Вот
нежной страсти горестная жрица,
Которой прах Сихея оскорблен [=
Дидона
];
Вот Клеопатра
, грешная блудница.
А там Елена
, тягостных времен
Виновница;
Ахилл
, гроза сражений,
Который был любовью побежден;
Парис, Тристан
».
Бесчисленные тени
Он назвал мне и указал рукой,
Погубленные жаждой наслаждений.
Вняв
имена прославленных молвой
Воителей и жен
из уст поэта,
Я смутен стал, и дух затмился мой.
(V, 37–72; перевод М. Л. Лозинского)
Нарративизация обеспечивается на микроуровне краткими историями персонажей, а на макроуровне — вовлечением в сюжет Данте и его Учителя. Авторитетность и подлинность гарантируются мифологическим, а иногда и документальным статусом персонажей и менторским — Вергилия. Тему памяти/виртуальности, одновременно нравоучительной и горестно прочувствуемой, несет, как всегда, принадлежность героев к миру теней, представленная здесь особенно наглядно. Центрированность списка обеспечивается четко прописываемой точкой зрения рассказчика и его гида Вергилия.
Вперемешку с мужчинами в списке фигурируют и даже преобладают женщины — в отличие от гомеровского перечня, где внимание сосредоточено на воинах, и от реестров в обоих гоголевских текстах, «Тарасе Бульбе» и «Мертвых душах», где женщинам тоже нет места (отчего столь гротескным диссонансом звучит имя Елизавет(ы) Воробей).
2
Своеобразной вариацией на повествовательную организацию «Ада» является гл. 23 «Мастера и Маргариты», «Великий бал у Сатаны», где Маргарита, подобно Данте, встречается с призраками знаменитых преступников. Их оживающий в повествовании список состоит из полутора десятков персонально именуемых персонажей и такого же числа обобщенных преступных типов, и Маргарита, руководствуясь комментариями Коровьева-Вергилия, с той или иной степенью вовлеченности, а иногда и самоотождествления, реагирует на описание их преступлений.
— Первые! — воскликнул Коровьев, — господин Жак с супругой. — Рекомендую вам, королева <…> Убежденный фальшивомонетчик, государственный изменник, но очень недурной алхимик <…> отравил королевскую любовницу <…>
Побледневшая Маргарита, раскрыв рот, глядела <…>
— Граф Роберт, — шепнул Маргарите Коровьев <…> — Обратите внимание, как смешно, королева — обратный случай: этот был любовником королевы и отравил свою жену <…>.
— Очаровательнейшая <…> госпожа Тофана, была чрезвычайно популярна среди молодых очаровательных неаполитанок <…> в особенности среди тех, которым надоели их мужья. Ведь бывает же так, королева, чтобы надоел муж.
— Да, — глухо ответила Маргарита <…>
— А вот это — скучная женщина <…> — обожает балы, все мечтает пожаловаться на свой платок <…>
— Какой платок? — спросила Маргарита <…>
— С синей каемочкой платок <…> [Х]озяин как-то ее зазвал в кладовую, а через девять месяцев она родила мальчика, унесла его в лес и засунула ему в рот платок, а потом закопала мальчика в земле <…>
— Меня зовут Фрида, о королева!
— Так вы напейтесь сегодня пьяной, Фрида, и ни о чем не думайте, — сказала Маргарита <…>
— Маркиза, — бормотал Коровьев, — отравила отца, двух братьев и двух сестер из-за наследства! <…> Госпожа Минкина <…> Немного нервозна. Зачем же было жечь горничной лицо щипцами для завивки! Конечно, при этих условиях зарежут! Королева, секунду внимания: император Рудольф, чародей и алхимик. Еще алхимик — повешен. Ах, вот и она! Ах, какой чудесный публичный дом был у нее в Страсбурге! <…> Московская портниха <…> держала ателье и придумала страшно смешную штуку: провертела две круглые дырочки в стене <…> Этот двадцатилетний мальчуган с детства отличался странными фантазиями, мечтатель и чудак. Его полюбила одна девушка, а он взял и продал ее в публичный дом <…>
Ни Гай Кесарь Калигула, ни Мессалина уже не заинтересовали Маргариту, как не заинтересовал ни один из королей, герцогов, кавалеров, самоубийц, отравительниц, висельников и сводниц, тюремщиков и шулеров, палачей, доносчиков, изменников, безумцев, сыщиков, растлителей. Все их имена спутались в голове, лица слепились в одну громадную лепешку, и только одно сидело мучительно в памяти лицо, окаймленное действительно огненной бородой, лицо Малюты Скуратова.
Отметим, что явление очередных персонажей по-дантовски анонсируется соответствующими речевыми формулами, ср.:
Вот первая, взгляни… То… Вот… Вот… А там… (Данте);
Первые… Обратите внимание… Секунду внимания… А вот это… Еще… Ах, вот и она… Этот… (Булгаков).
В плане семантического ореола установка на сопереживание/ностальгию характерным образом перемежается, а то и полностью сменяется иронией. Бесспорным постоянным центром всей композиции является, конечно, Маргарита.
3
Ослабленный вариант подобного обзора можно видеть в сатирических — как правило, вымышленных — каталогах представителей того или иного социального круга. Ср. в «Евгении Онегине» (5, XXVI) перечень шести фамилий гостей на именинах Татьяны, лишь слегка нарративизированный единственным на всю строфу глаголом Приехал:
С своей супругою дородной
Приехал толстый
Пустяков;
Гвоздин,
хозяин превосходный,
Владелец нищих мужиков;
Скотинины,
чета седая,
С детьми всех возрастов, считая
От тридцати до двух годов;
Уездный франтик
Петушков,
Мой брат двоюродный,
Буянов,
В пуху, в картузе с козырьком
(Как вам, конечно, он знаком),
И отставной советник
Флянов,
Тяжелый сплетник, старый плут,
Обжора, взяточник и шут.
Аналогичный список гостей проходит и в 8, XXIV–XXVI:
Тут был, однако, цвет столицы
<…>
Необходимые
глупцы;
Тут были
дамы пожилые
В чепцах и розах, с виду злые;
Тут было
несколько девиц,
Не улыбающихся лиц;
Тут был
посланник,
говоривший
О государственных делах;
