Сен-Жермен ответил на поклон Теплова и, сопровождаемый Орловыми, вышел.
В подъезде Григорий Орлов попытался заговорить, граф жестом остановил его. Только когда карета, гремя железными шинами по булыжнику, отъехала от аустерии, Сен-Жермен громко, чтобы перекрыть шум, сказал:
- Вы молодец, Грегуар: сразу поняли и ничем не выдали наше прежнее знакомство. Я не хотел, чтобы в Петербурге знали, что в Кенигсберге я носил имя португальского негоцианта Аймара.
- Бог мой! Как вы пожелаете, так и будет. Только позвольте мне называть вас, как и тогда, саго padre? Ведь и с Алексеем сейчас вы поступили, как добрый, мудрый отец.
- Как хотите, Грегуар. Но сейчас нам лучше помолчать, а то на этой мостовой мы рискуем откусить себе языки...
6
Постучав молотком в дверь, Григорий конфузливо сказал Сен-Жермену:
- Саго padre, тут у меня старуха живет, мамка моя, теперь вроде экономки, - всему дому командир. Добрая душа, только очень ворчлива. Если что-нибудь, вы не обращайте внимания...
- Не беспокойтесь, Грегуар, - ответил граф, - все будет хорошо. Как ее зовут?
- Домна.
- У вас ведь принято называть еще и по отцу?
- Холопку по отчеству? - удивился Алексей.
- Холопка она для вас. Для меня человек, как все.
За дверью брякнул засов.
- Игнатьевна, Домна Игнатьевна, - поспешно сказал Григорий.
- Ну, явился, не запылился? Позже-то нельзя было? - сказала Домна Григорию. - А это еще кого на ночь глядя принесло? Люди добрые спят в эту пору, а не по гостям ходят... Опять, поди, бражничать станете?
- Тише ты, мамушка! Знаешь, что это за человек?
Он нам - как отец родной. Однова меня спас, а сегодня Алешку...
- Добрый вечер, Домна Игнатьевна, - с жестковатой правильностью сказал по-русски граф. - Я не позволил бы себе приехать, если бы знал, что мое появление причинит беспокойство хозяйке.
- Кака там хозяйка! - отмахнулась Домна, но голос ее не был уже таким суровым - столь обходительно баре к ней еще никогда не обращались, а по отчеству, кроме дворни, никто не называл.
- Разумеется, хозяйка! - подтвердил граф. - Более того... Вы знаете, что означает ваше имя по-латыни?
Оно означает - "госпожа"!.. Так что каждый раз, когда вас называют по имени, вас называют госпожой.
- Уж вы скажете! - внезапно заулыбалась, застеснялась Домна и распахнула дверь. - Проходи, батюшка, в горницу, что тут в прихожей-то стоять...
Граф и Григорий ушли в гостиную, Алексей нагнулся к уху Домны:
- Гляди, мать: что есть в печи, все на стол мечи, чтобы нам перед заморским графом не оконфузиться.
- Иди, иди! Учить меня будешь!..
К Домне Игнатьевне вернулась вся ее суровость.
Она прикрыла дверь за Алексеем и через другую ушла в дом.
- Саго padre! - Григорий восхищенно смотрел на графа. - Я просто поражен! Вы говорите по-русски, как настоящий россиянин.
- Не льстите мне, Грегуар, до этого еще далеко.
В Кенигсберге у меня было слишком мало практики, а язык у вас трудный. Кроме того, люди из разных мест говорят каждый по-своему...
- Что верно, то верно, - сказал Григорий. - Москвичи нараспев говорят, акают, волжане, северяне - окают, там цокают, да мало ли еще как...
- Вот-вот! И ко всему еще ужасный французский, который бьет по уху, как палкой...
- Ничего, понатореем! - сказал Алексей.
- Не сомневаюсь. Но пока иностранцу очень трудно овладеть русским. Однако ехать в страну, совсем не зная ее языка, все равно, что стать глухонемым, - увидеть можно много и ничего не понять.
- Вы путешествуете по разным странам и каждый раз изучаете язык? Сколько же вы их знаете? - спросил Григорий.
- Порядочно. У меня как-то не возникало надобности подсчитывать... Только прошу вас не разглашать о том, что я понимаю по-русски. Мне так удобнее.
- Конечно, конечно! - поспешил согласиться Григорий.
Алексей обещание молчать подтвердил по-своему:
оттопырил большой палец и полоснул им по горлу, как ножом.
- Я просто не могу передать, - сказал Григорий, - до чего я рад снова видеть вас. Вы, как добрый дух, появляетесь именно в тот момент, когда положение становится невыносимым и безвыходным...
- Вы о шулере? Стоит ли о такой безделице?
- Не скажите, господин граф! - возразил Алексей. - Кабы не вы, я б этой немчуре все просвистал. А теперь при своих, да еще шулеровы добавились! захохотал он. - Небось не пришел свои деньги требовать, перец чертов!
- Дай срок, - сказал Григорий, - еще будут требовать, жаловаться полицеймейстеру, писать на высочайшее имя... Наползет этой шушвали поболе, и осмелеют. Еще будут тон задавать.
- Шулера-то?
- Я не про шулеров, про немцев. Голштинцев там и всяких прочих. Только Елисавет Петровна поразгоняла их...
- Немцев и при ней хватало.
- Не в том суть - не они верховодили! А наследник не успел тетку схоронить, уже всех из ссылки воротил, кого она сослала. Даже Бирона... А из Голштинии - прямо наперегонки скачут. Скоро от них продыху не будет.
- Вы не любите немцев, Грегуар? - спросил СенЖермен.
- Не то что не люблю, хоть и любить их вроде не за что... Я просто не хочу, чтобы меня тянули на немецкий копыл. И никто не хочет. Вот приказано всей гвардии враз переодеться на прусский лад. Ну и серчает народ, обижается..
- Как же не обижаться? - подхватил Алексей. - Мундир кургузый, над задом кончается, будто сорочка у грудника, чтобы не уделался. И все в обтяжку - тут режет, там жмет. В таких мундирах танцы-баланцы на плацу выделывать, а не воевать. Летом он тебя душит, зимой выморозит. И портки то белые, то желтые...
Прямо не солдаты, а яичница... Глядеть тошно!
- Опять начал горланить, глотка луженая? - сурово сказала Домна, открывая дверь в ярко освещенную столовую. - Идите к столу, полунощники... А ты, батюшка, может, руки хочешь ополоснуть? - обратилась она к графу - С удовольствием, Домна Игнатьевна!
- Тогда пойдем, я там все припасла...
- Слышь, Алешка, - сказал Григорий, - ты бы придержался малость. Что ни слово, то зад или еще чего помянешь..
- А что?
- Да ведь не в полку с солдатами - с графом говоришь!
- Так а что - граф? Он ведь тоже не носом на стул садится, а этим самым местом. И все такие слова знает...
- Знает не знает, а придержись. Или иди спать, если без них не можешь. Тут разговор может всю жизнь решить, а ты с ерундой...
