— Почему?
— На самом деле ты уже догадалась почему, только я произнесу это вслух потом.
Да, я догадалась, что он имеет в виду, но вместе с радостью поднялась обида и перехватило дыхание.
— Ты все врешь! Вы были любовниками! Это ты снимал ей квартиру!
Мне было стыдно: имя Валентины подействовало как соляная кислота, которую выплеснули в лицо, — на минуту даже потемнело в глазах. Однако мой собеседник сохранял полное спокойствие и смотрел почти с профессиональным интересом.
— Я всегда подозревал, что у тебя заниженная самооценка, несмотря на внешнюю успешность. Но чтобы настолько... Милая нюй-куй, мы никогда не были любовниками, хотя я ей очень нравился.
— Я тебе не верю!
— Это твои проблемы. В утешение скажу, что ты единственная женщина, с которой мне интересно и по которой я скучаю. Единственная! Ты услышала меня?
Он был обворожительным, мужественным и спокойным; не только Валентина, любая женщина мечтала бы о нем! На минуту я почувствовала себя на вершине блаженства. А как я сейчас выгляжу? И тут увидела свое отражение в стеклянной крышке стола. Нет-нет, это злобное, красное и растрепанное существо вовсе не я! Не нужно злиться. Не нужно волноваться. Чтобы отвлечь Василиуса, быстро спросила:
— А где ты нашел эту леди Рубенс?
— Мы музицировали, играли Шопена в четыре руки на берегу канала. Не веришь?
— Нет...
— Напрасно — я редко вру. Впрочем, ты права, есть маленькая неточность: я не играл — я, как всегда, дрался.
— Не складывается у тебя с музыкальными инструментами.
— Не говори. — Василиус в притворном расстройстве поднял к потолку глаза, призывая высшие силы, и решительно выдохнул. — Карма! Карма у меня, видно, такая антимузыкальная... Итак, слушай! Около парадного стоял настоящий «Бехштейн». Видимо, кто-то переезжал. Мимо шла прекрасная девушка с русой шевелюрой...
— Шевелюрой?
— Да, она побрилась после, у нее что-то в жизни не ладилось, но это было потом. А тогда роскошные были волосы, и девушка открыла крышку пианино и стала играть, причем очень неплохо! Я заслушался. Канал, набережная, Шопен и красавица... Тут прибежали какие-то люди (наверное, хозяева), закричали, что бомжи ломают инструмент, и набросились на нас. Пришлось дать сдачи, взять ее за руку и убежать.
Я представила себе эту картину ярко, как в кино, и покачала головой.
— Куда ты смотришь, Анна? — Он встал, выключил свет и невесело пошутил: — Я все сказал! Очная ставка с Валентиной закончена.
Я невольно оглянулась.
— Не беспокойся, она уже ушла... Шучу.
Василиус прошелся по белому ковру и долго смотрел в свое волшебное окно.
— Аня, сегодня какая-то ночь бесконечная, все длится и длится. Я думал, светает, а луна на месте и даже ярче горит... Подойди сюда.
Я встала и осторожно вошла в эркер: за мощным плечом Василиуса это было совсем не страшно, наоборот, мы крыло в крыло парили над лунным морем.
— Ты удивительная женщина, Анна, в тебе есть некий магнетизм. Ты веришь, что, если сильно повезет, можно встретить человека, с которым захочется вместе жить и умереть?
— Не знаю я...
Мне вспомнился Игорь: это было, казалось, тысячу лет назад. Но ведь было же! А боги и вправду жаждут — дают и отнимают, и кто-то обязательно остается один.
— Нет, правда, так бывает! Только очень редко. Послушай старого циника...
Неожиданно он обнял меня и повернул к себе.
— Ты ведь не красавица, Аня, но черты лица изящные, как у дам в старинных манускриптах. А про твои глаза вообще молчу — просто лесная русалка. Заворожишь — и любой мужик с радостью в омут нырнет! И душа у тебя странная, необычная: мимо не пройдешь — остановишься. Ты притягиваешь как магнитом...
И вдруг он замер. Я тоже замерла.
— Вспомнил! Вспомнил, на кого ты похожа — на одну польскую артистку. Я в Варшаве сериал видел, она там панну Мнишек изображала.
— Да? Всего лишь на артистку? — выдохнула я.
Вот как, оказывается, работает информационное поле, с ума можно сойти...
— А почему не на ясновельможную панну?
— Ты не перестаешь меня удивлять, дорогая нюй-куй. Ты что, королевского роду? — растерялся Василиус. — По-моему, это небольшая наглость, а? Кольцо еще не есть доказательство родства.
— Есть портреты!
— Извини! Никто из нас живой ее не видел, так что сравнивать сложно.
Я испугалась, что он читает мои мысли, и перешла в наступление:
— А зачем ты вообще притворялся бомжом? Синдром Гаруна ар-Рашида? Зачем ты жил на кладбище? Это же ненормально!
— Вот! — Василиус поднял палец и таинственно сказал: — Мы дошли до главного — до моего проекта. Он завершен, и ты в нем звезда. Или моя муза — это как угодно. Только постарайся спокойно выслушать и не орать.
— К-какой еще проект?
— Условное название — «Адище города», посвящен бездомным и одиноким.
— А почему я... часть проекта?
— Ты его жемчужина! С тобой все удалось: я изваял тебя, как Пигмалион Галатею. Разве ты не заметила, что прошла через превращения? Помнишь, какой ты была, когда мы встретились? Маленький хромой воробушек прыгал вдоль ограды. Я хотел броситься вдогонку, когда ты умчалась, но побоялся довести до инфаркта. А теперь? Теперь ты почти волшебница! А ты меня за кого приняла? За привидение?
Последний вопрос Василиус задал с детской непосредственностью. Он сиял и явно был в восторге от проведенной акции.
— За кладбищенского Санта-Клауса.
— ?!
— Извини, я пойду. Я не думала, что надо мной ставят эксперименты. Все гораздо проще казалось: ты в меня влюбился... Как жаль, что я была лишь жертвой науки!
— Таки влюбился! Но потом...
— Отлично, значит, все-таки факт нежной страсти был... Что-то мне не хочется здесь оставаться: ты, оказывается, наблюдал за мной через увеличительное стекло. Всего хорошего!
Резко откинув одеяло и выпутавшись из пылающего «заката», я случайно взглянула на стену: там отплясывал черный цыганский заяц. Я вскрикнула и упала.
Когда очнулась, Василиус стоял на коленях перед креслом с пузырьком нашатыря.
— Чего тебе, мать, привиделось?
— Черный заяц — он от меня не отстает.
— Откуда здесь зайцы?.. Да это тень от одеяла: угол задрался — вот тебе и заяц.
— Нет, это старая цыганская история!
— Цыганская? Интересно! Расскажешь?
— Ни за что! Ты поместишь мою историю в какой-нибудь проект.
— Изволь, Анна! Например: «Психические расстройства одиноких женщин среднего возраста»... Нет, лучше так: «Причины женского одиночества и психологическая характеристика».
— Что?!
— Успокойся, это было за тысячу лет до появления тебя в моей жизни: всего лишь название студенческого диплома.
— Боже, ты даже не понимаешь, какой ты подлец!
— Анна, прекрати! Просто я люблю свою работу...
Я из-под ресниц снова посмотрела на стену: она была белой как снег. Он прав! Скорее всего, привиделось: отброшенное одеяло неудачно спроецировало тень... А ноги не шли, ноги были ватными, и оставалось только заплакать от отчаяния.
— Так, мне все ясно! — Василий мягко, но решительно сгреб меня в охапку: — Ты остаешься здесь до завтра.
— Это еще зачем?
— Затем, чтобы обдумать в деталях поведение психолога-извращенца. Утром расскажешь. Сейчас я отнесу тебя в кабинет, заставленный пыльными книгами и антикварной дрянью. Мне кажется, что комната твоей мечты должна выглядеть именно так.
— По крайней мере, я отдохну от этого стеклянного сугроба.
— Отлично! Ты уже начала соглашаться со мной.
Через пять минут я лежала на черном диване с кожаными кнопочками и дубовыми подлокотниками. Вокруг до самого потолка уходили вверх стеллажи с книгами и тускло блестело золото переплетов.
— Я что, в XIX веке?
— В начале двадцатого. До революции еще лет пять.
— Ты действительно волшебник?
— Нет, заурядный бродяга во времени...
Он упал в кресло, которое для солидности громко выдохнуло: пыф-ф!
— Знаешь, твоя борода сюда очень вписывается.
