Г. М. Кржижановский пригласил нас, петроградцев, на специальное вечернее заседание, где развил перед нами план будущей деятельности Госплана, указав на громадное значение государственного планирования. Г. М. производил очень симпатичное впечатление и очень оптимистически смотрел на будущее развитие промышленности. Среднего роста, с большими открытыми выразительными глазами, живой в движениях и в речи, примерно 50-летнего возраста, своими убежденными разговорами он внушал доверие своим собеседникам и приковывал их внимание. До революции он был электрическим инженером, и за свои революционные деяния был сослан в Сибирь. С Лениным он был очень близок с давнего времени. При помощи Кржижановского Ленин решил осуществить электрофикацию, дав коммунизму крылатое определение: коммунизм, это — Советы плюс электрофикация.

Его заместитель, П. Осадчий, представлял из себя совершенно другой тип: это был деловой человек. Профессор, хорошо знающий свою специальность, он в то же время был настоящим чиновником, хорошо знакомым со всей бюрократической волокитой. При царском режиме он был начальником Управления Почт и Телеграфов, где необходимо было иметь чиновничьи навыки, чтобы управлять такой широкой отраслью государственного хозяйства. Он был на хорошем счету в министерстве внутренних дел, в состав которого входило Управление Почт и Телеграфов, и имел высокий чин действительного статского советника. Мне представляется, что нельзя было сделать лучшего выбора на место заместителя Председателя Госплана. Несомненно, Г. М. знал Осадчего ранее по Техническому Совету Главного Электротехнического Управления, куда Осадчий был приглашен с самого начала его образования. Осадчий был вполне уравновешенный по характеру человек, прекрасный оратор, не говорящий красивых фраз, но умеющий с апломбом высказывать необходимые в данный момент идеи и с такой легкостью и настойчивостью, что слушатели невольно проникались доверием к искренности его речи. Такое впечатление он произвел и на Ленина, когда Г. М. представил его, как будущего своего заместителя.

Я познакомился с Осадчим только в Москве, когда был назначен членом Госплана, и первое впечатление, которое я получил при встрече с ним, осталось без изменения до конца моего знакомства с ним. Я понял сразу, что с ним надо быть очень осторожным и уметь предугадывать ответы, если хочешь ему задать тот или другой вопрос или обратиться к нему с какой-нибудь просьбой. Сухость и сдержанность его натуры проявлялись не только в деловых отношениях, но и в обычных товарищеских беседах, и это удерживало от желания поделиться с ним какими-либо сомнениями и переживаниями. Давая подобную характеристику, я вовсе не хочу, однако, сказать ничего плохого, касающегося его товарищеских отношений с нами, коллегами по науке; он был всегда корректен, вежлив, предупредителен, и что касается до меня лично, то за все время нашего знакомства мы находились в самых хороших дружеских отношениях и в некоторых случаях он оказывал мне особое внимание, уважая меня, как ученого и давая мне иногда очень полезные советы.

Кржижановский и Осадчий были антиподами в деловой обстановке и с точки зрения работы Госплана они хорошо дополняли друг друга. Мы с самого начала почувствовали, что условия работы в Госплане будут вполне приемлемы для нас, но, конечно, трудно было установить, в какие формы выльются наши отношения с комиссариатами, обслуживающими промышленность материально. В смысле обеспечения, члены Госплана были сразу поставлены в особо-благоприятные условия. Мы должны были получать по 1 миллиону рублей денежными знаками в месяц и кроме того великолепный паек продуктами на всю семью; затем было об’явлено, что нам будет выдана материя (сукно и бумажные ткани) и обувь, также на всю семью, что и было выполнено впоследствии. Нам, членам Госплана, живущим в Петрограде, были выданы особые железнодорожные билеты, как их называли «Вцико&екце»^ ^т- е. билеты, которые давались только членам ВЦИК’а; эти билеты давали их владельцам право вне всякой очереди получать спальные места в международных вагонах на всех железных дорогах безвозмездно.

Покончив все дела с Госпланом, я должен был явиться в Президиум ВСНХ, чтобы переговорить относительно приглашения занять место председателя коллегии Главного Химического Управления. В это время в Москве происходил ежегодный с’езд Советов Народного Хозяйства. Как заместитель председателя Химического Отдела ПСНХ, я был приглашен на этот с’езд и выслушал некоторые доклады о состоянии промышленности за 1920 год. Доклады производили удручающее впечатление; некоторые производства совершенно прекратились; в особенности плохо обстояло с металлургической промышленностью: вместо 290 милл. пудов чугуна, произведенного в 1913 году, в 1920 году было получено только около 9 милл. пудов. Исходя из этой цифры, легко вывести заключение о состоянии всей металлической промышленности в стране. Докладчиком по металлургической и металлической промышленности был П. А. Богданов, который настаивал, чтобы я скорее отправился в Президиум ВСНХ для переговоров, указав, что мне придется говорить, вероятно, не с Рыковым, который был болен, а с его заместителем, Г. И. Ломовым. Я должен еще добавить, что С’езд Советов Народного Хозяйства, обсудив доклады и приняв резолюции, должен был выбрать новых членов Президиума ВСНХ. В то время коммунистическая партия старалась проводить в хозяйственную жизнь демократические начала.

ВСНХ в Москве помещался на Варварской площади (ныне названной именем т. Ногина), в Деловом Дворе. Это здание было построено Н. А. Второвым и занимало большую площадь; до революции в нем была гостиница, ресторан и многочисленные помещения, приспособленные для контор разных торговых и промышленных предприятий. Дом был построен очень солидно, со всеми современными усовершенствованиями.

Я имел продолжительную беседу с членом Президиума Георгием ^Ипполитовичем Ломовым относительно моего приглашения встать во главе химической промышленности всего Союза. Он знал, что я получил назначение в Госплан и заявил мне, что это\ не только не будет мешать, но, напротив, моя связь с этим| учреждением будет очень полезна. Мое первое возражение по поводу моего назначения председателем Главхима основывалось, главным образом, на том, что за три года революции я был далеко от деловых кругов и потому я не знал тех людей, с которыми придется вести работу по организации химической промышленности; да и люди, работающие ныне в этой промышленности, также меня не знали. Совсем иное дело было управлять промышленностью во время войны, когда я постепенно подбирал к себе в помощь таких людей, которых хорошо знал и был уверен, что они в состоянии справиться с возлагаемыми на них обязанностями. На это я получил ответ, что советское правительство отлично знает, кто я, знает мои убеждения и мое отношение к делу и потому считает, что я являюсь самым подходящим человеком для организации химической промышленности при новых экономических условиях, которые в настоящее время установлены для всей индустриальной жизни страны; мне будет дано полное право набирать людей и их увольнять, и в своих мероприятиях я найду полную! поддержку со стороны Президиума ВСНХ. Тогда я задал вопрос о моем отношении к Президиуму ВСНХ и буду ли я иметь право решающего голоса при обсуждении вносимых мною химических вопросов, и не лучше ли было для пользы дела назначить меня и членом Президиума, подобно тому, как это имело место с покойным Карповым. Ломов на это мне ответил, что в настоящее время вопрос о составе Президиума разбирается в правительстве, и что очень возможно, что председатели главнейших отраслей промышленности войдут членами в состав Президиума.

Помня свое обещание, данное мною С. Д. Шейну похлопотать за него относительно назначения его председателем коллегии Главхима, я сделал Ломову предложение относительно его приглашения на это место вместо меня. Я ему привел все данные, которые могли бы послужить в пользу назначения Шейна на этот пост. Я еще не успел окончить всех доводов в его пользу, как получил категорический ответ, что С. Д. Шейн никоим образом не может занять этого поста по целому ряду причин. Прежде всего С. Д. ненадежный работник, так как подвержен сильному пьянству и в такой момент, когда надо восстанавливать разоренную гражданской войной химическую промышленность, никто из правительства не склонен доверить ему такое ответственное дело. Ломов мне рассказал, что несколько времени тому назад, чтобы отвлечь его от кутежей и предоставить ему возможность пожить в другой обстановке, Шейн был командирован в Латвию, в Ригу, вместе с комиссией, которой было поручено обсудить целый ряд вопросов о взаимных отношениях, касающихся химической промышленности Латвии и СССР. Комиссия проработала около месяца, но С. Д. продолжал и там вести очень разгульную жизнь, издержав на кутежи все командировочные деньги, так что даже не мог привезти ни жене, ни сыну никакого подарка. Он прибавил, что против назначения Шейна будет также и профсоюз химиков и многие общественные деятели. После такой характеристики мне ничего не оставалось делать, как отказаться от своего протеже. Я не дал определенного ответа на сделанное мне предложение и попросил Ломова дать мне время подумать. Я просил его, во избежании будущих недоразумений, передать А. И. Рыкову все мои опасения и вообще весь наш разговор во всех деталях.