Таким образом мне первому удалось узнать эту новость, ранее, чем она была помещена в газетах и, понятно, что она произвела на меня удручающее впечатление вследствие постыдных условий, на которых был заключен этот мир. Россия представляла из себя в то время совершенно разложившуюся страну, не способную ни на какое сопротивление, а полная неизвестность будущего еще более усугубляла мрачные мысли, которые витали в голове каждого любящего свою страну гражданина. Владычество немцев в случае занятия ими Петрограда тоже не сулило особых приятностей. Досаднее всего, что Временное Правительство само подготовило эту катастрофу. После февральской революции, когда страна уже обессилела после 3-х лет войны, надо было внушить армии, что мы будем вести только оборонительную войну, стараясь лишь оттягивать на наш фронт значительные силы противника и тем облегчать борьбу союзников. Вместо этого Временное Правительство всех составов, буржуазно-коалиционного и социалистического, хотело продолжать вести наступательную войну. По моему впечатлению, настроение моего собеседника, Подвойского, когда мы кратко обменивались мнениями о положении на фронте, было тоже не из веселых; повидимому, вся надежда большевиков базировалась на «Красной Гвардии», т. е. на вооруженных рабочих, численность которых увеличивалась с каждым днем во всех больших городах и промышленных центрах.
Подвойский выслушал мой доклад о деятельности и теперешнем состоянии Химического Комитета и сказал мне, что необходимо теперь же приступить*к написанию его истории. Я на это ответил, что к этой работе уже приступил и прибавил, что через 2 или 3 месяца он будет ликвидирован и его функции будут разделены между ВСНХ и Артиллерийским Комитетом ГАУ. В общем он остался удовлетворенным моим докладом и выразил желание в будущем меня видать и добавил на прощанье, что мое имя ему известно уже давно; сидя в тюрьме, он изучал органическую химию по моему «курсу органической химии», причем заметил, что он написан очень понятным языком и легко усваивается.
Мне пришлось еще один раз видеть Подвойского на очень короткое время, так как он вскоре получил другое назначение и военный комиссариат перешел к другим лицам, о чем я буду говорить ниже. Здесь упомяну только, что примерно года через два, во время одной из моих бесчисленных поездок из Петрограда в Москву, я встретил в поезде Н. И. Подвойского, занимавшего тогда пост председателя Комитета по Физической Культуре. Он пригласил меня в свое купэ и расспрашивал о моей деятельности. Я ему сказал, что мы имеем некоторые достижения и, что если мы будем продолжать нашу работу таким темпом, то наверстаем все потерянное за время революции. «Это будет очень малый успех», — сказал он, «— «мы должны через несколько лет перегнать Америку в нашей химической промышленности». Я первый раз услыхал о таких планах развития промышленности из уст большевика. Имея большой опыт за время войны и зная весь наш бюрократизм, я счел за более рациональное промолчать и не угашать восторженных мечтаний последователя Маркса.
Вскоре после моего посещения Подвойского, 23 марта 1918 года, я был вызван по телефону из Мариинского Дворца (бывший Государственный Совет) с приказанием немедленно явиться по делам службы. Когда я вошел в зал заседания, то он был полон народа, а за председательским столом сидело около 10-15 человек, некоторые из коих в дореволюционное время принимали участие в Особом Совещании по Обороне. При входе в зал меня встретил мой товарищ Н. А. Бабиков, бывший управляющим делами в Совещании по Обороне, и предложил мне занять свободное место за председательским столом. Председатель мне ранее не был известен; после заседания он представился мне сам. Это был Ефраим Маркович Склянский, один из военных комисаров и ближайший помощник JI. Д. Троцкого. В то время было назначено 4 военных комисара: Троцкий, Склянский, Кедров и Механошин, причем главная руководящая роль во всех военных делах принадлежала, конечно, Троцкому.
Склянский был зауряд-врач, молодой человек, около 31-32 лет. В его ведение входила вся техническая часть военного комисариата и Военный Совет, которому было поручено об’е-динить все довольствующие Главные Управления: Артиллерийское, Инженерное и Интендантское. Другая часть функций Военного Совета, — главным образом, личный состав и административное управление, — была возложена на Н. А. Кедрова, врача по образованию и старого большевика (по возрасту он был не старше 40 лет). Что касается Механошина, очень молодого человека, то мне неизвестно, какие обязанности он нес в военном комисариате; насколько помню, он очень скоро получил другое назначение.
После окончания заседания Склянский обЯвил мне, в качестве уже окончательного решения правительства, что я назначаюсь председателем Технического Управления, вновь образованного при Военном Совете, и вхожу в состав последнего в качестве постоянного члена. Моя обязанность состояла в наблюдении и направлении деятельности Военно-Технических Управлений, для чего начальники последних должны были иметь непосредственно со мной все деловые отношения и подготовлять при моей помощи все вопросы, которые должны быть проведены через Военный Совет для окончательного утверждения. В помощь мне был назначен управляющий делами военный инженер Мальчиковский (бывший подполковник), ранее мне неизвестный; кроме того Техническое Управление получило известный штат служащих.
Я старался всеми силами доказывать Склянскому, что я совсем не подготовлен к такой деятельности, что только в силу крайней необходимости я взял на себя во время войны обязанность развить химическую промышленность для военных потребностей и, что моя деятельность по Химическому Комитету, главным образом, состояла в развитии технических процессов, которые я мог проводить в жизнь, благодаря моему знакомству с химией; другие отрасли военной техники не были мне достаточно знакомы, и потому я в большом затруднении взять на себя наблюдение и управление всеми техническими военными делами. На эти возражения Склянский ответил, что вопрос о моем назначении уже решен, что правительство знает, кого оно назначает на этот пост, и что на другой день приказ о моем назначении уже будет в «Инвалиде» (военный журнал).
Действительно, на другой день я прочитал в «Инвалиде», что я — председатель Технического Управления и член Военного Совета. Моими начальниками являются Склянский и Кедров.
Первое организационное заседание Военного Совета состоялось в Петрограде под председательством Кедрова. Он об’явил, что к 1-му апреля Военный Совет должен переехать в Москву, и что для этой цели будет назначен особый поезд, Был поднят вопрос о нахождении в Москве дома, где должен помещаться Военный Совет и Военно-Революционный Совет. Я указал, что очень удобным помещением для одного из указанных учреждений является Александровское Военное Училище. Было решено, что я поеду в Москву двумя днями ранее и обращусь к коменданту гор. Москвы, Г. Ягоде, причем Кедров, по моей просьбе, снабдил меня письмом к этому последнему, так как он меня, по всем вероятиям, не имел удовольствия знать.
По приезде в Москву я отправился к коменданту Ягоде, управление которого помещалось на Большой Никитской, в роскошном особняке Валина, который продал его А. И. Коновалову. Мне пришлось подождать некоторое время, так как Ягода отсутствовал; но как только он вошел в здание, я обратился к нему и изложил, какое поручение я имею ему передать. Он встретил меня очень недружелюбно (я был в штатском платье), но когда он прочитал письмо от Кедрова, то его обращение со мною стало более внимательным. На меня он произвел несимпатичное впечатление озлобленного человека, несмотря на свою молодость: ему нельзя было дать более 22-23 лет. Мое впечатление было таково, что не дай Бог попасть в лапки этого зверька, сознающего всю свою силу и свое безапелляционное положение. Наш разговор продолжался недолго, и он обещал исполнить данное мне поручение; и действительно оно было своевременно выполнено, и Военный Совет получил чудный дом князя Гагарина на Новинском и Смоленском бульваре. Как я и предполагал, Александровское Военное Училище было потом занято Военно-Революционным Советом.