- Это надолго? Почему мне не говорят ничего? – неизвестность действительно бесила, ведь никто ни слова не говорил о моей дальнейшей судьбе.

- В течение суток вопрос будет решен, - формальной фразой отделался он. – Если что-нибудь будет нужно – зовите.

- А можно в туалет? – я слегка смутился, но усталость, накопленная за последние сутки, не дала этого как-либо выразить.

Посетив местный санузел и вновь оказавшись в своем новом временном жилище, я улегся на так манившую взор и тело койку и вырубился почти сразу, даже на освещение, которое никто не отключал, стало наплевать.

Не иметь понятия о времени – тяжело и немного даже страшно. Меня разбудили посреди не запомнившегося ничем сна, в камере, как и в коридоре снаружи, свет был все тот же, определить время суток я не мог. Организм подсказывал, что сейчас утро, но оснований доверять ему не было. Еще одно посещение туалета, как и в прошлый раз – под присмотром охранника, легкий перекус гренками с маслом и стаканом воды, и меня вновь доставили в ту самую комнату, которую впору назвать допросной.

Мужчин на этот раз двое, вчерашний инспектор теперь не опирается на стол, а всего лишь стоит у двери. Другой, немного моложе, сидит на принесенном стуле напротив меня. Его лицо, узкое и угловатое, и взгляд холодных, слегка презрительных глаз отталкивает, настораживает, заставляет невольно напрягаться. А от едва слышного, но все же ощутимого шума работающих ламп и их яркого неестественного света начинает болеть голова.

Происходило все так же – наводящие вопросы, мои ответы, максимально развернутые, произнесенные спокойным и слегка усталым голосом. Небольшой, буквально на пять минут перерыв, во время которого меня вновь оставили одного. А когда вернулись…

Это был прессинг, самый настоящий. Вопросы грубые, в лоб, времени на ответ почти не оставляли, говорить приходилось быстро и четко, если я мешкал или задумывался, инспектор рявкал, как полоумный, бил кулаками по столу, заставляя вздрагивать. Смотрел так, что я ни секунды не сомневался – каждый следующий удар может прийтись уже по моему лицу.

- Точное время соединения!

- Где-то двенадцать ночи, или час…

- Точное! – рявкает снова, опасно придвигаясь, и я вжимаюсь спиной в прохладную спинку стула.

- Не помню!

- Длительность соединения!

- Примерно двад… бля! – удар инспектора кулаком теперь пришелся не по столу, как обычно, а по моей ладони, опрометчиво там лежащей. Попытавшись высвободить руку, я только бессильно скрипнул зубами – кулак пригвоздил ее к столешнице, будто гвоздем. – Прекратите! Я же все говорю!

- Медленно говоришь! – руку высвободили, я тут же отдернул ее, обхватывая другой ладонью – болело несильно, но противно, ощущения словно в мозгу уже отдавались, а виски и так давно ломило. – Что ты искал!

- Альфреда! – наш диалог походил не на вопросы и ответы, а на двухсторонние выкрики.

- Зачем!

- Узнать о нем!

- Для чего!

- Я просто хотел…

- Для чего?! – еще один рявк, удар по столу. Вздрагиваю, чувствую, что меня уже трясет – от нервов, от головной боли, от ненавистных ламп. Глаза слезятся, дыхание сбивается, становится быстрым и порывистым.

Паника возрастает моментально, в легкие воздух не помещается, перед глазами чернеет. Попытки сделать хоть какой-то вдох приводят к приступам кашля. Вцепившись пальцами в край стола, пытаюсь успокоиться, ничего не слышу вокруг, даже шум электричества исчез, только мои собственные судорожные вдохи, быстрые, словно какой-то загадочный и непонятный ритм.

Вопреки логике пытаюсь встать, держась за давешний стол, который кренится куда-то в сторону. Каким-то краем сознания до меня доходит, что на самом деле падаю я, а не стол, но я этого совсем не ощущаю, зато чувствую, как меня подхватывают, усаживают обратно.

- Дани, блять, открой глаза!

Голос совершенно точно принадлежит Альфреду. Но мне уже все равно, вокруг темно, легкие горят огнем, нет воздуха. И паники нет тоже, вообще никаких ощущений, кроме горького осознания неизбежности. Не смерти – я про смерть вообще и не вспомнил тогда, это было чем-то иным, чувство, посетившее лишь единожды, в тот момент, и больше не дававшее о себе знать.

По щеке ударили наотмашь, вложив столько силы, что я невольно заорал. Вместе с моим же криком вернулись и остальные звуки, а потом я смог вдохнуть – глубоко, свободно, всей грудью, наслаждаясь воздухом, казавшимся мне сейчас вкусным, как изысканный деликатес. Себя я тоже начал ощущать. Сижу, на стуле. По щекам – слезы. В теле усталость, словно кто-то пару мешков с песком на плечи положил. Вокруг люди, рядом – Альфред.

Осознав, что это именно он, я мертвой хваткой вцепился в его предплечье, лицом уткнулся в футболку на груди, прячась от надоевшего света. И изо всех сил сжал зубы, чтобы не разреветься, ощущал ведь, что очень близок к этому. Не здесь, не при всех этих незнакомцах.

- Все в порядке, Дани… - пальцы в волосах, ладони гладят плечи. Это настолько сильно контрастирует с только что проведенным допросом, резким и грубым, что меня снова начинает колотить. – Дайте кто-нибудь воды!

Поразительно, как меняется его голос с ласкового, когда Альфред обращается ко мне, на требовательный и твердый, когда – к другим. Приносят воду, но я не могу отпустить военного, не могу физически, и ему приходится кое-как вливать мне в рот минералку. Краем глаза вижу, как нас постепенно покидают, последним уходит инспектор, не сегодняшний, с неприятным лицом, а тот, который был вчера.

Успокаиваюсь постепенно, дыхание выравнивается, мужчина, будто чувствует мое состояние, не отпускает, все также гладит ласково, заботливо, тепло – черт знает, что он испытывает на самом деле. А мне спокойно.

- Ты приехал… - с третьего раза я сумел выговорить фразу целиком, ведь до этого из горла вырывались только малопонятные хрипы.

- Среди ночи вызвали, - кивнул Альфред.

- Прости, - ни капли вины в голосе, мне тоже ночью пришлось нелегко.

- Хакер недоделанный… - мою голову насильно подняли. – Вот уж… - пальцами Альфред стер проступившие слезы, и в этот момент я почувствовал себя действительно ему нужным. Это такое бесподобное ощущение, когда перед тобой человек, он не даст тебя в обиду, не оставит в беде, поддержит, поможет, защитит. Никогда не произнесет этого вслух – но сделает не задумываясь.

А потом он меня поцеловал.

Вот так просто коснулся губами моих губ, задержался секунды на две, наблюдая мое изумление, а потом, только я готов был ответить, - отстранился.

- Надо уладить кое-какие вопросы с инспектором Вудом…

- Альфред, я не сделал ничего… Меня не отпустят, что ли?

- Взлом армейского архива – серьезное дело, - честно ответил мужчина, присаживаясь передо мной на стол. – В наше время, Дани, информационные войны куда серьезнее войн обычных. Если бы на твоем месте была дальневосточная разведка, знаешь, чем могло это грозить?

- Даже знать не хочу.

- И правильно, - кивнул он. – Я не знаю, что они сделают. Попрошу, чтобы ты побыл здесь, а я постараюсь уладить вопрос… Есть некоторые мысли, думаю, с инспектором мы можем сойтись.