В декабре 1920 года Рябинин по делам Химического
Отдела ПСНХ отправился в Москву и по возвращении привез целый ряд новостей относительно событий в ВСНХ. Самая главная новость заключалась в том, что J1. Я. Карпов безнадежно болен и что его кончина ожидается в недалеком будущем. Рябинин был у него и рассказал мне, что Л. Я. предложил своим коллегам после его смерти пригласить меня на пост председателя Химического Отдела ВСНХ. Передавая мне это, Рябинин, однако, прибавил, что они употребят все усилия, чтобы не выпустить меня из ПСНХ.
Л. Я. Карпов, действительно, скоро умер, — от гнилокровия, которое явилось результатов злоупотребления алкоголем. Эта страсть к алкоголю в нем развилась в особенности за последнее время и редкий день, когда он не был в сильном градусе. Мне не пришлось быть на похоронах Л. Я., но они отличались большой торжественностью и урна с его пеплом были замурована в Кремлевской стене.
После смерти Л. Я. коллегия Главхима состояла из 5 или б членов и в нее входили следующие лица: С. Д. Шейн, Тара-тута, Иванов, Гришечко-Климов и председатель Профессио^ нального Союза Рабочих Химиков Корчагин (последний был плотником на одном из химических заводов). Председателем коллегии был временно назначен Гришечко-Климов; он не был партийцем, но считался сочувствующим коммунизму.
Мне приходилось в это время несколько раз ездить в Москву; в одну из таких поездок, профессор Рижского Политехнического Института К. К. Блахер обратился ко мне с предложением вступить в Кооперативное Химическое Общество, разрешенное правительством, которое поставило себе целью изготовлять различные химикалии, а также химические реактивы для научных и технических лабораторий. Эта организация получила название «Кооперахимия», и я, познакомившись с составом ее членов, среди которых были химики, рабочие и специалисты по кооперации, согласился войти членом в Технический Совет. Несмотря на то, что этой организации пришлось выдержать очень много нападений со стороны советской власти с целью захватить в свои руки и это маленькое учреждение, тем не менее она просуществовала до самого моего последнего от’езда заграницу, т. е. до 1930 года. Я принимал деятельное участие в этой организации и оставался членом Совета даже тогда, когда был членом Президиума ВСНХ (конечно, с разрешения Президиума). Председателем Технического Совета был проф. Московского Университета Вл. Сер. Гулевич, в высокой степени достойный человек и ученый, работать с которым было только одно удовольствие. Секретарем Совета был А. П. Шахно, инженер, очень исполнительный и осторожный человек, с которым мне пришлось много работать по НТО, о чем я расскажу ниже.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ КРОНШТАДТСКОЕ ВОССТАНИЕ И РОЖДЕНИЕ НЭП’а
1921 год явился для меня переломным годом, так как в течении его произошли события, которые резко изменили направление всей моей деятельности. В Институте в начале этого года не произошло никаких серьезных перемен. Я старался упорядочить хозяйство Института и завести полную отчетность в расходовании материалов. Я приказал ежемесячно собирать хозяйственный комитет для проверки расходуемых сумм и материалов. Во главе хозяйственного дела я поставил Н. П. Демидова, моего товарища, бывшего генерала, командира 1-ой Гвардейской бригады и бывшего в полковничьем чине флигель-ад’ютантом у Николая II. Прежде он был очень богатым человеком, помещиком и был приглашен Г. А. Забудским в начале войны в качестве помощника по хозяйственной части. Н. П. не пошел с бригадой на войну, потому что страдал в то время ревматическими болями и принужден был выдержать курс лечения. Его помощником по хозяйственной части был Н. Кудрявцев, приглашенный также Забудским. До войны он был военным писарем в Главном Штабе и, после сдачи экзамена на классный чин, был произведен в военные чиновники. Обладая довольно привлекательной наружностью и имея развязные манеры, присущие лицам, прошедшим писарскую муштру, он обладал способностью1 покорять женский пол и потому с’умел жениться ha состоятельной девушке, принесшей ему очень хорошее приданое. Я несколько раз видел его жену, маленького роста, но очень энергичную и горячую, с красивыми живыми глазами, которая была бы еще более привлекательной, если бы не имела хромоты, сильно ее уродовавшей. Чета Кудрявцевых занимала хорошую казенную квартиру, имела очень хорошую обстановку, меха и бриллианты. В этой квартире сосредоточивались все сплетни, касающиеся всех живущих в других квартирах Института.
Когда я принял Институт, то Забудский сильно рекомендовал мне Н. Кудрявцева, как очень распорядительного и хозяйственного человека, и сообщил мне, что за все время управления Лабораторией он был им очень доволен. Мне не понадобилось много времени, чтобы оценить этого малого, как полезного работника для хозяйственных дел, —• в особенности в то революционное время, которое нам приходилось переживать. Чтобы достать какой-нибудь предмет, надо было иметь способность не только пронюхать, где подобный предмет находится, но также суметь, завести знакомство с теми людьми, в ведении коих он состоит и каким-то манером, втереться в их дружбу и доверие. В этом отношении Кудрявцев не имел себе равного. Он буквально знал весь Петроград, начиная с Чеки и до служащих в распределительных магазинах, благодаря чему он везде мог раздобывать различные предметы, которые без протекции нельзя было получить, несмотря на все старания. Его отношение ко мне было безукоризненное, он исполнял мои приказания не за страх, а за совесть, и не было случая, чтобы он имел неудачу при исполнении моих поручений. В то время, в дни расцвета военного коммунизма, взятка играла громадную роль и за некоторые предметы можно было достать что угодно. Взятки процветали во всех областях народного хозяйства, и самые суровые меры наказания, вплоть до расстрелов, не оказывали никакого влияния. Именно тогда сложилась характерная поговорка: «Рука берущего да не оскудеет».
В приеме взяток и их давании тогда были грешны безусловно все россияние, — даже такие, которые до революции считались кристально честными. Правильно, что социальные условия создают такие преступления, которые при других условиях жизни не считаются за деяния, достойные наказания. Но не всякий смертный мог вручить взятку власть имущему, — в особенности коммунисту. Когда, например, Институту понадобился спирт, то Кудрявцев мне заявил, что если из 14 ведер спирта, два будут отданы при его приеме лицу, от которого зависит эта выдача, то спирт будет получен; в противном случае мы получим ничтожное количество и придется много раз в течении долгого времени повторять хлопоты. Обладание же большим количеством этого драгоценного товара, имеющего малый об’ем и легко переносимого к месту своего назначения, играло, пожалуй, самую важную роль при обмене на остальные вещи. Главная забота о поддержании Института в минимальном порядке для выполнения хотя бы текущих исследований, заключалось в снабжении его топливом, а достать дрова без надлежащей смазки было невозможно.
Когда заведующий хозяйственной части излагает перед начальником все эти соображения и настаивает на их исполнении для спасения учреждения, а не для вашей личной пользы, то положение становится особенно трудным. Тем не менее я заявил, что разрешения на подобные комбинации я не дам, и что на приход должно быть записано то количество спирта, которое будет доставлено в Институт. До меня не касается, какая сделка будет иметь место при отпуске спирта со склада, и он рискует собою, если обнаружится какая-либо неправильность. С другой стороны, я не избежал некоторого подозрения, что может быть никакой взятки и не надо было давать при этом требовании, а известное количество спирта прямо будет удержано самим получателем. Во всяком случае я не счел возможным принимать какое-либо участие в подобных делах, и впоследствии много- раз хвалил себя за это, так как после
моего ухода было возбуждено дело о разных кражах в Институте, но ни у кого не было ни малейших данных для обвинения против меня.
