– Спасибо, Геральт. – Канарейка протянула ведьмаку его меч. – Хороший. Даже не думала, что такие массивные бывают лёгкими.

– Потому что ведьмачий. Видишь, волк? Это знак моей школы. У меня есть ещё один такой же, можешь оставить себе.

Канарейка улыбнулась, наклонила голову.

– Думаю, когда выберемся отсюда, я тебе его верну.

Эльфка подобрала свои кинжалы, закрепила их на портупею, а меч воткнула за пояс.

– Надеюсь, за дверью нас больше не ждёт никаких сюрпризов.

Ведьмак хмыкнул, толкнул створку вперёд и вошёл в комнату. Канарейка последовала за ним, но всё же нервно обернулась на пороге.

Комната была, как и все другие, пыльной и тёмной. Она служила спальней. Богатой, убранной ковирскими шелками и офирским бархатом, с комодами из бука и дуба. В центре комнаты стояла громадная деревянная кровать с искусной резьбой на спинке. Рука неизвестного мастера украсила кровать разными цветами и птицами, каким-то причудливым деревом…

Канарейка намеренно рассматривала резьбу дольше нужного – она уже предполагала, что увидит на самой кровати.

Там была Ирис фон Эверек.

– Она мертва, – отрезал ведьмак.

– Да, и уже довольно давно. – Кошка возникла на комоде возле кровати.

– Вы не говорили, что она умерла.

– А ты и не спрашивал, – отметил пёс.

Канарейка как будто заколдованная застыла на месте, смотрела на складки чёрного траурного платья, на потемневшие кости и два глубоких чёрных провала в черепе – глаза. Они как будто смотрели на эльфку.

– От чего… Она умерла?

– Она очень долго ждала Ольгерда, а он не возвращался. Она страдала и плакала, – сказала кошка.

– А потом у неё разорвалось сердце, – добавил пёс.

– Вы имеете в виду инфаркт? – уточнил ведьмак.

– Нет. Просто разорвалось.

Геральт о чём-то говорил с кошкой и псом, а Канарейка не могла двинуться с места.

Как же так получилось, что она ждала его столько лет? Страдала, мучилась, была окружена этими монстрами, жуткими тварями… Сколько же страха ей пришлось перетерпеть, сколько одиноких жутких ночей, мыслей о том, что их с любимым жизни разрушены его руками.

Канарейка многого не знала. Знала совсем немного. Только то, что Ольгерд загадал желание Стеклянному Человеку – вечно быть со своей возлюбленной, чтобы ничто их не разделило никогда. А Гюнтер О’Дим исказил слова, посмеялся над чувствами и желаниями, но всё же создал вечность. Для каждого – персональную.

Разорвалось сердце.

Разве так бывает?

Так не бывает.

А ещё не бывает вечной жизни.

И говорящих кошек и псов.

Сотканных из кусков тел чудовищ.

Демонов, исполняющих желания.

Ничего из этого не бывает. Даже в этом мире, полном чудовищ и магии.

Канарейка посмотрела на Ирис. Её скелет лежал на кровати на боку, так, будто она просто лежала и ждала. Однажды она выдохнула в последний раз.

Эльфка посмотрела на ведьмака. Он внимательно слушал то, что ему говорили кошка и пёс. Не двигался и не моргал.

И всё-таки она здесь потому что влюбилась в бессмертного атамана, потому что её отправил сюда Стеклянный Человек, потому что она и сама в своё время загадала ему желание. И всё-таки это происходит с ней, и это её жизнь. Она продолжается, идёт дальше.

– Нам нужно похоронить её… Я думаю, она всё ещё его ждёт.

Комментарий к XXXII. Дом

в этот раз правда долговато, но зато следующая будет прям скоро-скоро с:

========== XXXIII. Вечность ==========

У времени нет ни начала, ни конца. Время – вроде змея Уробороса,

схватившего зубами собственный хвост. В каждом мгновении скрывается

вечность. А вечность складывается из мгновений, которые создают её.

Нимуэ

Бугорок на рыхлой влажной земле – вот что в конце концов останется. Да и бугорок этот можно посчитать большой удачей: если он есть, значит, тело нашли, и нашли практически целым. Никто его не сожрал, не утащил в бездонную бездну, не разорвал на куски. Ну, или куски эти потом всё-таки смогли собрать.

Канарейка привыкла думать о смерти как о чём-то прикладном. Всегда заставляла себя забывать, что люди, которых ей заказывают, тоже отцы и сыновья, тоже имеют семьи и друзей, тоже думают и любят. Эльфка держала в голове только причину – из-за этого ублюдка сгорело краснолюдское гетто. А этот своровал пять телег зерна, предназначенного на пропитание разрушенной войной деревне. Иногда таких мерзавцев, конечно, заказывали ублюдки ещё хуже, но рано или поздно находился человек, готовый охотно заплатить наёмной убийце и за них.

Канарейка, по правде говоря, ещё не встречала таких смертей. Как бы ни больно было об этом думать, но даже Каетан умер за «предательство» – как бы ни назвали это скоя’таэли – за другие смерти, и умер он с мечом в руках. Не на кровати, ожидая возвращения родного человека.

Ирис фон Эверек была художницей. Канарейка не разбиралась в этом от слова совсем, поэтому имя Ван Рога, видимо, бывшее псевдонимом жены атамана, оставленное на большинстве картин, висевших в доме, ни о чём ей не говорило. Хотя даже она могла признать, что написаны они с душой. Талантливо.

Под раскидистым огромным деревом на пригорке, где, судя по оставленному здесь мольберту, Ирис проводила много времени, теперь была её могила.

Ведьмак стоял рядом с Канарейкой, опустив голову, смотрел в землю под ногами. Нужно было сказать какие-то слова, вот только что говорить о том, кого даже никогда не видел?

– Ирис фон Эверек была… Любящей женой. Преданной… Хорошей художницей.

– Мы не знали её лично, но я очень хотела бы её узнать… Печально, когда смерть приходит к тем, кто сам был добр и честен… – Голос Канарейки прозвучал сдавленно, в носу защипало.

Ну нет, только не сейчас.

Ани. Хохотунья, со своей длинной чёрной косой, дурацкой кошкой, которая жила неестественно долго, с её вечными попытками навязаться Канарейке в матери. Ведь у неё почти получилось. Девочка полюбила её, потому что Каетан любил её своей тихой и нежной любовью.

А когда старый эльф умер… Когда его убили, Ани была в Новиграде, ничего не знала, вернулась только через седмицу. Вернулась в пустой дом, залитый кровью и пропитанный смертью. Карина оставила ей записку – указала, где она похоронила Каетана. Обещала вернуться, когда отомстит за него.

Отомстить у неё не получилось – Тэмк’хаэна вместе с его отрядом развесил на деревьях отряд темерского сопротивления. Вскоре «Синие полоски» наткнулись и на саму Карину, приняли её за «белку» и погнали из леса. Погоня длилась несколько дней – чуткие как ищейки «полосатые» всё время находили её след, не давали продыху. Они потеряли её только на границе Брокилона и дальше не сунулись – дриады в те времена агрессивно относились к любому чужаку, а границы леса у них были какие-то свои, отличающиеся от начертанных на картах жителей округи и Северных владык. Карина и сама не хотела задерживаться в Брокилоне, поэтому обошла его кругом, вышла к Ленточке и помчалась в Вересковку. К Ани она приехала вся в мыле и крови, рухнула без чувств от усталости прямо на пороге.

Сама женщина всего лишь за месяц будто бы выцвела и потеряла себя. Узнав о смерти любимого, в порыве она срезала себе косу. Карину Ани встретила как родную дочь, и они долго плакали, обнявшись…

Потом они пытались жить как раньше. Но ведь было ясно, так уже никогда не будет. Вечера в доме стали пустыми и вязко-тоскливыми, Карина и Ани почти не говорили, между ними порвалась какая-то важная нить.

Карине очень быстро это стало невмоготу. Ани гасла на глазах, за несколько месяцев постарела на десяток лет. Средства стали поджимать – обычно хватало того, что получал от местных Каетан. В конце концов эльфка сорвалась с места, уехала в город «на заработки». На самом деле – отдохнуть, отвлечься и постараться забыть.

А потом Карина ввязалась в совершенно дурную и опасную авантюру, из которой выпуталась только через год, уже убийцей, уже Канарейкой, холодной и жестокой.