От возмущения все закипело внутри, и тут я услышала шепот: один мужичок сказал другому, прикрывшись газетой:

— Глянь! Вот на такой женишься — и все, трындец тебе придет!

Это он о ком? Неужели обо мне? Я покосилась на отражение в рекламном щите: женщина с горящими глазами, презрительно оттопыренной губой, почему-то со скрещенными на груди, как у Наполеона, руками. Неужели это я? Не может быть!

И вдруг на другой стороне улицы я увидела большой винно-водочный магазин с неоновой рекламой над входом. Под вывеской блестела модная черная дверь с серебристой ручкой. Я могла бы поклясться, что минуту назад его не было. А может, я его не заметила? Тем не менее факт налицо: черная дыра, поглотившая Василия и Валентину, была в двух шагах.

Глава 13

Яркая неоновая надпись гласила: «Вина!» Восклицательный знак был похож на грозящий палец: чья вина? Кто виноват и в чем? И при чем здесь я? Я смотрела не отрываясь и мысленно звала спасительный трамвай, надеясь сесть в него и быстрее уехать! И чтобы больше никаких проблем! А буквы разгорались все ярче и ярче, притягивали, и не было сил отвести глаза.

Однако трамвай где-то подло задерживался. Мне пришло в голову, что автомобильный поток, который то замирал, когда зажигался красный свет, то мчался вперед, похож на воды огромной реки (например, Лимпопо): вспыхивают крокодильими зрачками огоньки иномарок; тяжело отдуваясь, выгребают гиппопотамы-троллейбусы. Казалось, что автомобильная река вот-вот выйдет из берегов — я чувствовала, я ждала, что сейчас что-то произойдет. И совсем не удивилась, когда на переходе возникли Василий с Трехой. Они нелепо подпрыгивали, дружно размахивали руками и хвостом, пытаясь привлечь чье-то внимание — чье-то, но не мое. Меня они даже не заметили.

А через секунду это случилось. Раздался громкий хлопок, и душераздирающе завизжали тормоза. На том берегу, под неоновой надписью, стала быстро собираться толпа. Спустя короткое время плавно подкатила «скорая». Я быстро выхватила из футляра очки — сквозь мощные линзы было видно, как молодой полицейский оттаскивает Василия от санитарной машины. При этом цыган метил кулаком в его солнечное сплетение, а Треха явно примеривался, чтобы схватить стража порядка сзади за брюки.

— Василий, что ты делаешь?! Это же сопротивление властям! Cейчас увезут в отделение, а у тебя никаких документов нет! — Я похолодела от ужаса. — Постойте!

Я рванула через дорогу так, как не бегала в молодости — только полы моего длиннющего итальянского плаща взвились черными крыльями.

— Не трогайте его! Не забирайте! Он нечаянно...

— Аня! Анечка! Успокойся, это совсем не то, что ты думаешь...

Лейтенант и Василий разжали объятия.

— Пожалуйста, объясните! Что случилось? — обратилась я к офицеру.

— ДТП. Девушку сбили. Вы что, не видели?

— Аня! Анечка!

Василий стоял, дыша словно загнанная лошадь. Потом рванул на груди рубаху — пуговицы фруктовыми косточками защелкали об асфальт.

— Ой, лихо мое, лихо! Ох, дышать нечем... Аня, это ужасно! Я ее убил...

— Валентину?!

Он кивнул.

— Ее только что машина сбила. Из-за меня... Увидела и через дорогу кинулась, на красный!

— Насмерть?!

— Я не знаю. Все! Никогда грех не искуплю, доигрался я...

— Я же просила: не ходи...

— Анечка, и зачем я не слушал тебя? Видела бы ты, как ее подбросило, до самого небушка...

— Василий, не надо!

Я почувствовала, как расползаюсь, теряю форму, превращаюсь в воду. Улица вдруг на глазах изменила пропорции: дома поползли в разные стороны, а тротуар наклонился, и, чтобы не упасть, пришлось схватиться за рукав мальчика-полицейского.

— Дама, не слушайте его. Non est culpa vini, sed culpa bibentis, — неожиданно выдал лейтенант. — Почему вы так удивились? Я же второе высшее получаю, на юридическом учусь, латынь — наш хлеб. Давайте успокоимся, и я вам все объясню. Все началось с того, что девушка положила в сумку бутылку виски и категорически отказалась платить, устроила драку с охранником и опрокинула стеллаж с товаром. Потом попыталась сбежать, отвлеклась... — лейтенант кивнул в сторону Василия, — на вашего знакомого и попала под машину.

— Она не украла, она взяла! Понимаете разницу? — У Василия дергалось веко, а голос прерывался: казалось, он сейчас задохнется или начнется истерика. — Го-осподи, она же ненормальная! Она вне нормы, она не понимает слово «нельзя» и всегда спрашивает: почему? Поймите, лейтенант, она просто взяла эту проклятую бутылку, как ребенок может взять игрушку в игрушечном магазине. У нее наверняка были деньги, у нее всегда есть деньги (не знаю откуда). Она могла бы заплатить!

— Но не захотела, — жестко подытожил полицейский. — Правильно я понимаю?

— Да я бы заплатил! Опоздал, опоздал! На пять минут... Ну надо же, бутылка — и жизнь человеческая!

— А у тебя что, — лейтенант внезапно перешел на «ты» и смерил взглядом Василия с головы до ног, — тоже всегда есть деньги? Ты, вообще, кто?

— Это... сторож монастырский, — неудачно вмешалась я.

— Странно! В каких отношениях состоял с потерпевшей? Любовник? отец? муж? опекун? Если знал, что девушка «вне нормы», почему не лечил, не контролировал?

— Я никто. Просто знакомый.

Василий испугался и на минуту пришел в себя.

— Тогда зачем себя винишь? У тебя нет никаких прав...

— Право человека у меня есть! А я — осел! — крикнул Василий.

— Тебе виднее. И все же человеческих прав для опеки недостаточно, поэтому случилось то, что должно было случиться. Так сказать, результат безответственного отношения...

— Простите, лейтенант... — не выдержала я.

Голос куда-то пропадал, однако нужно было держаться. Вопли Василия были, мягко говоря, неконструктивными.

— ...А удар действительно был очень сильный? Что сказал врач? — с трудом выдавила я из себя.

— Сделают что могут, но шансов мало.

— Они так всегда говорят.

— А как же иначе? Разве можно отбирать надежду? Все-таки врачи, гуманисты!

— Боже, как жалко!

— Конечно, жалко, девушка красивая, но кто знает, что лучше? Я бы, например, лучше умер, чем в коме лежать после такого удара или ездить в коляске до конца жизни.

Василий издал звук, похожий на собачий вой.

— Это вы виноваты! Вы тоже виноваты! Она вас боится! У нее в жизни ситуация была...

— По-моему, это правильно, когда воры боятся полицию. — Парень пожал плечами. — Или я не прав? — Он повернулся ко мне: — Поверьте, я девушку не меньше вас жалею. Я даже попросил врача позвонить, когда будет ясность.

И тут же пронзительно запел его мобильник. Василий по-детски схватил меня за руку:

— Что?!

— Пока ничего.

Лейтенант медленно и неохотно поднес трубку к уху:

— Да! Я вас слушаю... Спасибо... Ну, ничего не поделаешь, все само по себе решилось. Говорят, все к лучшему.

Мы не посмели ни о чем спросить. Полицейский положил телефон в кармашек сумки, и вдруг его взгляд скользнул куда-то вверх, мимо наших голов, словно он проводил странную леди Рубенс, которая уходила в зовущий и манящий небесный мир. «Самое главное — войти в небесные двери! Кто-то вернется, кто-то останется...» — это было последнее, что она сказала мне в этой жизни. Оказывается, я запомнила и теперь, наверное, никогда не забуду.

— По-моему, все предельно ясно. — Лейтенант строго посмотрел на нас, и мы низко опустили головы. — Предлагаю перейти прямо к делу. Свидетель, вы готовы? Будем протокол составлять?

— Я паспорт дома забыл, — прошептал Василий.

— У меня есть! Я стояла на остановке, я тоже свидетель — могу все рассказать.

Пришлось быстро соврать, потому что на самом деле судьба отвела мои глаза и я не видела, как погибла Валентина.

— Вы же говорили, что ничего не знаете!

— Нет, я просто... хотела, чтобы вы меня поддержали... Последняя надежда, так сказать...

Мы побрели за лейтенантом. Я обернулась, чтобы позвать Треху, понуро сидевшего у фонаря. И вдруг над магазином вспыхнула вся вывеска. Лиловый сверкающий неон и красные ободки вокруг букв горели, как глаза свирепого гиппокампа. Жуткий слоган издевательски подмигивал, моргал и разгорался все сильнее и сильнее. Электрическая вывеска кривилась и лопалась от хохота: «Лучшие... Лучшие вина! Лучшие вина в магазине “Мечта”!»