Римма, отойдя немного в сторону, стала напевать, улыбаясь и слегка виляя задом:

Тариэль хотел опять что-то возразить о дружбе народов, но в этот момент вошла еще одна гостья, испанка Фернанда. Уловив последние слова, она вступила в разговор со всем своим огненным испанским темпераментом:

– Кто это опять говорит о дружбе народов? Тариэль приглашал меня с братьями к себе в Гагры, мы жили у него в гостях. Принимали нас прекрасно, с настоящим грузинским гостеприимством. Но мы видели, что коренное население, абхазцы, недовольны грузинским засильем и вообще грузин не любят.

Тариэль упрямо затряс головой, но Лиля обняла новую гостью за плечи и подвела к родителям:

– Это мой хороший дружочек Фернанда Гомез. Мы зовем ее донья Фернанда.

Фернанду еще девочкой привезли в Россию в 1938 году с большой группой детей испанских коммунистов. Их спасли от фашистов во время гражданской войны в Испании и воспитывали в специальном детском доме.

Услышав это имя, Павел подошел к ней вплотную и с высоты своего роста стал пристально вглядываться в ее лицо. Фернанда смутилась, растерянно оглянулась на Лилю.

– Вас зовут Фернанда? – спросил Павел.

Она снизу вверх посмотрела на него и задорно ответила:

– Да, я Фернанда Гомез. Почему вы спрашиваете?

Павел повернулся к Марии и воскликнул:

– Маша, так ведь это она! Она, та испанская девочка!

Фернанда удивилась:

– Кто это «она», это я – «она»?

– Да, это вы, та девочка, которую мы встречали на вокзале, когда вас привезли вместе с другими испанскими детьми. С вами были братья и сестра.

– Да… – Фернанда тоже внимательно вглядывалась в Павла и вдруг воскликнула: – Вы дядя Паолин?

– Да, вы меня так прозвали – Паолин.

– Я вспомнила, я вспомнила! – закричала Фернанда и вдруг расплакалась: – Я помню, вы показались мне похожим на моего папу, такой же высокий и с рыжими волосами…

– Ну да, вам тогда было лет пять, вы потянулись ко мне, я взял вас на руки…

Фернанда кинулась к Павлу и по-детски прижалась к нему:

– Почему вы со мной говорите на «вы»? Не надо… – и всхлипывая, быстро-быстро заговорила: – Это ведь было… это было восемнадцать лет назад. Ровно столько, сколько я живу в России. Но я все вспомнила, я вас называла Паолин, вы потом приходили к нам в детский дом и приносили коробки конфет всем испанским детям. А потом вы куда-то неожиданно пропали и больше ни разу не пришли. Я ждала вас и скучала. Почему вы не приходили?

– Милая Фернанда, как тебе это сказать? Я был арестован и шестнадцать лет провел в заключении.

– Вас арестовали? – переспросила Фернанда, и в ее темных глазах сверкнул гнев. – Такого человека? Это, наверное, из-за Сталина, да? Ох, как я его ненавижу!

Лиля с удивлением наблюдала эту сцену, никогда она не видела гордую испанку Фернанду такой размякшей, плачущей.

А Павел вспоминал, как восемнадцать лет назад журналист Михаил Кольцов, приехавший из Испании, рассказывал: отец Фернанды был богачом, графом, жил в своем замке, но затем активно выступил против фашистского диктатора Франко и примкнул к движению республиканцев. Когда они проиграли гражданскую войну, граф с женой, спасая своих четверых детей, согласились отправить их в Россию. Вскоре после этого их арестовали. Но дети не знали об аресте родителей, и Кольцов просил не говорить им, пока не вырастут.

Павел осторожно спросил Фернанду:

– Твои братья и сестра в порядке?

– Да, все в порядке. Только мой старший брат был контужен на войне и ослеп. Он большой герой, у него орден Славы. Он хоть и слепой, но окончил юридический институт, работает, женился. А другой мой брат стал известным футболистом. Знаете, ведь все испанцы – футболисты от природы. Он нападающий в команде «Торпедо», чемпион Советского Союза. Если вы любите футбол, вы должны знать о нем.

– Значит, вы все прижились здесь.

– Может, мы и прижились, но все-таки хочется в Испанию, в свою страну. Недавно футбольная команда брата ездила туда на игру, но его не выпустили: боятся, что он останется там, станет невозвращенцем. А он хотел узнать про наших родителей, ведь мы все эти годы о них ничего не слышали, никаких писем не получали. Мы даже не знаем, живы ли они. Но его не выпустили. Безжалостные люди! – она взглянула на Тариэля: – А ты говоришь о дружбе народов. Да в чем она?

Павел подумал: «Может, ее родителей давно уже нет в живых».

Он обнял Фернанду:

– Надо надеяться, что когда-нибудь вы все сможете поехать в Испанию.

Фернанда гневно сверкнула черными глазами:

– Когда? Мы ждали, что после речи Хрущева на XX съезде что-то улучшится в отношении поездок за границу. Тогда кто-нибудь из нас смог бы побывать в Испании. Но ничего не изменилось. Вот я и спрашиваю: когда? – Она даже нетерпеливо притопнула ножкой.

Лиля подвела к родителям Бориса:

– Это Боренька Ламперт, мы зовем его Борька-Америка, потому что он родился в Америке.

Павел с интересом посмотрел на урожденного американца:

– Вы родились в Америке?

– Да, мои родители эмигрировали оттуда в Россию в 1935 году, когда мне было четыре года.

Павел что-то вспоминал, спросил:

– Как зовут ваших родителей?

– Отца – Израиль, а маму – Рахиль, по-английски Рейчел.

– Ваш отец инженер?

– Да.

Павел воскликнул:

– Значит, я знал ваших родителей в те годы, когда они только иммигрировали.

– Вы знали их?

– Да, думаю, что знал. Сейчас установим: вы фамилию Виленский от них слышали?

– Кажется, родители рассказывали мне о каком-то Виленском, крупном проектировщике, которого арестовали, послали рабочим на строительство Беломоро-Балтийского канала, и потом они узнали, что там он умер.

– Так и было. Виленский очень помогал вашим родителям.

– Да, они говорили, что он помогал нам, когда мы переехали в Россию, хвалили его и очень жалели, что его арестовали.

Павел воскликнул:

– Маша, ты посмотри, прошлое возвращается ко мне в неожиданном ракурсе – с помощью молодых врачей. Сегодня у меня день удивительных встреч.

Последним явился Руперт Лузаник, худощавый брюнет с удлиненным лицом и намечающейся от висков залысиной. Очки в темной оправе плотно сидели на выдающемся вперед носу с горбинкой. Две вертикальные морщины над переносицей выдавали напряженную работу мысли и делали молодого человека немного старше его лет. Он выглядел очень интеллигентно, типичный молодой ученый, одет в зауженный костюм, аккуратно повязан галстуком.

Лиля подвела его к родителям, сказала отцу:

– Это Руперт, мы зовем его Рупик. Он из нас самый знающий и самый умный.

Рупик смутился, а Мария встретила его радостной улыбкой, обняла и добавила:

– Дело в том, что про таких, как Руперт, говорят: врач милостью божьей.

Павел пожал ему руку, а Лиля продолжала:

– Рупик мечтает о научной карьере, он будет ученым. Он уже выучил три языка – английский, немецкий и польский – и написал научную статью.

Руперт застенчиво поправил:

– Ну, пока что я выучил два, третий только учу.

– Кто же считает – два, три… Важно, что Рупик и ученый, и отличник, и языки знает, но на кафедре его не оставили, а распределили в провинцию.

– Вот как! Почему же? – поинтересовался Павел.

– Папа, это же так ясно – потому что он еврей. Если бы я не вышла замуж и не уезжала за границу, меня, как еврейку, тоже послали бы куда-нибудь. У нас одну девочку, еврейку, Аню Альтман, хотели послать даже в Магадан. Она так плакала! Кажется, все-таки ей изменили направление.

Павел сочувственно пожал руку Руперта:

– Значит, в медицинских институтах пахнет антисемитизмом?