Кай не слышит, как Моргана подходит к дверям, а скорее чувствует ее, и внезапность появления жены пугает его настолько сильно, что он подпрыгивает. Понимая, как все это со стороны выглядит, Кай предусмотрительно отходит в сторону от шкафа. Наверняка она уже подумала, что он без спроса изучал ее нижнее белье. Из-за смущения речь Кая звучит куда резче, чем ему хотелось бы:

– Ты оставила суп без присмотра. Глупо. Я прихожу домой, а из кухни валит дым.

Моргана не выглядит мучающейся угрызениями совести, и Кай добавляет:

– Ты могла спалить весь дом!

Моргана опускает взгляд. И видит, что Кай трогал ее книги. Теперь она уже не тихо терпит оскорбления, а начинает обороняться. Она бросается к деревянной коробке, упав на колени. Хватает книги, пряча их в сундук в том порядке, в котором они там лежали, и захлопывает крышку. Вскакивает на ноги, пытаясь защитить свое единственное сокровище, сжав руки в кулаки и побагровев от злости.

Кая пугает, как болезненно Моргана реагирует.

– Я не трогал их, – говорит он. – Я вижу, эти книги принадлежали твоему отцу…

Но закончить свою мысль он не успевает. Моргана несется в его сторону, ее распущенные волосы похожи на клубок змей. Инстинктивно Кай поднимает руки, но удара не следует. Моргана просто толкает его, крепко, обеими руками, так, что Кай пятится из комнаты, еле сохраняя равновесие. В тот момент, когда он оказывается за порогом, она захлопывает за ним дверь. Все пять картин, висящих на стене, с грохотом падают на пол, и Каю кажется, будто стекла на них разбиваются еще до того, как они долетают до пола, как если бы они взорвались изнутри. Он замирает неподвижно, а его сердце бешено колотится в груди. Только тогда, когда Кай понимает, что приступ гнева прошел, он разворачивается и спускается по лестнице в кухню.

Как он посмел дотронуться до моих книг! Рыться в моих вещах, как будто они принадлежат не мне, а ему. Хотя… Вообще-то, принадлежат. Как я сама теперь ему принадлежу. И что же, мне больше нельзя иметь ничего своего? Я поднимаю крышку сундука еще раз, только чтобы успокоить себя, что он ничего не взял. Нет, все книги на месте. Кай листал «Путь паломника». Интересно, читал ли он когда-нибудь эту книгу? И интересует ли его вообще история? До сих пор я не заметила у него в доме ни одной книги. Возможно, он держит их у себя. В комнате, в которую, нет сомнений, он ждет, что я когда-нибудь переселюсь. Да и какие книги стал бы читать такой, как Кай?

Папа выбрал эти книги. Каждая из них для него что-то значила; он никогда не брал книгу просто так. У него были свои любимые. Вот эту, с тонкой красной кожаной обложкой, он перечитывал почти всегда – «Сказки тысячи и одной ночи». Как же отец любил эту книгу! И как же я любила слушать, как папа читал ее или пересказывал – он прекрасно помнил все, что в ней было написано. Обложка кажется такой теплой, словно папа только что держал ее в руках. Когда я провожу большим пальцем по названию, оно само читает мне себя, врезаясь в кожу, хотя буквы давно уже стерлись. Меня одолевает страшная тоска, как это часто бывает, когда я снова ощущаю боль папиного ухода. Когда я вспоминаю: какой-то день он еще был со мной, а на следующий нет. И как, когда папа ушел, он забрал с собой мой дар говорить.

Вдруг я испытываю жуткую усталость. Долгая поездка, вся эта печаль и ностальгия, этот странный дом, незнакомые люди, жара… все это для меня слишком, поэтому все, что я хочу – это погрузиться в сон. И все же, боюсь, я до сих пор не в состоянии уснуть. Может быть, обняв папину книгу, прижав ее к сердцу, я смогу ощутить тепло его присутствия? Я, пожалуй, устроюсь здесь на ковре, в луче солнечного света, от которого его шерсть кажется более яркой. Закрою глаза и пожелаю оказаться там, где мой дорогой папочка. Но он очень далеко. Я пыталась найти его много раз, но папа исчез. И все, что я могу – это лишь предаваться воспоминаниям. Перелистывать эти размытые картинки и вспоминать о проведенных рядом с ним минутах. Вспоминать те драгоценные моменты, что моя память сохранила, как сокровищница хранит древний клад. Моменты, когда он был рядом. Я закрываю уши руками, чтобы не слышать, как где-то на улице отчаянно кричит кукушка. Я сворачиваюсь в клубок, обняв книгу и пряча лицо в ее сухих, хрупких страницах, чтобы не чувствовать горький аромат сожженных овощей и угля, поднимающийся вверх по лестнице. Я плотно закрываю глаза, позволив лишь солнцу танцевать на моих веках. Медленно передо мной появляются изображения. Ночь, тихая и теплая. Костер, разведенный в дальнем конце сада. И наконец, папа около этого огня, его лицо ярко освещено пламенем. Он всегда предпочитал проводить время на улице, к маминому неудовольствию. До тех пор, пока позволяла погода, после ужина папа удалялся в это тихое местечко, собирал хворост и разводил костер. И сидел около него, держа в руке глиняную трубку и отдыхая. Я подходила и просила, чтобы он рассказал мне что-нибудь, и, немного посопротивлявшись для виду, папа соглашался. Он посасывал свою трубку и, подняв глаза к небу, словно ожидал ответа от Господа, какую историю поведать. И наконец начинал рассказ. О, рассказчиком папа был превосходным! Мой юный ум, гибкий, будто ива, внимательно следил за всеми поворотами сюжета, и перед моими глазами появлялись ярчайшие образы – воющие волки или поющие феи. Я была очарована. В самом деле, большинство папиных любимых сказок всегда были о чем-то волшебном. А к магии, как говорил мне папа, нужно относиться со всей серьезностью.

– Путешественники знают толк в колдовстве и чудесах, – прибавлял он. – Я не говорю, будто все они колдуны и тому подобное, но они понимают, что становятся свидетелями чего-то волшебного. Твои предки-цыгане обошли весь земной шар, Моргана, и в своих путешествиях встречали немало чудесных вещей и необычных существ. Так они получали свои знания: из далеких стран, странных обычаев и от таинственных незнакомцев. Я тоже раньше проводил все время в путешествиях, это было мое естественное состояние, пока твоя мама не поймала меня в сети.

Отец засмеялся и продолжил:

– Она хорошая женщина, твоя мать, но другая.

Он наклонился вперед, понизив голос.

– В тебе течет кровь волшебника, Моргана. Я это точно знаю. Не бойся ее, как некоторые. Это подарок с небес, хотя будут дни, когда он покажется тебе тяжким бременем.

Папа посасывал потухшую трубку. Он подносил ее к огню и снова зажигал. На какое-то мгновение папу окутывал дым, струйки которого, завиваясь, показывались из его носа. Мне было семь, и я считала папу драконом.

– Если ты не сможешь путешествовать, – сказал он, – то хотя бы постарайся как можно больше читать. Читай все, девочка моя. И храни все знания, потому что никогда не знаешь, когда они тебе пригодятся.

Отец сделал паузу и сел прямо, задумчиво глядя на меня. Я на протяжении многих лет пыталась понять, что скрыто за этим выражением.

– Каждый должен пройти свой путь, Моргана. Жизнь такова – она увлечет тебя то туда, то сюда.

Папа снова выпустил дым, откинувшись назад, так, что на него почти не попадал свет от костра, и в этом дыму он казался мне неясным видением. Единственное, что я ощущала, – его голос.

– Ты должна пройти свой путь, – повторил папа.

На следующее утро он исчез, и я никогда его больше не видела.

Воспоминания убаюкивают меня, а когда я просыпаюсь, то понимаю: прошло уже несколько часов, комната погружена в темноту, и лишь крошечная свечка мерцает на подоконнике. Я с удивлением обнаруживаю, что кто-то снял с кровати лоскутное одеяло и бережно меня накрыл. Судя по всему, этим кем-то был Кай. Должно быть, пришел поговорить, но увидел, что я сплю, и решил укрыть меня, чтобы не замерзла. Человек-загадка. А я уж думала, он придет среди ночи, чтобы потребовать ужин. Я встаю и выглядываю из окна. Ночь светлая, видны звезды, ярко светит луна. Мне трудно понять, который час, но в доме тихо, как будто не сплю одна я.