…Весело помахав на прощанье рукой, обернувшись, крикнув что-то ободряющее, Исаак уходил в военкомат. Оттуда – на фронт. Добровольцем. Ему было семнадцать с хвостиком.

Папе было сорок лет. С последним эшелоном РАБИСа2, куда втиснули сколько могли семей артистов и музыкантов, всех, кто был причастен к искусству, папа успел погрузить свою семью в последний тамбур последнего вагона. Начинался долгий и тяжелый путь в эвакуáцию.

Пересадки, ночевки на переполненных вокзалах, эвакопункты, добывание кипятка, еды, борьба с болезнями – эти спутники беженцев и сегодня общеизвестны и похожи на все страдания, какие приносят войны, разруха и паника военного времени…

Ночь. Мерный стук колес взрывается страшным ударом. Все высыпается на пол, все перемешивается, кто где – ничего не понять. Вагон резко останавливается, словно вкопанный. Пол под ногами становится почти вертикально. Толчея. Давка. Крики. Все выскальзывают в распахнутые двери, прыгают. Запах горелых досок. В поле горит рожь.

Небо в сплошных сполохах пожара.

– Ложись! Во-о-оздух!!!

«Мессершмитты» делают новый заход. Пути разбомблены. Эшелон не успел отъехать от Харькова и ста километров. Круг за кругом фашистские пулеметы сыплют смерть.

– Лежать всем! Не поднимать головы! – командует Исаак. Он еще с семьей. А папа как проводил всех в вагон, так со скрипкой и винтовкой-трехлинейкой пошел в ополчение, оборонять Харьков. Их, ополченцев, было много: почти все сорокалетние мужчины из оркестра оперного театра, где отец работал концертмейстером.

С этого дня в самом начале эвакуации Исаак заменил братьям отца.

На одном из перегонов по Казахстану, где-то под станцией Арысь, в панике обнаружили, что Исаак, побежавший с чайником за кипятком, отстал от состава. Многонаселенная «теплушка» наперебой успокаивала маму:

– Не волнуйтесь. Он догонит – наверняка вскочил в другой вагон. Успел.

– Да, да, – подтверждал молодой перебинтованный фронтовик. – Я видел: ваш муж запрыгнул в последний вагон!

– Муж? – горестно, но с некоторой радостью в голосе усмехнулась мама. – Неужели я так молодо выгляжу?

– Конечно, это был ваш муж, – закивали рядом. – А кто же еще? Он так заботлив, так внимателен.

– Наш папа на фронте. А это – мой старший сын…

Так мы еще раз почувствовали в старшем брате опору и защиту.

В нашей семье очень любили Леонида Утесова. Папа его знавал, несколько раз встречался с ним и рассказывал маме какие-то интересные и веселые истории, связанные с оркестром Утесова и самим популярным артистом.

И любовь к Леониду Осиповичу перешла к Альке по наследству. Впрочем, Утесов благодаря радио и кинофильмам в каждом доме стал своим. Первая встреча с Утесовым и его оркестром врезалась Альке в память на всю жизнь.

Эвакуация. Казахстан. Большой зал в Павлодарской школе, где Алька учился уже во втором классе, заполнен детьми, учителями, мамами, бабушками, первыми ранеными с фронта. А со сцены льются веселые песни: «Тюх, тюх, тюх, тюх, разгорелся наш утюг», «А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хо-ро-шо»! И музыканты двигаются, пританцовывают, шутят, смеются вместе с залом. Словно и нет войны, словно еще довоенное время, и старшие братья и отцы не сражаются с врагами на фронте… Так думает Алька в будто наэлектризованном зале. И ему кажется, что свершилось чудо: те, кого он всегда слышал только по радио, «заоблачные», недосягаемые – вот они, рядом. Они будто пришли сюда, в эту школу, с вокзалов, госпиталей, эвакопунктов, проделали вместе со своими зрителями, людьми, изгнанными гитлеровцами из родных мест, такой мучительный, такой трудный путь, чтобы здесь напомнить о мирном веселом времени. О том, что война – это временно, а смех и радость – постоянны. Надо верить в победу и терпеть тяготы с улыбкой. И, как утесовский «Одессит Мишка», не терять бодрость духа никогда. Алька любил эту песню, потому что его папу в семье тоже звали Миша.

Накал концерта растет. И зал теплеет. Не очень-то Алька тогда понимал, почему у некоторых в зале на глазах слёзы…

Уже после войны, живя в подмосковном бараке, они с Санькой бегали к соседке «на патефон»: так же, как сегодня к мальчишкам из семей побогаче собираются друзья на «видик» или компьютерные игры. И любимый голос приходил к ним из волшебной мембраны. Звучал «Барон фон дер Пшик…», и все смеялись. «Последний моряк Севастополь покинул…» – и вокруг грохотали орудия, и стоны раненых заглушали морские волны…

Треугольники с фронта приходили редко. Но редкое письмо становилось праздником. Старший брат, конечно, не писал, что был еще не раз ранен, что тонул при форсировании Днепра, что выходил из окружения у Курской дуги, что какой-то фашист-мадьяр в городе Секешфехервар во время взятия его частями Советской Армии из-за угла ранил Исаака в руку, что в окопе перед одной из атак он вступил в партию, что был награжден медалью «За отвагу» – о многом не писал. Кое-что семья узнала уже после войны из его рассказов, скупых и редких…

Это было в конце сорок четвертого – мама, Саня и Алька хорошо запомнили один из зимних дней. В хату вошел высокий, крепкий, подтянутый старшина, вручил маме конверт и велел собираться в дорогу: он от отца, который теперь в Подмосковье начальником Военстроя, назначен туда после ранения. А ему, старшине, «предписано доставить семью на постоянное место жительства».

– Наконец-то закончились ваши мытарства, и товарищ майор хотел бы побыстрей вас всех увидеть. Покуда сам не лег снова в госпиталь. – Тут старшина запнулся, встретив встревоженный взгляд матери. – Нет-нет, ничего страшного. Просто очередное обследование. Раньше он вам не писал. Не хотел тревожить очень. А по госпиталям помотало его крепко: четыре месяца после ранения.

– Ура-а-а!!! – внезапно заорал Санька. – Наша победа, наша победа! Мы едем в Москву!

«Здорово! – подумал Алька. – Я пойду в суворовское училище»!

– Боже мой! – волновалась мама, – неужели мы скоро будем все вместе?! Счастье-то какое! Скоро победа! Изенька уже скоро вернется.

Поселок Вешняки, что в двадцати минутах езды до Москвы на электричке, начинался у станции, от платформы небольшой площади с аккуратненькой о трех куполах церквушкой, возле ограды которой топтался люд: инвалиды, бездомные, нищие – все просили милостыню. Слышались жалобы на судьбу и просьбы подать копейку или хлеба. Бывали и курьезные тексты, к примеру, запомнился такой: «Подайте Христа ради! Жена вдова, дети – круглые сироты»! «Подайте на погорелое – избы далеко, Бог высоко»!

Цыганки гадали, кто-то что-то менял, кто-то что-то продавал. А напротив церкви стоял голубенький домик в один этаж, с тремя ступеньками, ведущими к вожделенной двери, над которой гордо красовалась «самодеятельная» надпись масляной краской: «Продукты». И все там «отоваривались» по карточкам. Алька хорошо запомнил этот магазин, потому что мама однажды велела ему купить хлеба, а по дороге забежать в керосиновую лавку – керогаз заправлять. Санька увязался с ним. И вот, болтая беззаботно, и бесшабашно дурачась, и гоняясь друг за дружкой, они «прискакали» на площадь в заветный магазинчик. А карточек-то и нет. «Посеяли» где-то по дороге. Искать, ходить и нагибаться над каждой бумажкой все полтора километра обратно до дому они не стали…

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.