- То, что я им сегодня утром сказал, - Насмешливо, словно насквозь видя отзыв на свои предыдущие слова в сердце у Владислава продолжил Тайновед, - Это, в общем и целом, сущая правда. Хотя - разумеется, и далеко, далеко не вся. Но им всего знать, понятное дело, и не нужно. Всё знать будем только мы - я, ты, и те наши, которые тут, вскоре, всенепременнейше объявятся. Как только весть о случившемся дойдёт к Мастерам и Владыкам. - И здесь он хитро прищурился.
- Не знаю, уцелел ли кто из гвардейцев там, в Чернограде, и- у Чёрных Врат. - Он внезапно посереъёзнел и нахмурился. - Если и уцелели, то на них там, сейчас, как на зайцев будут охотится. Думаю, отряды зачистки пройдут теснину духов уже сегодня. У них там на это сил хватит, судя по всему. Вряд ли они успели многих потерять в битве. Уж больно всё скоро кончилось. Орки - те, теперь, всенепременно разбегутся по своим норам, и там затаятся, как до прихода Высочайшего. Им теперь никто указом не будет. Это племя только железной волей и могучим ведовством можно объединить для какой-нибудь цели. А так - будут бандитствовать, как и много столетий до этого. Так что собрать нам можно будет только людей - тех, кто уцелел. Вот хорошо, что у нас Вырвиглаз есть - он с со своими соплеменниками быстрее общий язык найдёт. Опять же - наши степняки будут очень полезны. Были там также и наёмники из северной Империи. Достаточно их там было. Если что - то Весельчак с ними быстро сговорится. Так что нам, считай, повезло неизмеримо. Представь-ка, скажем, себе, если б эта катастрофа нас застала бы, к примеру, на Корабельном острове. Или - где-то на том берегу! Думаю, из тех, кто там, как кур в ощип сейчас попала - живыми немногие уйдут. Если - вообще уйдут.
- Так ты думаешь, что нам здесь зачистка не угрожает-то? - С боязливой надеждой в голосе осведомился у него Владислав.
- Ну, - Задумчиво отозвался тот, - Сказать, что совсем уж не угрожает, я бы, пожалуй, не решился бы. Но из всех возможных мест - это, сейчас, пожалуй самое для нас безопасное. По ряду причин, о которых я уже говорил сегодня утром. Но - береженья, разумеется, терять не след. Совсем не след!
- А что с Кольценосцами-то? Ты действительно думаешь, что они сюда уже никогда не вернуться? - Тревожно поинтересовался Владислав. - Ведь если они тут объявятся, то ещё неизвестно насколько их обрадует наше здесь присутствие. И какое именно они могут найти нам применение в этом случае? - И тут он вздрогнул, вспомнив своё восхождение под чёрный купол с кровавой звездой.
- Думаю, что если б они могли бы вернуться, то они бы тут были бы уже этой ночью. И мы бы это непременно почувствовали бы. - Неохотно отозвался Тайновед. - Тут такое дело, брат.. Ладно, попробую прояснить кое-что. Ты вот, о Великом Кольце слыхал когда-нибудь что-нибудь?
- Ну - кое-что слыхал, конечно же, - осторожно ответил Владислав, понимая, что разговор переходит к исключительно серьёзным предметам. В "Падении Чернограда", вот, оно, помниться, присутствует. Как оно там, помниться, описано было - и он прикрыл глаза, припоминая вслух соответствующее место из многократно читанной книги:
"..Мы стояли жалкой, оборванной, в сгнивших лохмотьях поддоспешников, нестройной толпой у белоснежных ступеней башни, и башня нависала над нами своей подвижной, всегда сторожко зыркающей по окрестностям короной, буквально придавливая нас к земле этим давящим, безжалостным, белоснежным величием. От неё словно бы исходили волны невидимого, сияющего света, как от полной луны на зимнем небосклоне, в морозную северную ночь - вроде той, какую мне пришлось пережить однажды в степи, у великой реки, там - на востоке. Нам уже было объявлено, что сегодня все, кто захочет, смогут получить охранные грамоты, и убираться на все четыре стороны - куда им только будет угодно. Никто из нас даже и наедятся не мог на что-либо на подобное - до самого последнего момента.
Немного здесь нас было, из случайно уцелевших - израненных, не добитых лишь из милосердия. Слишком много было крови, слишком много было ярости в предыдущие десятилетия. Слишком велики были потери у наших врагов. Ворвавшись внутрь, прорв оборону, взяв стены Крепости и Цитадели они не щадили почти никого. Ужасны были они в гневе своём, и неостановимы в своём возмездии. То, что мне рассказали, в темницах этого града, мои сотоварищи по нашему плену - было попросту ужасно. Из всего нашего отряда, сопровождавшего тогда Высочайшего к Огненной Горе, только я один и уцелел. И то лишь потому, наверное, что сам сын их короля счёл меня своим пленником. Всех же остальных там положили до единого человека.
Да и то сказать - личная Гвардия высочайшего пощады никогда не давала, и - не просила. Да и гордость рыцарства Запада не позволяла нам бросить меч, и - поднять перед противником руки. Те, кто здесь оказался, те, по ранам своим, попросту уже не смогли оказать никакого сопротивления своим противникам, в последний момент. И некоторых - всё же таки пощадили. Мы - нет. Мы такого не проявляли к врагу никогда. Мы всегда полагали это своей силой, а их милосердие - их роковой слабостью. Но - судьба распорядилась так, что именно этой их, как мы полагали - слабости, некоторые из нас теперь были обязаны своим совершенно нечаянным спасением.
Позади башни, из-за близкой горной гряды, чуть выглядывал краешек солнечного диска, и свет его слепил нас своим ореолом, так что даже белоснежная башня представлялась нам, в этом ореоле, как бы затенённой. Рана моя уже хорошо затянулась за прошедшее время - нас тут неплохо кормили, да и лекари были замечательные. Но я всё ещё не чувствовал себя полностью восстановившимся. Да и вынужденная малоподвижность долгого пребывания в каземате тоже сказалась на мне не лучшим образом. Как и на всех остальных здесь, впрочем.
И тут, вдруг, перед нами - там, высоко над ступенями, с тяжким, металлическим грохотом распахнулась дверь, и на полукруг площадки перед нею вышел сам Повелитель этого града. Тот самый, кому я был обязан тем, что всё ещё могу стоять под солнцем этого мира.
Он был облачён в белые, полотняные порты и такую же простую рубаху, подпоясанную золотым поясом, в виде сцепленных меж собою листьев. Портки были заправлены в бордовые, мягкие сапожки сафьяновой кожи. Золотистая грива его волос, перехваченная серебряным обручем с огромным рубином в центре, чуть шевелилась на прохладном ветерке, налетавшем с гор, и камень в его лбу посвёркивал, как гневный глаз, бросая на нас свои кровавые отблески. На груди его лежала тонкая, как паутина, цепь из червонного золота, на которой было прицеплено маленькое золотое колечко, при взгляде на которое у меня перехватило дыхание - это было именно то кольцо, которое он, когда-то, перед моим затуманенным взором, сорвал с отрубленного им, обломком отцовского меча, обрубка чёрного пальца Высочайшего. Тогда это кольцо было куда как большего размера, и всё сияло пылающим пламенем. Помниться - он, сорвав его, страшно закричал тогда - словно схватил в ладонь горсть раскалённых углей, отшвырнул его от себя, и оно, звеня покатилось по камням тропы, норовя сорваться вниз, но он тут же наступил на него подошвой, окованной железными полосами, своего тяжёлого, ратного сапога. Левая ладонь - в которую он тогда попробовал ухватить это кольцо, у него была всё ещё покрыта повязкой - видимо, ожёг, нанесенный тогда его руке, всё никак не поддавался исцелению.
Он окинул нас сверху тяжёлым, ядовито-презрительным взглядом. Я, с удивлением, отметил в нём какую-то совершенно странную перемену по сравнению с тем лицом, которое открылось мне тогда, в самый последний момент нашего поединка. Что-то в этом лице посуровело, закаменело, и какая-то совершенно чёрная тень лежала теперь на этом - всё ещё безупречно прекрасном лике. Я с содроганием подумал, что вот этот человек вряд ли, теперь, так же милостиво отнеся бы к моей слабости, как он же тогда - на Огненной горе.
- Вы! - Начал он, и голос его дрожал от еле подавляемого гнева. - Вы, негодные потомки великих отцов, предавшие их славу и память! Вы, поднявшие оружие своё на своих единокровных братьев, соединившись в единое целое с порожденьями и отродьями древней Тьмы! Вы, помилованные нами, но всё ещё нераскаявшиеся в своих преступлениях! Вы - на руках которых, возможно, всё ещё кипит кровь моих сотоварищей, моих родных и близких! Вы - проигравшиеся, но всё ещё не смирившиеся перед неизбежностью! Всё ещё не осознавшие весть позор, и всю глубину своих заблуждений! Вам сегодня, может быть в последний раз в вашей жизни, будет предоставлен милосердный выбор! Если вы только лишь захотите - вы сможете совершенно свободно убраться восвояси. Куда вам только будет угодно. Но нигде, повторяю, нигде вы уже никогда не отыщите и единого такого уголка, где вы смогли бы навсегда укрыться от власти нашей, и от закона нашего! Мы теперь - единственная великая и значимая сила на этой земле! И мы, и только мы, будем править здесь всегда, и - устанавливать здесь свои порядки и правила!
