Talo остался жить у своих родственников. На следующий год он предпринял отважный набег на землю Tanŋ'ов. Он перебил народ, забрал пятнадцать стад и восемьдесят молодых работников. Однажды ночью он пришел к своему тестю. "Я хочу тебе что-то сказать, — заявил старик. — Возьми свою жену и увези ее с собой. Что касается нас, лучше убей нас копьем. Мы слишком стары для того, чтобы уйти с родной земли и привыкать к обычаям чужого племени". Talo убил стариков и оставил их на месте, вместе с шатром и имуществом.

Другая часть этого интересного рассказа, также очень характерная, будет приведена в одной из следующих глав.

В рассказе о Jəkunnin (Павлуцкий), где описывается война чукоч с русскими казаками, в битве участвует также приемный сын Jəkunnin. Юноша бился вместе с отцом и был тяжело ранен, по другим вариантам — убит. Тогда Jəkunnin, лишенный помощи своего сына, был взят в плен и замучен озлобленными чукчами^[164]. По некоторым вариантам сын Jəkunnin является приемышем из племени чуванцев.

ДОБРОВОЛЬНАЯ СМЕРТЬ

Добровольная смерть — обычное явление среди чукоч. Человек, желающий умереть, заявляет об этом другу или родственнику, и тот должен исполнить его просьбу. Мне известно два десятка случаев добровольной смерти, имевших место во время моего пребывания среди чукоч. Однажды, летом, когда я был на Мариинском Посту, туда прибыла с торговыми целями кожаная байдара с Телькепской тундры. Один из приехавших после посещения русской казармы почувствовал боль в желудке. Ночью боль усилилась настолько, что он потребовал, чтобы его убили. Его спутники исполнили его желание.

Из всего сказанного видно, что поводом к добровольной смерти стариков служит отнюдь не недостаток хорошего отношения к ним со стороны родственников, а скорее тяжелые условия их жизни. Эти условия делают жизнь совершенно невыносимой для каждого, кто не способен заботиться о себе. Не только старики прибегают к добровольной смерти, но также и многие страдающие какой-нибудь тяжелой болезнью. Число таких больных, умирающих добровольной смертью, не меньше, чем число стариков.

Положение больных, слабых людей действительно очень тяжело, независимо от того, молоды они или стары. В западной Колымской тундре я встретил человека по имени Anьqaj. Ему было меньше тридцати лет. За три года до этого его разбил паралич, и хотя он частично поправился, но остался слабоумным. Я встретил его в феврале. Было холодно и ветрено. Чукчи западной тундры не имеют "зимников" и круглый год кочуют с обычными шатрами. Так же жила и семья Anьqaj. Мы приехали к ним как раз во время установки шатра. Женщины только что начали разгружать нарты. Шатер мог быть готов только поздно вечером. Anьqaj лежал на снегу. Похоже было, что это лежит просто куча тряпья. Его жена положила ему под голову мешок с рухлядью, но мешок был короткий и круглый, его голова тотчас же снова скатилась на снег. Шапка свалилась у него с головы и ветер набивал тонким сухим снегом его волосы. Мороз был настолько силен, что даже чукчам приходилось все время двигаться, чтобы не застыть. Anьqaj лежал совершенно неподвижно. Я перехватил его взгляд, слабый и тусклый, он выражал глубокое страдание, в нем было что-то похожее на взгляд умирающего животного.

Другой памятной мне трагической фигурой была женщина лет сорока. Она страдала болезнью легких. Я провел дня два в ее стойбище на Сухом Анюе. В молодости она была очень энергична, как говорят чукчи: "хорошая вытряхальщица шатра". Даже и теперь она всячески старалась быть чем-нибудь полезной, принимаясь за все тяжелые женские работы, но это плохо ей удавалось. Ее шатер был очень грязен, внутренний полог совсем отсырел, сама она была покрыта грязью и копотью. Она беспрерывно возилась с котлами и сковородами в едком дыму костра, топливом для которого служила жесткая тундровая сланка^[165]. Время от времени она начинала глухо и продолжительно кашлять. Она кашляла, стоя на снегу, топая ногами и сжимая руками грудь. Когда припадок кашля проходил, она принималась проклинать свою судьбу, болезнь и всю свою жизнь. Ее лицо, и без того черное от сажи, чернело еще больше от злобы.

Причиной добровольной смерти часто является ярость, то особое чукотское нетерпение, которое упомянуто у Лоттери еще в 1765 году (см. стр. 25). Чукчи не способны бороться с болезнями и вообще с физическими и психическими страданиями. Они стараются как можно скорее избавиться от них, хотя бы ценой своей жизни. Ajŋanwat рассказывал мне, как несколько лет тому назад его сосед по стойбищу, по имени "Маленькая ложка", потребовал чтобы его убили. "Он часто ссорился с женой, потому что у них были очень плохие сыновья. Благодаря частым ссорам у него появилось желание умереть. Однажды его жена и старший сын снова затеяли с ним ссору. Тогда он потребовал, чтобы его убили"^[166].

Другой знакомый мне чукча добавил следующее объяснение к рассказу Ajŋanwat: "В нашем народе, когда отец очень рассердится на своего ленивого и плохого сына, он говорит: "Я не хочу его больше видеть. Дайте мне уйти". Затем он требует, чтобы его убили, и поручает это исполнить тому самому сыну, который обидел его: "Пусть он нанесет мне смертельный удар и пусть он всегда страдает, вспоминая об этом".

Глубокое горе от потери какого-либо близкого человека также является одним из поводов для добровольной смерти. Я уже говорил выше о муже, пожелавшем последовать за своей умершей женой^[167].

Наконец, одним из поводов для добровольной смерти является taedium vitae. Я говорил уже о том, как чукча, по имени Katьk, однажды заявил, что он не хочет больше жить. Он объяснил это тем, что судьба не любит его, несмотря на то, что стадо его разрасталось и семья жила в полном довольстве. Я не придал большого значения его словам, но через несколько месяцев я услышал, что он заставил себя удавить^[168].

Другой случай такого же характера произошел с сорокалетней вдовой. Она жила со своим сыном и двумя племянниками и владела значительным стадом. Она решила, что жизнь не доставляет ей никакого удовольствия. Она боялась, что стадо вскоре начнет убывать, и вдруг почувствовала стыд оттого, что она еще живет. Ее удавили. Этот случай рассказал мне Ajŋanwat.

Одни и те же психические поводы могут вести к самоубийству и к добровольной смерти. Различие лишь в том, что молодые люди, особенно не вполне взрослые, желая умереть, убивают себя сами. Более же пожилые чаще просят об это других. Я знаю несколько случаев, когда мальчики и девочки, пятнадцати-двадцати лет, кончали самоубийством от обиды, стыда или печали^[169]. Ни один из них не мог упросить своих домашних быть ему "помощником в смерти". Для пожилых людей, напротив того, такая "помощь" считается более приличной, чем смерть от своей собственной руки.

Добавочным стимулом к добровольной смерти является убеждение чукоч в том, что насильственная смерть лучше, чем смерть от болезни или от старости. Даже термин, выражающий понятие "добровольная смерть", имеет некоторую связь с этим взглядом. Термин этот — veretgьrgьn, что значит "поединок". Человек, желающий умереть добровольной смертью, иногда говорит: "Давайте биться" — Mьnmarawmьk, или: "Теперь я стал для тебя диким оленем" — Geŋetьm ьlvenu inelgьi. Обе эти формулы выражают желание быть убитым. Другое выражение употребляется главным образом в фольклоре: "Теперь я стал для тебя добычей" — Geŋet-ьm gьnni inelgьi, или же более прямо: "Поступай со мной как с добычей" — Gьnniku qinelgьi. Эти формулы употребляются побежденными воинами, которые не хотят пережить своего поражения. Полное значение формулы таково: "Нанеси мне смертельный удар, так как я стал для тебя звериной добычей". Один чукча следующим образом объяснил мне мотивы добровольной смерти: "Мы не хотим умирать от kelet. Мы предпочитаем умереть насильственной смертью, умереть в бою, как будто мы бились с русскими". Русские, по всей вероятности, были упомянуты лишь специально для меня. Смерть от болезни приписывается нападению духов^[170].