Дьявол, в человеческой форме, оставил блок камеры довольным своей ночной работой. Двигаясь невидимо сквозь бетонные стены, проскальзывая через железные койки и через тела спящих людей, так что их мечты внезапно вцепились в них и оставили им потеть, он пролетел через больницу, столовую, административные кабинеты и вниз по газону, был аккуратно скошен тюремными опекунами, вплоть до края Пьюджет-Саунд. Там он стоял, призрачный пришел из вечности, уставившись на волнующие воды, которые покрывали этот маленький клочок земли в этот момент, и в дальних дымоходах Такомы, поднимающихся за пределы - на огромной массе горы Рейнир, которая была белой и величественной над всеми которая лежала ниже, укрощала даже дьявола в его скалистом, заснеженном господстве. Рядом с левой ногой кролик присел, так застыл от страха перед ним, что он не мог бежать, раздираемый таким ужасом, что, когда он потянулся и взял его в руки, маленький зверь не подергивался. Он умер медленно и с большой болью, издавая один высокий, испуганный крик, прежде чем Люцифер наконец сломал ему шею и бросил ее в кусты.
У него были более тонкие планы Ли Фонтана. В отличие от кролика, он имел в виду, что Фонтана принесет свою боль.
3
Ли покинул свою камеру в последний раз, одетый в тюремный костюм с полосками размером, слишком большой для него, рукава, свисающие на костяшки пальцев, красно-желтые галстуки настолько безвкусные, что собака не мочится на нем, и тюремные крылатые туфли, которые поднимали волдыри, прежде чем он дошел до первой двери салли-порта, их писклые подошвы, обеспечивающие его единственную фанфару, когда он отправился в свободный мир. Перемещаясь по коридору Макнейла в последний раз, к кабине с двойным буром, где он получит свои вещи и выйдет, его нервы были натянуты. Он был бы один за один час. Его предыдущие пять выпусков от федеральных ручек не выходили, на этот раз, легче. Никто не должен говорить ему, когда есть, рассказывать ему, когда и где спать, рассказывать ему, где именно работать каждый день и как выполнять свою работу.
При приеме у офицера с мягким лицом, который, как бульдог, с песочниками, появился обычный коричневый бумажный мешок с именем Ли, нацарапанным на нем, и засунул его через стол с покровительственной ухмылкой. «Вот твои мирские товары, Фонтана». Он посмотрел на Ли, позабавивсь в мешковатом костюме полоска и свежей тюремной стрижкой, и в одном жалком предмете он увидел, как Ли вытащил из кармана и упал в сумку, маленькую рамку с изображением его сестра, Мэй, когда ей было десять лет. «Вот твой билет на поезд, - сказал он, вручая Ли простой коричневый конверт, - и ваши тюремные доходы. Не теряй их, старик. И будьте осторожны, это большой большой мир ».
Ли отошел от стойки, чтобы разбить парня. Что касается его тюремного заработка, их было мало; им не платят за работу на ферме, только за то, что она расколола кедровую черепицу, что тюремный магазин из деревьев, которые росли вдоль берега - большая часть этой гроши, он потратил на бритвенные лезвия и мыло, на дешевые романы охранники подобрали бы на материке и на леденцах. Он задавался вопросом, были ли деньги все еще набиты в носок его сапога, все эти годы назад, когда его привезли в МакНил и лишили его гражданской одежды, когда все его вещи, кроме фотографии Маэ, были заперты, когда он перешел в тюремную форму. Он надеялся, что охранники не нашли этого. Ему нужны были наличные деньги за оружие, за любое количество предметов первой необходимости, чтобы начать жизнь заново.
Теперь, когда Ли направился к порту Салли, кошка-призрак последовала за ним невидимым, его внимание на фотографию ребенка, которую Ли взял из кармана, что он всегда держался рядом с ним, картина маленькой сестры Ли, Мэй, из тех давние дни в Южной Дакоте. Ребенок, который был похож на собственного Сэмми Мисто, который жил сейчас, в это время, в этот момент, по всему континенту в Грузии. Сэмми, с которым Мисто жил короткой, но недавней жизнью, и с которым, как призрак, он все еще провел много ночей, невидимый, мурлыкал рядом с ней, когда она спала.
Точное подобие двух маленьких девочек продолжало головоломку призрачной кошки, даже сейчас в его свободном и далеком состоянии между его земными жизнями у кота не было всех ответов. Он знал только, что существует мощная связь между Мае и Сэмми, неотложным и значимым дополнением к их жизням, в которых Ли был центром, соединением, которое, по мнению кошки, могло в конечном счете помочь спасти Ли в его конфликте с темной силой ,
Ли, сжимая свой коричневый бумажный мешок и коричневый конверт, вошел в порт салли, глядя на офицера, стоявшего за стеклянным барьером. Получив кивок, он вышел через вторую дверь. Он знал, что должен быть доволен звуком затворения металлических ворот за ним. Но он чувствовал себя неустойчивым в своей внезапной свободе, будучи безразличным без каких-либо препятствий, без ограничений и правил, по течению и самостоятельно после нескольких лет лишения свободы, потерял и без руля в огромном и незнакомом мире.
Небо было серым, тяжелый туман утряхивал его. Маленький тюремный автобус ждал. Он сунул коричневый конверт с его билетом в карман пальто, спрятал бумажный мешок под мышкой, поднялся на три ступеньки в душную машину, сел на полпути, кивнул доверчивому, который ехал, и у охранника, который сидел где он мог видеть места позади него. Ли был единственным пассажиром. Раньше утром, и снова днем, автобус был бы полон школьников, детей охранников и тюремного персонала, которые жили на острове.
Автобус грохотал по извилистой гравийной дороге, мимо зеленых пастбищ с обеих сторон, мимо водохранилища и до паромной площадки, где была привязана моторная лодка SSHennett, McNeil сорок футов. Взбитые воды Пьюджет-Сауна выглядели холодными и серыми, как смерть, холмы далекого берега, смутные под пасмурным, мрачным и удручающим, мазок из переполненных материковых домов, с более высокими зданиями, поднимающимися среди них, все порождали страх заключенного обширный и растянутый внешний мир. Он знал, что это чувство пройдет, и это всегда было так, но каждый раз, когда он был освобожден, он чувствовал себя неравномерно, как будто сухожилие на его седле сломалось, и он взбирался, чтобы отскочить от плохой палки.
На скамье подсудимых он покинул автобус, перешел на качающийся старт, где на кормовой палубе были намотаны охранники и надежный наряд. Серые воды смещались и вздымались, как будто силы в глубине души были беспокойными. Был еще один пассажир, заключенный, прикованный цепью к скамейке на выстушке между двумя стражниками, двукратный преступник, совершивший третье убийство в Макниле и отправленный в Алькатрас. Ли скрестил деревянный подиум и шагнул на борт, оставаясь на кормовой палубе, избегая своего тюремного помощника. Пустота в его животе была резкой от волнения, но более острой от страха, впервые за десять лет оставила свою безопасную камеру, ферму, где ему было удобно, животных, которых он любил лучше, чем его товарищи-заключенные, - оставив старую - подумал он, удивив, что он подумает об этом. Оставив старую кошку, он позаботился о нем больше, чем он себе представлял. Желтый кот, который прошлой ночью провел на кровати Ли, ослабив ночные страхи Ли, как-то подошел между ним и призраком, который он не хотел видеть или слышать. Теперь он ушел из старого кота, который, казалось, Ли, единственного настоящего друга, которого он имел в Макниле, единственное, на что он мог действительно доверять. Кто-то, кто сказал, умер и вернулся снова. Иногда Ли думал, что он был там все время, что то, что похоронили охранники и заключенные, было одним из его потомков. В других случаях, подумал он. Какая бы ни была правда, Ли испытывал сожаление и знал, что он пропустит старика. Теперь он ушел из старого кота, который, казалось, Ли, единственного настоящего друга, которого он имел в Макниле, единственное, на что он мог действительно доверять. Кто-то, кто сказал, умер и вернулся снова. Иногда Ли думал, что он был там все время, что то, что похоронили охранники и заключенные, было одним из его потомков. В других случаях, подумал он. Какая бы ни была правда, Ли испытывал сожаление и знал, что он пропустит старика. Теперь он ушел из старого кота, который, казалось, Ли, единственного настоящего друга, которого он имел в Макниле, единственное, на что он мог действительно доверять. Кто-то, кто сказал, умер и вернулся снова. Иногда Ли думал, что он был там все время, что то, что похоронили охранники и заключенные, было одним из его потомков. В других случаях, подумал он. Какая бы ни была правда, Ли испытывал сожаление и знал, что он пропустит старика.
