Караваевы неделю не показывались на работе, а когда показались, то это были абсолютно те же самые Караваевы, что и прежде, без всяких изменений, разве только Лидия Сергеевна покрасила волосы в странный морковный цвет, какого на самом деле не бывает. Скоро корпоратив…

На сцене в Красном уголке стоял длинный стол, за которым уместилось руководство завода в полном составе, некоторые с жёнами, в том числе и Андрей Петрович. Отмечали завершение установки итальянского оборудования. Говорили положенные речи. Действительно важное для завода дело, успешное. Лишь бы заработало оно теперь…

Народ с удовольствием выискивал на лицах Андрея Петровича и Лидии Сергеевны следы недавнего скандала, но следов не было. И ладно. Всё равно все знают. Завод – большая семья, здесь ничего не утаишь. И никто не будет их осуждать, мало ли как в жизни бывает.

Тем более, Аня Брусникина уволилась по собственному желанию и, прошел слух, вместе с кучерявым Паоло уехала в Неаполь. Так что дело прошлое.

– А теперь слово имеет Андрей Петрович Караваев!

Караваев встал и огляделся. Зал был наполнен родными лицами, глядевшими на него с ожиданием. Ну, давай, Петрович, не робей!

– Друзья! – сказал он. И трудно сглотнул. – Друзья!..

Он посмотрел на сидевших рядом с ним, увидел победно горящий транспарант морковных волос жены. Внезапно ему стало дурно от этого вида.

– Товарищи! – сказал он.

В зале прошел тихий шелест.

– Простите меня, грешного, – сказал Караваев и опустился на колени. – Простите меня, люди добрые! – он поклонился, ударив лбом в пол. – Я виноват! Простите, если можете. Простите, люди добрые! Я виноват…

После того случая ему пришлось уволиться с завода. А Лидия Сергеевна осталась, с ней ничего не сделалось, тем более что она прекрасно знала: стыд глаза не выест, через полгода об этом нелепом случае забудут, а хорошие работники нужны во все времена. Так оно и вышло.

Теперь Лидия Сергеевна была кормильцем, приходила с работы слегка недовольная, и Андрей Петрович предпочитал проводить все больше времени на даче, вдали от нее. Но иногда им удавалось и поговорить.

– Что-то с нами не так, Лида.

– Что? По-моему, все прекрасно.

– Что-то не так. Одного не пойму, когда же все пошло под откос.

– Не выдумывай, дорогуша.

– Нет, Лидочка. Как-то мы странно и неправильно живем с тобой.

– Перестань, Андрей, у меня от твоих выкрутасов давление поднимается! Лучше бы работу себе нашел какую-нибудь! А то сидит на моей шее, ножки свесив!..

– Ладно, ладно… ничего…

Вскоре он окончательно сгинул в дачную жизнь.

На заводе действительно забылся этот нелепый случай. Все пошло по-прежнему. Назначили другого зама по кадрам, и он еще сильнее завернул гайки. Коллектив обновился. До Караваевых никому не было дела, и только удивительная прическа Лидии Сергеевны сохранилась на несколько предпенсионных лет, как знамя победы неизвестно над кем или чем…

В одних трусах будучи, семейных, в горошек, он легко поднял и вылил на себя ведро холодной воды. На улице было минус восемь – прелесть что за погода, скоро река схватится льдом, можно будет купаться нормально… Он бодро переступил несколько раз босыми ногами в образовавшейся на асфальте луже, звонко похлопал себя ладонями по твердому животу и рассмеялся от удовольствия.

Никто уж не глядел на него в окна как на придурка – привыкли, да и рано было, народ спал, пять утра. Он вошел с пустым ведром в подъезд, нарочито медленно поднялся по ледяным бетонным ступеням на свой шестой этаж. Дверь не заперта.

Он вытерся, вымыл ноги в ванной, пошел готовить завтрак. Скоро на работу.

Жена лежала в комнате на диване и тихо постанывала во сне. Болела уже давно. В шестьдесят лет, если собой не заниматься, какое у человека здоровье? Никакого. А она собой не занималась никогда, ну вот и пожалуйста. Сколько он ее пытался приохотить к этому делу – нет, только рукой махнет, не надо. Да и наследственность плохая, почки. Судя по всему, недолго ждать.

А он вот здоровее молодых, может фору дать любому. Недавно у них в отделе были полушуточные гиревые соревнования, его сначала и допускать не хотели, но потом все же, посмеиваясь, допустили, а когда он пудовой гирькой шутя поиграл да взялся за двухпудовую, улыбки стали кривыми. Короче, всех переплюнул, показал, кто чего стоит… Обзавидовались. Пошли сразу тихие разговоры, что пора бы человеку на пенсию, возраст-то подходящий, дорогу – молодым, да и что он за инженер, всю жизнь ни одного интересного проекта, сплошной штамп и повторение… В глупой стенгазете нарисовали совершенно лысого старика с преувеличенно богатырской грудью и лошадиной улыбкой. Не постеснялись. Что ж, он воспринял это как должное. Значит, сила на его стороне.

Позавтракал, собрался ехать. Кроссовки, спортивные трусы, легкая майка. За спиной школьный рюкзачок с книгами. Запер дверь, спустился вниз, побежал к трамвайной остановке.

Добежал. Транспорта пока не было. Можно, конечно, успеть и на своих двоих (он часто так и делал), но сегодня надо было ему еще прочитать то, что вчера не успел из-за жены.

Трамвая все не было. Он покружил вокруг остановки, дал длинный кросс вдоль линии. Дышал, как хороший насос, пар валил, даже очки слегка запотели. Протер их на ходу. Наконец дождался трамвая, влез в толпу одетых людей, смотревших на него с ужасом и почти отвращением. Очки снова запотели, он снял их и протер. Не теряя ни минуты, достал из рюкзака учебник. Какое-то время здесь можно продержаться без движения.

Десять минут на техническое чтение. Потом десять минут на свежую «Роман-газету». Ровно столько, чтобы доехать до работы. Краем глаза он подметил, с каким гадливым выражением стоящий рядом парень поглядывает на его седовласую грудь и морщинистую кожу. Не нравится – не смотри. И действительно, не выдержал парень, отвернулся. Да, так всегда и бывает.

А у нас свобода, каждый может ходить в чем угодно. Не голый же.

Добежал до проходной, измерил пульс. Отлично.

На работе все было как всегда, те же подначки дураков-коллег из мужской половины, фальшивые восторги женщин. Как же – не курит, не пьет, здоров как бык, и все такое. Он прикидывал, которую из них можно взять, когда жена освободит его наконец. Получалось – никого. Все глупы, неразвиты, грубы, жутко красятся. Почти у всех лишний вес… Нет, надо приискивать где-то еще. Здесь – только время терять.

Чертил что-то до конца дня, совсем не думая о работе. Прислушивался к своим внутренним ощущениям, все ли в порядке, нет ли где пробоин, незаделанных дыр. Зуб что-то стал побаливать, один из последних. Видимо, придется всерьез подумать о протезе. У него был такой принцип: ничего не запускать. Если выпал зуб, иди вставлять новый. Если заболел желудок – иди лечить, но лучше вообще не доводить до болезни, питаться правильно. Зубы-то у него почти все уж были вставные. Да так и легче, меньше проблем…

Остальное вроде все было в порядке. Организм работал как часы. Дефекация произошла в обычное время, легко и быстро.

Он успел просмотреть несколько рекламных газет с объявлениями похоронных контор, позвонил кое-куда, нашел самую дешевую, поторговался. Да, на все нужны деньги. Что ж, на работе помогут, потом положены какие-то гроши из собеса… в общем, хватит. Без особых проблем. Надо, чтобы тело сразу забрали.

Рабочий день закончился. Градусник за окном показывал минус три. Домой он побежит, это куда приятнее, чем толкаться среди усталых и нервных людей, почти каждый из которых готов по малейшему поводу в драку. Драк он боялся хуже всего на свете, драк и вообще нелепых случайностей, которые могут стоить здоровья и даже жизни. Это было, наверное, единственное, чего он не мог контролировать – и боялся постоянно. Вечером из дому не выходил, предпочитая для всех своих занятий раннее утро, когда хулиганы спят, ложился рано. Да так оно и лучше – здоровее, в полном соответствии с биоритмами…