— Так вы с тех пор живете на кладбище?
— Нет. Я сначала нанялся за усадьбой присматривать, да повздорил с хозяином. После мало что помню — матушки нашли на паперти полумертвого...
Резко зазвенел звонок, я хотела что-то сказать, закрыть тему, но совершенно потерялась: рассказ Василия напоминал театр абсурда или бред больного ребенка. Впрочем, сам рассказчик был абсолютно спокоен и выглядел скорее задумчивым, чем расстроенным.
— А куда делся ваш цинь?
— Ой, мать, лучше бы не напоминала! — Василий сморщился. — Я его о голову хозяина разбил — так инструмент жалко! Настоящий был. Китаец не обманул: ручка как шея лебединая, перламутр кругом, кисточка красная, шелковая на грифе. И вдруг хрясь — и на две половины! А этому бычаре хоть бы что, только башкой покрутил.
— А з-за что вас так? Вы что-нибудь украли? — спросила я, борясь с дурным предчувствием.
— Я женщину привел. — Василий глубоко вздохнул и исподлобья посмотрел на меня. — Меня вообще-то предупреждали, но я не послушался — был молод и горяч.
— Вы развратник, — жестко сказала я, радуясь, что подобрала нужное слово. — Бабник — это слишком мягко сказано.
— Вы не правы, — спокойно возразил Василий. — Я просто стараюсь жить по заветам, где ясно сказано: «Нехорошо человеку быть одному». А во-вторых, никакого разврата не была: девчонка-музыкантша хотела увидеть настоящий цинь. Мы просто музицировали, а хозяин ее толкнул, она упала, я заступился. Как иначе?
— Гуцинь, наверное, — машинально поправила я.
Василий от наслаждения закрыл глаза.
— Вы воистину мудрейшая и образованнейшая женщина! Как я давно не разговаривал с интеллигентным человеком! Матушки, конечно, тоже образованные, однако мышление у них специфическое... Им про цинь не расскажешь.
«Господи, зачем я опять вылезла со своими знаниями? Не женщина, а ходячая энциклопедия на тонких ножках! — буквально взвыла я про себя. — Ну какому цыгану это интересно? Почему я все время делаю что-то не так?»
Но это был особенный цыган.
— А знаете, я никуда не пойду! — Он вальяжно закинул ногу на ногу. — Я сейчас еще возьму кофе, шампанского, и мы будем беседовать! Не хочу этого китайского Якобсона смотреть! Что может быть лучше приятной беседы? Главное очарование китайских гейш заключалось в умении поддерживать беседу! А называли их нюй-куй, что дословно означает «женщина-куколка». Красиво, да? Ну, да что я рассказываю! Ты, наверное, все сама знаешь...
Это было заявлено абсолютно серьезно, хотя я уловила легкую насмешку: он явно мстил за «бабника», намекая на то, что я синий чулок, а нюй-куй применительно к такой ученой даме выглядит сверхглупо и нелепо.
— И кстати, я не бабник, а женолюб. Вернее, жизнелюб.
— Учту. И кстати, я готова стать вашей нюй-куй, если вы сможете завоевать мое расположение. Вы готовы превратиться в китайского императора?
— Я готов, — сказал Василий.
— А вы не боитесь, что перепутали куртизанку с ходячей энциклопедией?
— О нет! — церемонно поклонился Василий. — Я вижу женщин насквозь: в вас дремлет настоящая нюй-куй, только ее нужно разбудить.
Я была польщена и озадачена. Давненько меня не сравнивали с куколкой, а если точнее, никогда, ибо даже в молодости я была серьезной и строгой девушкой. За длинный нос с горбинкой в институте называли Финистой, а куколкой — кто бы посмел!
— Пойдемте в зал, — как можно капризнее сказала я (ибо, по моим представлениям, женщины-куколки ведут себя именно так). — Я все же хочу досмотреть китайский балет.
— Слушаюсь и повинуюсь, нюй-куй, — спокойно согласился Василий и вдруг нагло подмигнул.
После спектакля начался обещанный синоптиками дождь. Мы стояли в портике, и я судорожно пыталась раскрыть зонт.
— Давайте помогу, я же должен заслужить ваше расположение.
Прежде чем я успела открыть рот, Василий выхватил зонтик и сильно нажал — хрясь! Серебристая палочка печально согнулась в дугу, а спицы упали, как лепестки под порывом ветра.
— Вы заслужили мое негодование! — Я убежала в глубину портика, но косой дождь бросил мне в лицо пригоршню ледяной воды.
— Виноват, Анна Александровна, разучился. Навык потерял... Эх, был бы у меня мой кабриолет, я бы вас домой, как царицу, отвез.
— «Бы» здесь не работает, Василий! Либо вы китайский император, либо нет. Я сейчас вызову себе такси. Или вы вызовите, если хотите.
— У меня телефона нет, я же говорил... — печально сказал Василий.
Пока я рылась в театральной сумочке, он стоял опустив голову — мне даже стало жаль его. Наверное, я слишком жестокая: не стоило напоминать про то, что он изгой. Человек побывал в обществе, а теперь бал кончился. Я набрала номер, прижала трубку к уху, потом не торопясь убрала обратно в сумочку. И тут он взглянул на меня пристально и странно.
— Все-таки красивое у вас кольцо, Анна Александровна, — медленно произнес он. — Королевское. Ему лет четыреста, а может, и более. Вы ручкой и так и этак, а камень искры рассыпает и цвет меняет! Огромный какой... Ох горит, как ангельское око. Откуда оно у вас?
Мне стало жарко, несмотря на мокрую одежду.
— Сейчас придет такси — вы, наверное, понимаете, что я еду одна?
Он молча любовался камнем и ничего не ответил. Подрулила машина, я торопливо залезла в салон:
— Едем!
— А мужчина остается?
— Да! Он живет на кладбище.
Шофер испуганно обернулся. В ответ Василий доброжелательно кивнул, подтверждая мои слова. Водитель нервно повел плечами:
— Дама, разве можно так шутить?
Окно бомбардировали дождевые капли, а Василий все стоял и внимательно смотрел сквозь стекло.
— Я не шучу. Поезжайте, пожалуйста, быстрее. Чего вы ждете?
Мотор заворчал, и тут Василий поднял руку и указательным пальцем описал круг: он явно намекал на кольцо! Я невольно прижала руку к груди. Машина набирала скорость, и Василий стремительно терял очертания, превращаясь в темный силуэт, размытый дождем. Через секунду он, как настоящее питерское привидение, окончательно растворился в дождевых потоках и исчез из виду.
— Я не прощаюсь, Анна Александровна, — шепнули мне на ухо, но в салоне, кроме меня и таксиста, никого не было.
— Простите, это вы сейчас сказали?
— Я не разговариваю со странными женщинами, — водитель вцепился в баранку, — чтобы не нажить лишних проблем. А мужененавистниц нужно лишать гражданских прав — для общественного спокойствия.
— Простите, — заморгала я растерянно.
О ком это он? Я же женщина-куколка, прекрасная нюй-куй! Я уже вошла в эту роль, освоилась и не хотела с ней расставаться. Мне нравилось кокетничать и покорять: зерно, брошенное Василием, за вечер проросло и распустилось в душе прекрасным красным цветком.
— Вы это не обо мне? Я обожаю мужчин!
— А зачем же тогда посылать их на кладбище? Своеобразное проявление чувств, — ухмыльнулся шофер. — Надеюсь, бедолага, которого вы туда развернули, найдет что-нибудь повеселее. Кстати, это ваш муж?
— Разумеется, нет, — гордо ответила я. — Но это не имеет никакого значения.
— Понятно. Значит, ничего личного. Вы просто такая по жизни. — Шофер покрепче сжал руль. — Я сейчас знаете о чем подумал? Что жена у меня очень хорошая...
Я не ответила. И мы еще быстрее понеслись по ночному городу сквозь дождь.
...Когда двери лифта распахнулись и я замерла, не решаясь ступить на лестничную площадку, проклятая лампа дневного света, которая уже два дня нервно подмигивала жильцам, внезапно вспыхнула в последний раз, рассыпалась букетом искр и потухла. Стало темно и страшно. Мне почудилось, что дальний угол подозрительно чернеет и там шевелится кто-то большой и страшный. Что мешало Василию подхватить машину и следовать за нашим такси? Однако выхода не было, и я, вооружившись ригельным ключом и телефоном, бегом рванула вперед. Только бы замок не заело! Ключ сверкнул в луче мобильника, как лезвие кинжала, и мягко вошел в скважину. Я прыгнула внутрь, но не удержалась и напоследок осветила страшный угол, в котором не оказалось ничего, кроме пакета со строительным мусором. Тут внизу щелкнула входная дверь, и я быстро захлопнула свою.
