Мама заключила дочь в бережные объятия, а девушка уткнулась лицом ей в плечо. Её мать вдруг показалась ей маленькой и беспомощной, хрупкой и разбивающейся.

Совсем как она сама.

– Что теперь будет, мам? – подрагивающим голосом спросила Сандра, отнявшись и посмотрев ей в лицо. Кэссиди заботливо провела рукой по её спутавшимся волосам и болезненно поджала губу.

– Что-нибудь да будет, – только и проговорила она, не сводя с дочери взгляда. – Но я обещаю: ничем плохим это не закончится.

– Разве это можно сейчас обещать?

Кэсс вздохнула, опустив руки. Её дочь была как никогда права.

Нельзя было ничего обещать. Обещание – это слово, которое нельзя нарушить. Это доверие, которое нельзя предать. Могла ли в этих обстоятельствах Кэссиди даровать его Сандре, пусть и собственной дочурке? Не могла, да и никто не мог. Война – а это была война, иначе не назовёшь – не бывает доброй. Война отбирает среди всех людей самых лучших. Хотя по каким меркам ей судить, кто лучший, а кто – так, простой прохожий?

Но мисс Вайтфейс каждую минуту неумолимо корила себя за то, что Сандра всё-таки оказалась втянута во всё это. Даже несмотря на то, что так оно всё и должно было случиться. Однако особый страх она испытывала по отношению к Сотрудникам, так внезапно взбунтовавшимся и решивших убить её дочь. За что? Может, как раз-таки за то, что она – её дочь?..

На телевизоре всё ещё шёл прямой эфир. На самом деле, толпа уже разбежалась: видимо, избрала себе лучшее место для выступления. Вот и полиция, и Сотрудники тоже решили поскорее избрать его. Так что теперь перед школой пустовало. И по дороге спокойно ездили автомобили.

На этом эфир был завершён. Конечно, митинг ведь вроде как был разогнан. Нужно было создать видимость того, что полиция справилась на “ура”, обезвредив такую массу народа. Вот только знала ли она, что нужно было этому народу? Или, вернее, – части этого буйного народа?

Сандра смотрела на экран и понимала, что соскучилась по этому месту. Что больше никогда, вероятно, не переступит его порог: если только, конечно, не пойдёт работать учителем или не приведёт сюда учиться своих детей. Сразу после этой мысли она чуть не захлебнулась в собственном истерическом смехе, от которого она чуть не осела на пол. Какая работа, какие дети? Неужели ей действительно казалось, что всё это ещё может сочетаться с ней? Что наступит какой-то прекрасный день, вроде свадьбы, которую она уже заранее ненавидела за её напыщенность, или двадцать первого дня рождения? Да хоть восемнадцатого, который должен был наступить уже меньше, чем через месяц и который нёс в себе теперь нечто большее, чем день, приближающий смерть на один год. Который и праздником-то быть, видимо, уже не должен был.

– Что-то подсказывает мне, что, когда мы туда доберёмся, нам придётся разделиться, – послышался голос у неё за спиной. Она вмиг развернулась лицом к Маркусу. Злиться она больше не могла.

– Я не оставлю тебя, – резко выдохнула Сандра, взяв его за плечи. – И не подумаю.

Его губы дрогнули в слабой ухмылке.

– Я тоже, – ответил он. – Обещаю.

Наконец, Ричард зашёл в квартиру и громко возвестил:

– Спускаемся все вниз, машина прибыла.

– Я не еду, – тут же сказала Кэссиди, косясь на свою дочь. – Я бы и Сандру не пустила, но…

– Ты слышала, что я сказала, – оборвала её на полуслове дочь. – Я не оставлю Маркуса. Только не сегодня. Только не теперь.

Мисс Вайтфейс посмотрела на них обоих. Таким взглядом, что сердце ненароком сжималось.

– Хорошо, – смирилась она. – Берегите друг друга.

Звучало это, словно благословение. Совет вам да любовь, дети, и да, берегите друг друга в этот тяжёлый день, который является лишь одним из череды таких же нелёгких и ужасающих.

Джоанна мялась. В итоге она первая покинула помещение. За ней – Маркус. И Сандра, напоследок снова обнявшая маму. Она будто чувствовала, что что-то могло пойти не так.

Что что-то могло произойти.

Джим уселся за руль, Ричард – рядом с ним. На задних сиденьях – Сандра с Маркусом и Джоанна, максимально отодвинувшая и прижавшаяся к правой дверце от первых двоих. Сандра положила ему голову на плечо, а он обнял её за плечо, смотря вперёд, на дорогу.

– Итак, у нас в багажнике лежит то, за что нас могут оштрафовать и посадить, но нам не в первой, верно? – притворно оптимистично заговорил Грин.

– Рич, не время для шуток, – отмахнулась Джоанна.

– А где ты здесь видишь шутки, если это – подлинная правда? Оружие носить при себе можно, но в открытую использовать на улицах против людей – это вряд ли.

– Не против людей, – мигом поправила его Сандра. – Против Сотрудников. Они для меня больше не люди.

– Все ли? – ехидно спросил Ричард, не поворачиваясь к ней. Девушка задержала дыхание, но не ответила. Лишь прикрыла глаза, сильнее прижавшись к Маркусу.

– Но мы не будем убивать их направо и налево просто так, – поспешил заметить тот. – Мы всё-таки не они, и уж тем более не преемники Аманды Коллендж. Мы не будем тратить патроны на тех, кто не потратил для нас и ни минуты своей жизни.

– Справедливое решение, – только и проговорил Джим.

– Я не договорил, – полуобиженным тоном вмешался Ричард. – Итак, у нас три пистолета самозарядных, две винтовки М-16 и ещё один автомат. Возможно, урожай так себе, но, как говорится, чем богаты, тем и…

– Готовы убивать? – закончила за него Сандра, сев ровно и уставившись на него. – Серьёзно?

Грин всё-таки развернулся к ней.

– Деточка, а ты куда едешь вообще, на пикник? – спросил он, глядя на неё исподлобья. – Уж извини нас, что мы бутербродов никаких не прихватили, зато вот чёрный чай у нас тут вроде как ещё пока имеется, а скатерть можешь из футболки Маркуса соорудить, если так уж захочется.

Если бы Сандру всегда легко было задеть, её лицо бы уже стало пунцовым от этих бесцеремонных слов, однако она выдержала этот натиск, холодно подняв подбородок.

– Я уже говорила это однажды, но повторюсь: я против войны. Я против убийств. И если все мы и должны умереть, то уж точно не такой смертью.

– А какой же тогда? – фыркнул Ричард. Девушка посмотрела на Джоанну. Та отвернулась к окну: ей словно было стыдно за своего коллегу. И друга.

– Дело даже не в том, как умереть, – ответила Сандра. – Дело в том, что моя цель – не становится похожей на Аманду и её дружков, а в том, чтобы просто остановить этот ужас. И уже ради этого можно и распрощаться с жизнью.

***

Миранда не помнила, как в конце концов оттолкнула от себя Энсела, как нанесла последний удар, уже слабый, Уиллу, как выбежала из зала, направляясь в свою комнату.

Зато Мира очень хорошо помнила, как она встретилась глазами с Хейлом, в чьей дрожащей руке был заряженный пистолет, как она всем своим видом пыталась убедить его в том, что стрелять не надо, что надо убрать оружие, направить е куда-нибудь в другую сторону, причём не обязательно в Аманду. Да хоть в неё саму! Да хоть забрать её жизнь, уже никому не нужную, тем более ей! Это же так просто: берёшь палец, кладёшь его на спусковой крючок, нажимаешь – и всё, жизнь оборвана, ниточка обрезана!

Зато Мира очень хорошо помнила, как её брат – тот самый, кого она привыкла буквально не-на-ви-деть до тех пор, пока не заключила его в объятия в том хостеле, чуть ли не рыдая навзрыд, – упал на колени, закашливаясь собственной кровью и держась рукой за сердце.

Этот слепой выстрел ведь был таким точным. Прямо в главную мышцу организма.

Зато Мира очень хорошо помнила, как Элис – её подружка Элис, так пострадавшая… из-за неё? – как она вскочила, ринулась к стеклу, как ей было боль-но, на самом деле. И как треклятый шприц всё-таки столкнулся с её шеей, отправив на тот свет. В Ад ли, в Рай ли – за это Миранда не ручалась. Просто знала, что теперь девушка была там, откуда не возвращаются.

И она просто надеялась, что та была с Питером. Потому что хотя бы после смерти её брат должен был быть счастлив.

Руки тряслись. Ноги – тоже. Они подкосились, и она упала, мысленно, а может, уже и слух, проклиная пол за то, что он был слишком мягким. Ей нужна была боль. Физическая. Нет, она бы не заглушила боль душевную, но ей просто необходимо было почувствовать хоть грамм того, что сегодня почувствовал Питер.