"И Рейкесс? Рейк, как ты изволил меня наречь?"

"Потому что вижу в тебе, как видят и другие. Вижу силу".

"Не чувствую ничего особенного".

"Как и любой, кто силен".

Они беседовали, словно Эндеста не было, словно он оглох к их словам. Двое мужчин, Тисте и Азатенай, выковывали нечто общее, и чем бы оно ни было, они не страшились правды.

"Отец погиб, потому что не хотел покинуть битву".

"Твой отец был скован цепями данного семье имени".

"Как и я, Каладан? Ты даешь мне надежду".

"Прости, Рейк, но сила не всегда добродетель. Я не воздвигну тебе монумент".

И Сын Тьмы улыбнулся. "Наконец ты сказал что-то приятное".

"Но тобой восхищаются. Многие по своей натуре готовы прятаться в тени сильного".

"Я их прогоню".

"Подобные принципы понятны немногим", заметил Бруд. "Жди суровой критики. Осуждения. Те, что ниже тебя, будут требовать признать их равными, но при этом заглядывать тебе в глаза с ожиданием, с глубоким доверием. Любую доброту они воспримут как должное, но их аппетит неутомим, и они лишь ждут твоего отречения, твоей измены. Сверши же ее и узри поношение".

Аномандер пожал плечами, словно чужие ожидания для него ничто, он выдержит любые последствия, следуя принципам. "Ты сулишь мир, Каладан. Я поклялся и хочу заставить тебя выполнить обещанное. Твои слова не изменили моих намерений".

"Да, я обещал вести тебя и поведу. Делая так, буду опираться на твою силу, надеясь, что ты упорен и сумеешь перенести все возлагаемые тяготы. Пусть новое имя напоминает тебе и мне об этом. Принимаешь его, Аномандер Рейк? Будешь стоять, как сильный?"

"Имя отца оказалось проклятием. Да, оно привело его к гибели".

"Верно".

"Хорошо, Каладан Бруд. Я принимаю первое бремя".

Разумеется, Сын Тьмы не мог сказать иначе.

И они ушли, оставив Эндеста одного в оскверненном доме. Одного с засыхающей на руках кровью. Одного, оставленного Матерью Тьмой.

Она услышала каждое слово.

И снова сбежала.

Он дрожал в саду, хотя был в мехах. Словно не смог восполнить кровопотерю той поры, в том храме пилигримов, не мог побороть холод. "Не смотрите на меня. Я старею от взглядов. Ваши надежды делают меня слабым. Я не пророк. Единственное мое назначение - доставить святую кровь".

Но приближается битва, битва в разгар зимы, вне привычного для войн сезона. И вместе со всеми жрецами и многими жрицами Эндест будет там, готовый перевязывать раны и утешать умирающих. Готовый благословить день, прежде чем заблестит оружие. Но, единственный среди посвященных, он понесет иное задание, другую службу.

"Руками я буду освящать потоки крови. Превращу поле брани в новый зловещий храм".

Он вспомнил Орфанталя умирающего, и Ребрышко, прыгающего рядом, и теперь заметил брызги крови вокруг них.

Она возвращалась, далекая и молчаливая, и прозревала будущее его глазами.

Само по себе плохо, но он выдержит.

"Если бы ее растущая жажда.

Не смотрите на меня. Не пытайтесь меня понять. Мои истины вам не понравятся.

Шаг за шагом паломник прокладывает путь".

Облаченный в тяжелые доспехи Келларас стоял, колеблясь, в коридоре, когда показался Сильхас Руин. Офицер отступил, давая лорду пройти. Однако Сильхас остановился.

- Келларас, вы пытались войти в Палату Ночи?

- Нет, милорд. Мужество мне изменило.

- Какие же новости вы принесли, раз так пали духом?

- Всего лишь истину, которые не стоили бы узнавать. Я несу весть от капитана Галара Бареса. Он выполнил ваш приказ, но смотр новых рекрутов усугубил его сомнения.

Сильхас обернулся, вглядываясь в двери из черного дерева в конце прохода. - Здесь вы не получите совета.

"Боюсь, вы правы". Келларас пожал плечами. - Извините, милорд. Я искал вас, но не мог найти.

- Но сейчас отступили в сторону и не приветствовали меня.

- Прошу прощения. Смелость покинула меня. Похоже, в Палате Ночи я желал обрести дар веры в Богиню.

- Увы, - почти прорычал Сильхас Руин, - она обратила веру в воду, но даже поплавать в свое удовольствие мы не можем - сила ушла из рук. Даже жажду не утолить. Хорошо, Келларас. Я выслушал ваши вести, но они ничего не меняют. Доспехи Хастов нужно носить, мечи сжимать в живых руках. Возможно, это заставит Урусандеа помедлить.

- Он верно оценит плоть в доспехах, заметит дрожащие руки.

- Можете швырять песок под мои ноги и под свои, Келларас, но я должен чувствовать уверенность в каждом шаге.

- Милорд, есть вести от ваших братьев?

Сильхас нахмурился. - Думаете, командир, мы жаждем открыться всем? Господин ваш найдет вас в нужное время и не проявит сочувствия, если вы так и не вернете себе смелость. Ну-ка, снимайте латы - они шепчут о панике.

Келларас поклонился и попятился.

Глядя на Палату Ночи, Сильхас явно заколебался, словно хотел пойти туда. Но развернулся кругом. - Погодите, командир. Пошлите Датенара и Празека к Хастам, обяжите принять начало над новыми когортами и помогать Галару Баресу во всем.

Удивленный Келларас спросил: - Милорд, они должны надеть хастовы доспехи? Взять хастовы мечи?

Лицо Сильхаса Руина отвердело. - Храбрость покинула всех в вашем Доме? Вон с глаз моих, командир!

- Владыка. - Келларас торопливо ушел. Злобный взгляд Руина ощущался спиной даже в конце коридора. "Паника поистине кусает как лихорадка. Вот он я, муха над тысячью шкур". Нужно вернуться в личные покои, снять доспехи, отложить военное облачение, сохранив лишь меч как знак ранга. Сильхас прав. Солдат делает из мундира заявление и приглашение. Он кичится воинственностью, а внутри доспехов царит неуверенность и даже ужас.

Потом нужно пойти и отыскать Датенара и Празека там, где он поставил их. На мосту в Цитадель.

"Вам двоим суждены мечи-глашатаи и поющие хором стальные пластины. Ох, друзья, вижу, как вы ежитесь от моих новостей. Простите..."

Темнота Цитадели удушала. Снова и снова ощущал он потребность остановиться и глубоко вдохнуть, успокаиваясь. Он шагал практически в одиночестве по коридорам и холлам, слишком легко оказалось вообразить место покинутым, населенным лишь полчищем неудач - не отличимым от развалин, виденных им на юге. Форулканы оставили после себя лишь мусор и кости. Ощущение незавершенных дел витает там в воздухе, словно проклятие. Стонет с ветром, заставляет камни трещать на жаре. Шипит с ползущим песком и тихо хохочет, когда вы просеиваете камешки меж пальцев.

Он почти видел крепость лишенной жизни, выскобленной шелухой, и храм Тьмы превращался в горькую шутку. В нем молятся пауки среди пыльных сетей, жуки ползут по кучам гуано летучих мышей - и гость может бродить, не находя ничего стоящего внимания. Неудачи прошлого острым ножом отсекают всякую надежду на сладкие воспоминания. Он не мог не удивляться непостоянству храмов и прочих святилищ. Если они - лишь символы потерянной веры, то знаменуют лишь неудачи смертных. Но если боги умерли среди руин - ощутив погружение ножа в сердце или решительный надрез на глотке - это преступление превосходит любое вероотступничество.

А может быть, святость есть лишь дар зрения - взгляда на камни, на дерево, на булькающий под корнями источник. Тогда единственное возможное в таких местах убийство - то, что оставляет надежду неподвижно лежать на земле.

Покинув свою комнату и направившись к воротам, Келларас вынужден был пересечь блестящий узор Терондая на плитах пола. Чувствуя под собой силу, эманирующую краткими толчками, будто дыхание спящего божества. Ощущение заставило встать дыбом волоски на коже.

Он вышел в холодную ночь: иней блестит на каменных стенах, одинокий страж у мостовых ворот сутулится под тяжелым плащом, зевая, прислоняясь к барьеру. Услышав шаги, женщина выпрямилась.