Это признак доверия. Спасибо, что доверяешь мне, Спок.

Но прежде, чем Спок смог ответить на это, ожил коммуникатор Джима.

— Мостик — капитану, — произнёс спокойный голос Ухуры.

— Кирк слушает. Что случилось?

— Сканеры показывают слабое изменение массы Пси 2000 — минус 1,02%, и большое усиление гравитационного притяжения — плюс 3,78%. Научный отдел докладывает, что изменение магнитных полей в пределах нормы, и спрашивает местонахождение Спока.

— Спасибо, лейтенант. Мы сейчас поднимемся.

Джим ещё раз взглянул на Спока и вздохнул.

— Началось.

*

— Меч даже не заострённый!

— Ага, конечно, я уверен, что крепкие русские люди скорее рискнут получить неизлечимые повреждения органов.

— А как же дух авантюризма? Опасность, Хикару?

— Мне нравятся мои руки и ноги. Я ими ещё пользуюсь, знаешь?

Тон Сулу был ироничным, они с Чеховым взяли свои подносы и огляделись в поисках свободного места в столовой. Почти все, кроме одного стола, были заняты.

— И ты уже видел настоящий церемониальный клинок в моей комнате. Он правда бесподобный, но очень острый. Ты не сможешь ткнуть им в парня и ждать, что он будет в порядке. Привет, Джо!

Сулу слышал слухи, что Тормолен вернулся с поверхности далеко не в лучшей форме, так что он быстро занял пустой стул напротив лейтенанта, а Чехов сел рядом с ним.

— Джо, представляешь, Чехов беспощадно критикует мои потрясающие способности к фехтованию.

Сулу попытался слабо ему улыбнуться, но Джо уставился на свою нетронутую еду и не отвечал. Тем временем Чехов попытался выглядеть раздражённым, но не преуспел из-за маленькой улыбки, заставлявшей вздрагивать уголки его губ.

— Я тебя не критиковал! Но ты мог себя ранить!

— Что? Чем это, Павел? Тем незаточенным мечом или слишком опасным фехтованием?

Чехов что-то невнятно пробормотал на русском, и Сулу закатил глаза.

— Эй, Джо, ты можешь попрактиковаться со мной. Скажи ему, что это настоящий спорт. Ты качаешься, плюс улучшаешь осанку, зрительно-моторную координацию…

— Пальнуть из фазера намного практичнее и не выглядит так глупо.

— И тебе необходима зрительно-моторная координация для этого! — раздражённо сказал Сулу.

— Да, и хороший прицел. Может, тебе лучше заняться этим, твой прицел косоват.

— Что? Он… Я… Ты косоват!

— Неправда! Что это вообще значит?

Хотя, перебрасываясь шуточками с Чеховым, легко было забыть об окружающем мире, но Сулу всё равно заметил пугающее выражение на лице Тормолена. Оно было почти… маниакальным. Мог ли он быть до сих пор в шоке?

— Джо… ты не думаешь, что тебе следует ещё раз посетить лазарет?

Тормолен, кажется, даже не слышал его.

— Может, доктор Маккой тебя ещё раз осмотрит, а?

Сулу осторожно протянул руку, чтобы утешающее хлопнуть Джо по плечу, но прикосновение выдернуло лейтенанта из ступора не самым лучшим образом.

— Убери от меня свои руки! — разгневанно закричал молодой человек.

Чехов нахмурился, на его лице больше не было ни намёка на улыбку.

— Хикару беспокоится о твоём здоровье, Джо, — холодно сказал он. Сулу его проигнорировал, наклонился вперёд и попытался успокоить Тормолена. Все в комнате бросали на них странные взгляды.

— Ты себя нормально чувствуешь? — он попробовал коснуться руки Джо снова, но это было ошибкой.

— Отвали от меня нахрен! Что ты делаешь? Что дало тебе право… Ты не старше меня по званию, и у тебя нет острых ушей, так что… просто отвянь!

Сулу ошеломлённо замолчал, но Чехов резко поднялся, его глаза холодно сверкали.

— Что с вами, лейтенант?

Тормолен тоже встал, со скрежетом отодвинув стул.