Джун соврала. Там будут продавать не квартиры, а офисы.

Барри. Может, твоя фантазия способна на большее, чем ты предполагаешь? А как сейчас?

Джун. Ощущаю ли я сейчас твой взгляд?

Барри. Да.

Джун. И весьма отчетливо, но, наверное, из-за того, что разговариваю с тобой.

Барри. Значит, я пересылаю через Интернет взгляды вместе со словами?

Джун. Примерно так.

Барри. Тогда сделай это. Если напротив никого нет, просто открой окно и сделай. На столе.

Джун. Ну, не знаю.

Барри. Чего не знаешь?

Джун. Когда ты меня не видишь, какой тебе в этом прок?

Барри. Но я же могу себе представить. Пусть это даже менее реально, чем секс по телефону, но кто знает?

Джун. Значит, ты тоже?

Барри. Пока сказать не могу.

Джун. Если пообещаешь, что сделаешь то же, я согласна.

Барр и. Давай. Попытаюсь. Хоть и не уверен пока в силе собственной фантазии.

Джун. Хорошо. Давай. Кто первый кончит, сообщает об этом и рассказывает, как все прошло, идет?

Барри. Да.

На этот раз она не притворялась. И я тоже не собирался обманывать. Джун отодвинула стул и быстро разделась. Я взялся за ремень. Она сняла с себя абсолютно все. Раздевшись, открыла окно — обе створки, — отодвинула компьютер в угол и засунула руку между ног. Я все еще сражался с рубашкой: слишком спешил и одну из пуговиц никак не мог расстегнуть нормально. И теперь тянул и рвал рубашку, не сводя глаз с экрана, пока не осознал, что надо либо нормально расстегнуть ее, либо оторвать. Третьего просто не дано. И я ее оторвал.

Она села на стол, широко развела ноги и, опираясь на одну руку, откинулась назад. Другая рука активно двигалась. Моя тоже.

Все произошло слишком быстро. Удерживая сперму в горсти, я смотрел, как она встает ступнями на стол, приподнимает ягодицы и начинает вращать ими в такт с рукой. Потом Джун задрожала, частично утратив координацию движений, опустилась спиной на стол, и теперь я опять видел ее свисающие вниз ноги и руку между ними, которая вскоре замерла. Я пошел в ванную.

Барри. У меня получилось.

Вернув на место компьютер, Джун, не одеваясь, села перед ним и теперь задумчиво ласкала свои соски. Окно все еще было открыто. Она начала печатать.

Джун. Мне хочется плакать. И вовсе не от горя. Это, наверное, сентиментальность!

Барри. Я представил себе, что ты стоишь на столе на коленях, повернувшись спиной к окну. Твоя рука шла снизу, а сбоку я мог видеть одну грудь.

Джун. А я ничего себе не представляла. Только твои глаза. Это все, что мне нужно, чтобы достичь результата. По-быстрому. У тебя тоже?

Барри. У мужчин всегда так, если они берут дело в свои руки.

Джун. Кстати, у тебя очень красивое тело. Я хотела сказать это, еще когда была у тебя. Но что-то мне помешало. Нежное и очень мужское одновременно. И ты совсем не старый.

Барри. Спасибо.

Джун. Опять испачкал мебель, как в прошлый раз?

Барри. Нет, но я не стану рассказывать, что я предпринял для сохранения ее в чистоте.

Джун. Почему?

Барри. Стыдно.

Джун. Занимаешься извращенным сексом и еще чего-то стыдишься! Никак не пойму: это мило или просто глупо?

Барри. Конечно, мило.

Джун. Ладно.

Барри. Ты без одежды?

Джун. Да. А ты?

Барри. Тоже.

Джун. У меня все еще открыто окно. Если напротив кто-нибудь есть, впечатлений ему хватит надолго.

Барри. Я не испытываю зависти.

Джун. Не волнуйся. Никого нет. Там стройка. Правда, рабочих тоже нет. С тех пор как я здесь, у них абсолютно ничего не происходит. При первых же признаках жизни повешу шторы. Надеюсь, это не помешает мне ощущать твой взгляд.

Барри. Конечно. Я ведь всегда с тобой.

Джун. Как ты думаешь, то, чем мы с тобой занимаемся, это настоящее извращение или не совсем?

Барри. Совсем-совсем.

Джун. Твои слова ласкают меня. Вот так бы всю жизнь с тобой и разговаривала.

Барри. Что мешает?

Джун. Мне нужно выйти из дома по делам.

Барри. Ну, до скорого. Спасибо за все.

Джун. И тебе тоже.

Вернувшись из булочной, я обнаружил в почтовом ящике письмо. На конверте курсивом было напечатано: «Аннергет Штейле». Я сунул его в карман куртки, предвкушая удовольствие, — собирался прочесть за завтраком.

«Дорогой Барри, не сомневаюсь, что после нашей встречи у вас сложилось впечатление, будто я сильная и справляюсь с ситуацией. Когда вы находились здесь, так оно и было. Ваш приезд придал мне сил. Может быть, потому, что я чувствовала ответственность за большую любовь своей дочери или хотела вас утешить, — не знаю, но, кажется, я хотела подать вам пример — убедить, что можно жить дальше. Ради вас и Санди я хотела казаться сильной, и, думаю, мне это удалось. Но теперь я понимаю, что все напрасно. Жаль, что я привязалась к вам и даже в какой-то момент поймала себя на мысли, что вот откуда-то сверху мне послан новый сын. Я не могу этого допустить, так быть не должно. Нет, я не сильная, совсем наоборот — слабая. Я начала бы цепляться за вас, потому что нельзя жить только могилами. И если потусторонний мир существует, лучше уж я буду там, вместе со своими детьми. Пожалуйста, не огорчайтесь, мне сейчас хорошо, а через час станет еще лучше.

Я должна была написать вам, даже зная, что вы меня не поддержите, и рассчитываю на понимание: вы ведь особенный человек. Когда вы были здесь, у меня возникло такое чувство. Да и Санди не смогла бы влюбиться, не будь в вас чего-то такого, что стоит искать всю жизнь. Живите счастливо и простите меня. Благодарю за дружеские чувства ко мне и любовь к моей дочери. Ваша Аннергет.

P.S. Если там мне вдруг предложат поработать ангелом-хранителем, я попрошусь к вам. Достаточно вы страдали. Пора и вам стать счастливым. Передайте от меня привет Флоренции, которая в моей памяти навсегда останется самым красивым городом в мире».

Письмо было написано чернилами, оно так и осталось лежать на столе: бумага покоробилась, буквы во многих местах расплылись от влаги.

Полиция обнаружила труп вечером. Им Аннергет тоже написала. Похороны должны были состояться на следующий день в десять утра.

Очень коротко я сообщил Джун о своих намерениях: «Мне нужно уехать на несколько дней, напишу с дороги. Мои глаза останутся с тобой. Барри». И меньше чем через час я уже снова жал на газ, мчался по окружной дороге. На белом «БМВ».

— Компьютер в номер? — Молодая женщина-регистратор еще помнила меня. Я сказал «да», хотя в данный момент мне не очень хотелось общаться с Джун.

Оставаться в номере я не мог. Вывел машину из подземного гаража и поехал в Штутгарт. Было всего около трех, мне предстояло еще убить всю вторую половину дня и весь вечер.

Вещи я собирал совершенно бездумно. Черный костюм остался в Берлине. Пришлось купить новый, а к нему — белую рубашку и черный галстук. Для Аннергет это, конечно, значения не имеет, но для меня важно.

Я заставил себя пойти в кино, потом поесть, но все равно уже в четверть десятого вернулся в свой номер.

Барри. Мать Шейри покончила с собой.

Имя Джун мигало, то есть она была на связи, но не отвечала.

Барри. Ты слышишь?

Джун. Я рыдаю. Подожди.

Барри. Узнал утром. Она написала мне.

Джун. Боже, сколько на тебя свалилось! Может, уже достаточно?

Барри. Просто хотел сообщить.

Джун. Понимаю.

Барри. Некоторое время меня не будет. Нужно кое-куда съездить. Неотложное дело.

Джун. Не скажешь куда?

Барри. Долго объяснять.

Джун. Напишешь?

Барри. Если найду Интернет-кафе.

Джун. Уснешь?

Барри. Выпив бутылку вина, наверное, усну.

Джун. Я на связи. Если что — пиши.

Барри. Спасибо.

Кто-то из могильщиков прочел «Отче наш». И все. Поверх простого гроба лежали три букета цветов. Я не догадался принести цветы. Гроб опустили в яму. Один из могильщиков кивнул мне, показывая глазами на лопату, лежавшую возле кучи земли у самой ямы. Я взял лопату и бросил на гроб немного земли. Там оказался камешек, который громко стукнул о древесину.