– Превосходно! Превосходно! – восклицает преподобный Кадуаладр. На мгновение он замолкает, но даже его молчание кажется громогласным. Мне представляется, что преподобный даже смотрит на меня громко. Именно в эти несколько секунд, когда его взгляд проникает внутрь меня, я понимаю: мне неловко. Но я выбрасываю мысль об этом из головы. Подумаешь, всего лишь еще один воинственно настроенный христианин. Встречала я таких, и никому из них не понравилась. Что бы он там ни сказал и каким бы радушным ни был его прием, уверена, преподобный ничем не отличается от своей паствы.

Словно сквозь стадо овец, блеющих и расталкивающих друг друга, мы с мужем пробираемся в часовню. Кай ведет меня к своей скамье. Она в дальней части зала, но в первом ряду. Таково его положение в обществе. Внутри часовня выглядит не совсем привычно: ряды скамей расположены вдоль зала, а не поперек него, и между ними нет никакого прохода. Между высокими окнами разместился клирос, а на нем – крепко сбитый аналой. Сзади, там, где будет стоять проповедник, находится широкая деревянная доска с надписью: «Господу нашему хвала!» и датой закладки часовни. Внутреннее убранство церкви поражает своей простотой и удобством. Единственное, что выдает в этом месте богатый приход, – высокий потолок, который, не будучи достаточно высоким для того, чтобы разместить здесь орган, сможет усилить и возвеличить голоса прихожан, когда они станут петь псалмы.

Заняв место, я неожиданно начинаю дрожать мелкой дрожью, словно вокруг меня вдруг пронесся ледяной вихрь. Мне непонятно, отчего так происходит, поэтому приходится списать это на нежелание находиться в одном помещении с таким огромным количеством людей. Или на мою нелюбовь к проповедникам.

Но тут я замечаю, как в часовню входит Изольда Боуэн. Паства приветствует ее с заискивающим наслаждением. Как легко положение в обществе, богатство и красота могут вскружить людям голову. На мгновение прихожане позволяют себе подумать о мирском. Кай, который уже снял шляпу, приветствует Изольду поклоном. Она отвечает ему улыбкой, а мне – взмахом своей белоснежной перчатки. На ней простое платье, но оно выглядит весьма изысканно, и даже я могу понять, что обошлось оно ей в целое состояние. Ясно, что Изольде не приходится просить экономку сшить для нее платье. Такие утонченные вещи можно раздобыть лишь в Лондоне.

Изольда садится на другой конец самой первой скамьи. Сам преподобный подходит к ней, чтобы поговорить, совершенно очевидно, он ею очарован столь же сильно, сколь и остальные. Действительно, после короткого обмена репликами Кадуаладр выглядит оживленным, он почти возбужден. Интересно, что же она такого ему сказала? Когда все рассаживаются, проповедник поднимается на клирос – теперь он может смотреть сверху вниз даже на самых высоких своих прихожан. Дверь остается открытой, так что те, кому места внутри не хватило, могут слушать проповедь с улицы.

– Братья и сестры! Братья и сестры! – начинает Кадуаладр, и его слова, отражаясь от белых каменных стен, проникают в головы паствы. Я слышала о таких людях, как этот преподобный. Их еще называют «увещеватели». Где бы такой человек ни оказался, он с пылом и восторгом будет прославлять Господа.

– Вы пришли сюда сегодня, чтобы хвалить нашего Господа, поклоняться Ему, показать себя верными христианами, достойными Его любви. Итак, я спрашиваю, кто из вас этим утром успел возблагодарить Господа?

Паства отвечает проповеднику нервным молчанием.

– Ответьте мне, мои благочестивые братья и сестры, кто из вас открыл свое сердце и поднял глаза к небу этим утром и возблагодарил Господа? – усердствует Кадуаладр.

Но никакого ответа не следует. Слышен лишь шорох хлопковой ткани на деревянных скамьях.

– Что? Не ослышался ли я? Вы говорите мне, что ни один из вас, благочестивые люди, ни один, не подумал поблагодарить Господа нашего в этот день за все блага Его? Вы хотите сказать, что вышли из теплого дома, оделись в чистую одежду и натянули сухие сапоги, проделали весь этот путь сюда под безоблачным небом, через цветущие поля и богатые пастбища, поздоровались с добрыми, столь же благочестивыми друзьями и соседями своими, но ни один из вас не подумал возблагодарить Господа за все эти дары? За все, что Он так щедро нам даровал?

На этом моменте преподобный так переигрывает, что близок к обмороку. Пошатнувшись, он хватается за аналой, не в силах стоять твердо перед лицом такой неблагодарности.

– Позор! Позор вам, я говорю! Вы так легко относитесь к благам, не произнеся ни единого словечка благодарности!

Глаза преподобного Кадуаладра угрожающе распахиваются.

– Присоединитесь ко мне, братья и сестры, присоединитесь ко мне, я умоляю вас, давайте возблагодарим нашего Господа. Нельзя терять ни минуты!

Он поднимает руки и вскидывает голову.

– Мы благодарим Тебя, Господи! Мы благодарим Тебя за все чудесные дары, коими Ты благословил нас в изобилии.

– Благодарю Тебя, Господи! – вторит ему паства. – Благодарю Тебя, Господи!

Моя голова начинает кружиться, а холод, кажется, уже пробрался до самых костей.

– Да, братья мои, скажем Ему спасибо. Ибо, как Он питает наши тела, так же Он будет питать наши души. Славьте!

– Благодарю Тебя, Господи! – произносят прихожане с завидным энтузиазмом.

В этот момент я начинаю чувствовать сильнейшее недомогание. Даже хватаюсь за скамью, чтобы не упасть в обморок. Преподобный Кадуаладр продолжает свои причитания, и паства им охотно вторит, но ни шум, ни всеобщий экстаз меня не отвлекают. Я смотрю на Изольду Боуэн, которая спокойно сидит на своем месте, с совершенно прямой спиной, пристально наблюдая за проповедником. Затем, внезапно, я ощущаю ужасный запах, нет, вонь. Что может так жутко пахнуть? Хотя где-то в глубине души я помню, что это такое, но не могу сообразить. Откуда эта мерзость? Меня тошнит. Мой желудок сводит спазмом, и я ощущаю во рту вкус желчи. Голоса проповедника и верующих сливаются в одну сплошную абракадабру. Мой разум затуманивается. Я стараюсь закрыть глаза, чтобы перенестись в другое место, сбежать. Но у меня не выходит. Я перевожу взгляд на проповедника. Его красное лицо покрыто испариной, пухлые щеки выпирают вперед, он что-то бормочет. Мне должно быть смешно, а не страшно, и все же, кажется, именно от него все мои беды. Не могу понять почему, но источник моего недуга – преподобный Кадуаладр. И вдруг он смотрит на меня, поражая силой взгляда. Нет, больше чем просто силой взгляда, ненавистью.

Кай понимает, что мне нехорошо, и я слышу, как он с беспокойством произносит мое имя. Но я не могу на него смотреть. Мне все хуже и хуже, и я с трудом могу подавить рвотные позывы. В конце концов, когда паства умолкает, меня обильно рвет, и содержимое моего желудка выплескивается мне на колени, измазав несчастные незабудки.

Кай стоит у подножия лестницы, опершись на балясину, не зная, как быть. После утренних событий он совсем запутался, что делать с Морганой. Как лучше вести себя с ней. Девушка так потрясена случившимся. Однако прихожане были к ней добры. Многие предложили свою помощь. Но Моргана была безутешна. Она выбежала из часовни, бросилась на колени к ручью, пыталась отмыть платье с помощью мха. Платье Кэтрин. Нет, он не должен так об этом думать. В конце концов, платье так шло Моргане. Но теперь оно было безнадежно испорчено, а девушка – подавлена. Когда Изольда предложила отвезти ее домой в своей крытой коляске, Моргана отреагировала грубостью. Она сердито посмотрела на Изольду, повернулась к ней спиной, забралась в свою повозку, взяла вожжи и чуть было не уехала без Кая, который был вынужден впрыгнуть в нее уже на ходу, когда Принц рванул с места.

С момента, как они приехали, Кай не видел Моргану – девушка заперлась у себя в комнате. Но нельзя же пробыть там вечно. Моргане нужен свежий воздух. Прогулка среди холмов. Кай уверен, это восстановит ее здоровье, вернет расположение духа. Полный решимости, он поднимается на второй этаж, откашливается и стучит в дверь.