1 медвежья шкура…………………….1 " "
3 куницы……………………………….1 " "
4 песца…………………………………1 " "
4 средних моржовых клыка…………..1 " "
4 пыжика……………………………….1 " "
1 парка………………………………….1 " "
Лисицы и прочие шкуры должны быть дошлые и целые, с хвостами и всеми четырьмя лапами.
Пред открытием ярмарки весь табак, под наблюдением выборных, делился на кипы по одному или по два пуда, укладывался в кожаные сумы и запечатывался. Он должен был быть совершенно сухим и хорошего качества. Вспрыскивание водой, увеличивавшее вес, строго воспрещалось. Торговля предметами установленных цен дозволялась только один день. После того начиналась мелочная торговля, как сказано, по вольным ценам. Таким образом главная русская ценность — табак — была унифицирована как деньги для всех торговцев.
Котлы железные и медные были также одинакового качества. Чукотские же меха, наоборот, значительно разнились по цене и по качеству. Такое неодинаковое положение двух торгующих сторон вело к странным сценам, описанным между прочим Врангелем. Торговля открывалась на льду реки близ крепости. Когда подавался сигнал к началу торговли, чукчи спокойно оставались у своих саней. Между тем русские бросались вперед, таща свой табак, стараясь всеми силами обогнать друг друга и захватить лучшие меха. Купечество в общем было склонно поддерживать указанные правила, так как через их посредство оно надеялось удержать ценность русских товаров на известном, довольно высоком, уровне.
В первом издании правил 1811 года между прочим значилось: "Никто не имеет права торговать пониженной ценой, напротив того, каждый обязан тщиться, дабы поднять цену елико возможно, так чтобы больше выгоды было на нашей стороне". Все это довольно ясно. Но с течением времени некоторые изменений в табеле цен стали неизбежными. Это было осуществлено в виде так называемых "прибавок" к установленным ценам. Так, в 40-х годах XIX века 10 красных лисиц ценились в 1 пуд табаку и котел на прибавку. 20 лисиц ценились в 2 пуда табаку, котел и росомаху. Отдельные торговцы тем не менее старались все время обойти правила, сбивая цены и покупая малоценные предметы за табак, а также торгуя с чукчами в долг, что было строго запрещено. Некоторые купцы устраивали тайное соглашение со своими чукотскими друзьями и вкладывали в запечатанные табачные сумы особое "добавление". Так, один торговец в течение многих лет подкладывал в каждую большую суму с табаком полбутылки спирту. Торговля его процветала. Все это вызывало постоянные ссоры, взаимные жалобы, доносы и кляузы. Нарушители наказывались с чрезвычайной суровостью, особенно бедные. Так, в 1838 году купец Бережнов был лишен права торговли на 10 лет за то, что он выменял у одного чукчи за 10 фунтов табаку оленьи шкуры, не включенные в табель. Шкуры ему были нужны на одежду для его сестры. А в меновом торге на лисиц у него не хватило трех четвертей лисьей шкурки. В 1842 году Мястуков, бедняк, подвергся такому же наказанию на 13 лет за то, что в меновом лисьем торге у него не хватило одной лапы. С другой стороны, купечество, как корпорация, было склонно монополизировать всю торговлю с чукчами именно на ежегодной Анюйской ярмарке, с исключением всех других мест и способов торговли. Так, в 1849 году колымские купцы жаловались на якутского купца Трифонова, желавшего вновь открыть забытый путь на Анадырь и Гижигу. Трифонов был очень предприимчив. Он делал несколько попыток разыскать этот путь. Однажды он, руководясь официальной картой, заблудился и вернулся на Омолон. Дорогой он посещал стойбища чукоч и ламутов, и колымские купцы жаловались властям, что Трифонов нарушает правила Анюйского торга.
В 1859 году такая же жалоба была подана на купца Николая Бережнова его собственными двоюродными братьями: Павлом, Лукой и Гавриилом Бережновыми, и имела немедленное действие. Из колымских архивов можно было бы привести целую серию подобных примеров.
Ранее этого, в 1834 году, нижнеколымские казаки подали жалобу даже на юкагиров с поселка Еломбал на Большом Анюе оттого, что юкагиры, чтобы добыть себе пищу, ковали железо и готовый продукт продавали чукчам. И это было немедленно запрещено.
В 1826 году купечество жаловалось на эти ограничения торговли. Оно обвиняло чиновников в том, что они вносят ограничение в торговлю из своих личных интересов, а сами ведут в то же время значительный торг. В виду таких жалоб Сибирский комитет в 1831 году пытался установить свободную торговлю. Доклад комитета указывает на то, что вследствие ограничений цены на привозные товары являются очень высокими. Так, табак, расцениваемый в Якутске по 18 руб. за пуд, в Верхоянске ценится по 5 руб. за фунт, т. е. более, чем в 10 раз выше якутской цены. Топор расценивался в 10 руб. Замечательно, что разрешение, данное Сибирским комитетом на свободную торговлю, совершенно не имело применения. Напротив того, в 1837 году было повторено запрещение ездить торговцам в поселки и стойбища туземцев.
То же запрещение повторялось еще несколько раз: в 1839, 1840, 1847 годах. Ограничения, очевидно, имели большую силу, чем разрешение свободной торговли.
Реформа Майделя
Такое положение вещей продолжалось до 1859 года, когда Майдель отменил трескинские правила и установил свободную торговлю. В то же самое время Майдель пытался уничтожить так называемые чукотские подарки в обмен за ясак и старался ввести настоящий ясак. Он осуществил это в связи с довольно странной реформой управления в отношении ближайших групп оленных чукоч, между тем как приморские чукчи оставались вне сферы его внимания. Уже в 1869 году он не дал обычных подарков на Анюйской ярмарке даже приморским торговцам в обмен за ясак. Реформа Майделя, как было указано выше, стремилась установить казенные чукотские роды на предмет взимания ясака. Эти роды должны были иметь особых князьцов и верховного вождя всех чукоч, вроде наследственного князя, управляющего целым племенем. Это высокое звание досталось, разумеется, самой богатой оленной семье чукотской страны. Главой этой семьи в Майделевское время был Omrakwurgьn — человек большой личной силы, физической и моральной. Отец его был Jatgьrgьn, а дед — Gelaьrgьn (Евражка). В выписке из дел 1812 года этот "Евражка" называется "Чаунский чукотский тоен" (князец). Qьmьqej по цитированному выше документу 1789 года также назывался "Чаунский чукотский тоен". Западная граница чукоч в это время лежала близ реки Чауна.
Русские власти с самых первых лет старались найти среди чукоч начальников (князьцов), чтобы через их посредство установить влияние на все племя. Но так как чукчи вообще не имели вождей, то русские власти просто обращались к богатым и влиятельным людям и привлекали их подарками, давая им цветные кафтаны, яркие медали и кортики с серебряной отделкой; впрочем, все это на деле не вело ни к чему. Omrakwurgьn унаследовал от своего отца две медали и один кафтан. Самому ему дали тоже несколько знаков отличия, так что сын его Éjgeli, когда одевался в полную парадную форму, вешал на шею пять тяжелых блях из золота и серебра. Omrakwurgьn был по-своему скромен и не хвастался титулом. Но Éjgeli, будучи гораздо простоватее отца, часто имел вполне шутовский вид. Приведу выписку из доклада колымского исправника за 1884 год: "Этот забавный человек пришел ко мне в полном параде и заявил: "Я — чукотский тоён, я — все равно царь".
Я был при встрече Éjgeli с помощником исправника, недавно прибывшим из Якутска и неопытным в местных делах. Éjgeli был совершенно пьян, и его малиновый кафтан был весь испачкан нечистотами. Но когда Éjgeli с трудом произнес свое обычное "Я чукотский царь", то чиновник поспешно вскочил и отдал честь. А затем, когда Éjgeli уходил, он прошел вперед и собственноручно открыл дверь чукотскому величеству. Следуя этому примеру, другие русские часто называли Éjgeli "черным чукотским царем" или "тундренным царем". Я видел другой случай, когда состоятельный русский торговец упал на колени пред этой особой, принося жалобу на некоторых анюйских чукоч, которые просили слишком высокую цену за убитых оленей. Éjgeli ничего не сказал: он не имел никакого влияния на этих чукоч. Другие князьцы, приставленные к новым родам, имели не больше влияния, чем эта основная особа. Через некоторое время все "роды" перемешались. Так называемые родовичи меняли свои места жительства и совершенно забывали эту казенную связь. Я помню, что в 1895 году некий Tolьŋo был сделан помощником тоена Анюйского рода. Он сказал мне вполне рассудительно: "Я теперь тоен и имею этот кортик и пачку бумаг как знаки моего достоинства. Но куда же девался мой род? Я не могу отыскать никого".
