– Ты не будешь перечить старшим. Ты не будешь дружить с Демоном. – Ледяным тоном, не терпящим возражений, говорил молодой парень, строго глядя на «Дочь Шинигами» единственным глазом. Ашшу посмотрела на руку воспитателя, которой он её ударил. На пальце его руки была кровь. Её кровь. Девушка нахмурилась, рефлекторно слизнув кровь с разбитой губы.
– Я не буду перечить старшим. – Переведя взгляд дымчатых глаз на лицо парня, безэмоциональным голосом начала говорить девочка. Во взгляде бывшего шиноби можно было заметить удовлетворение её словами. – Я не буду дружить с демоном. – Парень улыбнулся, довольный такой покорностью девчушки. – Потому можно мне завтра погулять с Наруто? – Осведомилась малышка, склонив голову к плечу. Дети, молча наблюдающие за воспитательным “моментом”, дружно ахнули, ошарашенно-испуганно смотря на Ашшу. Воспитатель сжал кулаки, нахмурившись.
– Ты не поняла, что я сказал?! – Зазвенел его полный ярости голос. – Ты не будешь дружить и общаться с Демоном! – Повысил голос парень. Теперь нахмурилась девочка.
– Я не буду дружить и общаться с демоном, – согласилась она, – но при чем тут Наруто? - Бывшему шиноби потребовалась вся его выдержка, чтобы не схватить девчонку за одежду и не высказать ей в лицо всё, что он о ней думает.
“Она ребенок, просто ребенок…” - успокаивал себя молодой воспитатель, смотря на безразличное бледное лицо и дымчатые глаза без намека на эмоции.
– При том, что он и есть Демон. – Сдержанно ответил парень, остатки терпения которого быстро и неизбежно испарялись, как и нервные клетки. Ему даже начало казаться, что Ашшу поставила себе цель довести его до ручки.
– Вы ошиблись. – Абсолютно ровным голосом, но уверенно сказала девочка. – Наруто не Демон, но обычный мальчик и мой друг. – Новая пощечина заставила малышку повернуть голову в сторону, столь сильным был удар. На лицо налипли пепельные волосы. Воспитатель тяжело дышал, сжимая и разжимая кулаки.
– Не доросла ещё, чтобы такое взрослым говорить! Если тебе сказано, что он Демон и что с ним ты не будешь общаться, значит так и будет! – Зло припечатал парень. Но немного осекся, когда поймал взор дымчатых глаз, в которых отражалась неподдельная ярость, которую было слишком непривычно видеть в этих вечно равнодушных глазах.
– По какой причине я должна слушаться вас? – Слишком холодным и отчужденным голосом, в котором скрывалось тихое бешенство, осведомилась малышка. Парню даже показалось, что перед ним не маленькая девочка, а взрослая женщина. Ощутимо повеяло холодом, но, пусть и растерянному, но все еще злому воспитателю это не показалось странным или неестественным. Зато являлось пугающим для все еще наблюдающим за ссорой детей, которые отпрянули на шаг назад, со страхом смотря на пепельноволосую девочку, вокруг которой, казалось, даже сам воздух потяжел.
“Дочь Шинигами гневается”, “Джомей разозлил Бесцветную!”, “Сейчас что-то будет” - тихо и боязливо шептали дети, придумавшие для Ашшу новую кличку. Бесцветная. Серые волосы, серые глаза, слишком бледная кожа, серая или белая одежда, которую совершенно не нарочно давали девочке воспитатели. Ведь другим девочкам-сиротам эти цвета не очень нравились, а Ашшу было все равно что носить. В малышке не было ничего цветного: ни во внешности, ни в одежде. Так что прозвище Бесцветная подходило ей как нельзя лучше.
– Что ты себе позволяешь?! – Почти прорычал Джомей, в единственном глазе которого полыхала ярость. – Я научу тебя уважению к старшим! – Сказав это, парень грубо схватил девочку за плечо и поволок в направлении, в котором находился ужас и страх всех сирот – подвальная камера для всех слишком сильно провинившихся: холодная тёмная бетонная коробка с решетками, без каких-либо удобств, где тишина и тьма заставляют тебя раскаиваться во всех грехах, которые ты совершал и которые только намеревался совершить, Ашшу никогда не попадала в эту камеру и ребятам было даже интересно - будет ли она после ночки в ней извиняться или останется такой же, как и раньше?
– Что происходит? – Возмутилась самая старшая воспитательница: та самая дородная женщина, являющаяся в приюте негласным лидером. Джомей замер, переводя дух, и только намеревался ответить, как это сделала все ещё равнодушная «Дочь Шинигами», подняв своё лицо, с разбитой губой и уже наливающейся цветом щекой:
– По версии Джомей-сана, он сейчас воспитывает меня и учит уважению к старшим, Нана-сан, прошу вас, не мешайте ему в его заблуждении. – И девочка издевательски усмехнулась, даже не посмотрев на перекошенное лицо воспитателя, который сильнее стиснул руку малышки, обещая сломать ей кости. Эта мелкая сопля ещё и издевается над ним! Парень глухо зарычал, готовый ещё раз ударить неблагодарную, наглую и невоспитанную девчонку, как его руку остановила хмурая Нана. Одарив молодого воспитателя красноречивым взглядом, она освободила руку девочки от сильной хватки парня и повела пепельноволосую к все той же подвальной камере для провинившихся, не говоря ни слова. Они спустились по крутой бетонной лестнице во тьму подвального помещения. Тяжелая дверь с зарешеченным окошком отворилась. Затхлый запах сырости ударил в лицо Ашшу, но она даже не поморщилась, гордо держа голову и смотря прямо перед собой. Нана, краем глаза посмотрев на воспитанницу, коротко хмыкнула, мягко толкнула девочку в камеру и закрыла дверь. Заскрежетал ключ в замочной скважине.
– Останешься здесь до завтрашнего утра. Без обеда и ужина. – Сообщила главная воспитательница и покинула подвал. Джомей, шедший за ними следом, лишь презрительно посмотрел на девочку через окошко в двери, и молча ушел.
Ашшу с тяжелым вздохом села на пол, прикоснувшись ледяной ладошкой к саднящей щеке. Ей хотелось рвать и метать, но она из принципа сохраняла ледяное спокойствие, пусть Джомей и нанес сильный удар по её гордости. Больше всего бесил тот факт, что ей что-то запрещают, не желая не то, чтобы что-то объяснить, а просто ставя перед фактом! Это выбешивало настолько, что девочка даже изменила привычной линии поведения, продемонстрировав воспитателю свою ярость. Впрочем, чего она еще хотела? Ей же шесть лет, она сирота – с ней никто и не думает считаться. Ни родни, ни связей, ни какого-либо влияния, да и таланта никакого нет. Стиснув зубы, с силой выдохнув через рот, девочка ударила кулаком по каменному полу, оставив неплохую вмятину. На разодранных костяшках выступила алая кровь. Ашшу поднялась на ноги и, подойдя к стене, стала бесцельно бить по ней, только столь внушительных вмятин, как на полу, уже не оставалось. Ашшу помнила, помнила день своего рождения. И прекрасно осознавала всю свою жизнь после. Её не бесили глупые слухи, клички, что придумали для неё сироты. Её ничего не бесило, даже рабское клеймо на лбу, но сегодня её довел до ручки этот воспитатель! Так тщательно построенные и укрепляемые каждый день эмоциональные блоки чуть не снесло в один момент. И это лишь подогревало ярость и ненависть к Джомей-сану, считающего себя правым! В какой-то степени он и впрямь прав, она же в его глазах мелкая ничего не знающая сопля, что должна беспрекословно слушаться старших. Но с другой стороны – он узколобый идиот, называющий одинокого ребенка демоном, а к другому ребенку применяющий физическое насилие! За это хотелось выпотрошить его, перерезать глотку, отравить, поджарить… Пепельноволосая девчушка несильно ударилась головой о стену, прикрыв глаза.
Спустя два часа после нападения Девятихвостого на Коноху небо разразилось ливнем. Стена воды, низвергающаяся с небес, дарила свежесть и прохладу, смывая следы ужасной трагедии. Дождь вызывал стойкую ассоциацию со слезами: с выплаканными и невыплаканными, счастливыми и полными горечи. И в ночь, когда непогода и не думала затихать, наоборот расходясь, заставляя людей, разгребающих завалы промокнуть до нитки. В ночь, когда холодные отсветы молний освещали пепелища, на свет появилась маленькая девочка. Мертвая.
– Приношу свои соболезнования… – Молодая ирьёнин, успевшая к роженице, с сожалением смотрела на женщину из побочной ветви клана Хьюга. Девять месяцев эта женщина вынашивала под своим сердцем ребенка, придумала ему имя, приготовила детскую (которая сейчас была безнадежно разрушена, как и большая часть дома, в котором они сейчас находились), мечтала о том, как будет с ним или ней нянчиться, а тут сначала нападение демона, после которого муж умер и вот следом за ним отправляет и ребенок, родившийся неживым. Женщина лежала на кровати, в единственной уцелевшей в этом доме комнате, и смотрела в потолок сиреневыми глазами без зрачка, молча глотая слёзы, что крупными градинами текли по её вискам, впитываясь в темные волосы. Обескровленные губы что-то беззвучно шептали. Ирьёнин отвернулась, посмотрев на ребенка, завернутого в ткань. Младенец с темным пушком волос на голове родился абсолютно здоровым, без каких-либо повреждений, но почему-то все равно не подавал признаков жизни. В нем не было и тени жизни, как и не было явных причин для того, чтобы ребенок был мертвым. Ирьёнин не могла понять, что с этим младенцем. Почему он не жив? Какой-то вирус? Может, это из-за чакры Кьюби, которой полно теперь во всей разрушенной Конохе? Врач не знала ответа…
