И не важно, что она была не первая. Что до нее у Хозяйки были Хранители.

Бесполезные и бесхребетные ублюдки. По мнению самой Марии. Они посмели оставить Хозяйку, испугаться ее сути. Испугаться любить ее бесконечно.

Сначала они мечтали об этом, а потом, получив, не выдерживали ее постоянного присутствия. Предавали клятвы.

Слабаки.

Она искала их взглядом, тогда, в толпе этих лиц. И без сожалений переломала бы им руки, посмей они потянуться к Хозяйке. Не важно, с каким намерением.

Ради Хозяйки она была готова на все. Ради ее безопасности и здоровья. Пугать, калечить, пытать.

Убивать.

Вампиры ее расы не любили убивать. И на вопросы об этом она честно отвечала, что тоже не любит. Это и вправду не доставляло ей удовольствия. Было не рационально. А своей выработанной годами рациональностью Мария гордилась. Ведь это было недоступно Вечным Детям. А ей да.

С убитого нечего взять, ни крови, ни обожания или информации. Ни страха и боли, который так любили ее родичи.

Труп бесполезен.

Его даже к Хозяйке не приведешь, как доказательство полезности. Трупы нервируют ее взгляд, а вот то как действует присутствие Хозяйки на сознание несостоявшегося убийцы… Это всегда так забавно.

Еще минуту назад они кричали, как ненавидят, сквозь кровавые пузыри на губах проклинали, а потом смотрели на Хозяйку, сидящую в кресле, и не могли оторвать от нее глаз. И тянули к ней руки в немой мольбе, хотя бы даже не коснуться, просто умереть у ее ног.

По мнению Марии даже это было бы слишком большой честью.

Но Хозяйка оказывает честь каждому, кто сможет добраться. Оставляет сухой алый поцелуй на их лбах.

Лучшая анестезия и смерть.

Хозяйка отчего-то считает, что они этого достойны.

А Мария однажды сказала ей, что тоже хотела бы так умереть. Выполнив долг. И получив этот поцелуй, как награду. Тогда впервые Хозяйка не просто ей улыбнулась.

Она засмеялась. Подхватила ее на руки, как родного ребенка, дочь.

Впервые за долгие-долгие годы поднялась со своего кресла, в котором Мария ее возила.

Закружилась с ней по комнате. А потом опустилась на пол, разметывая лоскутные многослойные юбки и не спуская ее с рук.

- Ты такой ребенок, Мария. Ты не умрешь. – Она фыркнула, зазвенели подвески в ее волосах. - Не защищая меня.

- Обещай. Что я получу свой поцелуй. Что ты проводишь меня. – Не приняла веселого тона Мария. Впервые осмелившись возражать.

Хозяйка нахмурилась, а потом кивнула. Обняла крепче, и подалась вперед, потом назад. Сидела покачиваясь. Укачивая.

- Если тебе придется умирать, даже если в это время ты уже оставишь меня, как все мои Хранители до, я приду к тебе. И провожу. Я буду с тобой до последнего твоего мгновения. – Она наклонилась, оставив теплый поцелуй на ее лбе. – Обещаю.

Мария лежала в ее руках, пораженная, благодарная, и не понимающая, как мог кто-то оставить Хозяйку. А потом рассмеялась сама.

- Спасибо. Никто не может похвастаться тем, что будет умирать на руках Богини. Никто…

- А ты? – Спросила ее Хозяйка, лукаво прищурившись.

- А я могу.

С тех пор Хозяйка все чаще ходила при ней. Смеялась, танцевала. Была собой. Каждый ее шаг все еще вызывал восхищение у Марии, каждый ее взгляд.

Но в этом было больше восхищения старшей, чем-то, чем ей никогда не стать, любви больше похожей на дочернюю, с каждым годом больше сестринскую. И Мария знала – в этом ее преимущество. И впервые осознав это, поняла, и приняла свою вечную суть ребенка. Не способного никогда полюбить так, чтобы возжелать.

И ошибку всех Хранителей до нее.

Которую она просто физически никогда не сможет допустить.

Да.

И Мария никогда бы ее не покинула, если бы Хозяйка сама ее об этом не попросила. Если бы тем Истоком, которому нужна была помощь, не была Цири.

И если бы ради того, чтобы она могла уйти, из Вечного Города не прибыли Правая и Левая Руки Вечной Королевы, белоглазые Кузены.

Ни за что бы она не покинула перекресток.

- Но ты здесь. – Говорил Регис, переливая дымящуюся жидкость в хрустальный флакон.

- Да. Я люблю Цири. Она сильная. И связана Предназначением. Такие всегда желанные гости в Доме. Хозяйка для них Друг, а не предмет поклонения или Желания.

- Она… Богиня?

- Нет. – Мария мотает головой, перетекает с потолка на край стола, тени ее аккуратно подхватывают чуть не упавшие пробирки. – Она Исток. Слишком сильный, слишком древний. Исток без Предназначения. Без природного Хранителя. Она живет на перекрестке добровольно, в Доме, что является произведением искусства и добровольной тюрьмой. Но даже в нем она редко может позволить себе… встать прямо. Не кутаться в тряпки и перчатки, не увешиваться камнями украшений и не белить лицо в маску. Из Дома могут быть открыты врата в любой Мир, но посетить его Хозяйка без опасения может лишь на несколько дней.

- И как Цири с ней познакомилась? – Интересуется Регис. Его тренированного воображения не хватает, чтобы представить кого-то настолько сильного. Настолько… что находится в Пике каждую секунду жизни.

- Попала не туда куда хотела. Вложила слишком много силы. И прыгнула дальше. А дальше – это перекресток. Дом. – Уставший голос от двери заставил Региса вздрогнуть.

Мария тоже подпрыгнула. Фыркнула, повисла на ее плечах. Цири.

Как всегда бесшумная, внезапная, даже для Марии. За что и была изначально любима. Помогала тренироваться.

Марии Цири импонировала, как все те немногие Истоки и Хранители, что могли находиться рядом с Хозяйкой и даже мысленно не пускать на нее слюни.

- Жажду услышать подробности. – Геральт тоже подбирался бесшумно.

Регис записал еще пару строк в журнал и вышел из-за стола, Мария перетекла ему за плечи.

Их ждал вечер, хороший вечер. И Завтрашний день тоже.

Марии нравились новые места. А они были в Новиграде. Интересно, очень.

Да.

Комментарий к 18.

К прочтению желательна, но не обязательна. Здесь про Марию. Хозяйку и Мирах. Частично.

Спасибо за внимание. Да.

========== 19. ==========

Комментарий к 19.

Однако я сегодня в ударе. Часть к “Солнцу”, часть к “Инверсии”.

Сама в шоке.

Спасибо, всем кто читает)

За свою не такую уж долгую жизнь Ольв видел смерть всего несколько раз. И никогда насильственную.

Первый раз был, когда умерла его любимая бабушка. Строгая, жесткая женщина в шиповых рукавицах державшая все семейство. Он ее обожал. С ним она была поразительно мягка и терпелива.

Объясняла, если он что-то не понимал, читала сказки и целовала в лоб перед сном.

Ему же она и завещала небольшой дом в столице, куда он так хотел переехать, но куда его не отпустили, отказав в обучении в Академии. Какое-то время дом сдавали, честно перечисляя часть денег на его счет. Потом перестали, оставив пустовать.

Бабушка умерла тихо, во сне.

Утром он ее и нашел, принеся свежих цветов. Бабушка их любила, всегда ласково улыбалась и гладила по щеке. Небольшая ласка, которую она позволяла себе в его отношении.

Послабление для семейства с их воспитанием.

Второй раз – умер от горячки один из мальчишек, сын одной служанки, на которого семья не пожелала тратиться, вызывая лекаря.

Сам Ольв мало что мог, хоть и пытался помочь, в конце-концов, он не был так избирательно слеп, как его семья.

А мальчик, что погиб был слишком похож на его старшего брата и Ольв подозревал, что мальчика оставили без помощи специально… хоть доказательств и не было.

Ребенок тот умер быстро, сгорел за одну ночь, к утру побледнев и похолодев.

Ольв до сих пор помнил ощущение судорожно сжавшейся холодной ладошки в его руке.

В обе эти смерти он плакал, держал за руку и шептал слова утешения, сначала себе во второй раз ребенку.

Матери ребенка помог устроиться к соседям, покинув их поместье. Большего он для нее сделать не мог.

Сейчас же его трясла почти истерическая дрожь. Дыхание прерывалось хрипами, со свистами расправляя легкие.