В большой сарай жители Вересковки натащили столов и лавок и стали собираться там, чтобы перекинуться костями или сыграть партию в гвинт.

Биттергельд, непривычный к езде верхом, с удовольствием плюхнулся на лавку. Канарейка положила рядом с ним вещевой мешок.

– Сразу поедешь, ушастая?

Канарейка кивнула. Она бы с удовольствием погрелась и просохла, выпила бы горячего вина или мёда, но чувствовала, что ехать надо сейчас.

– Где он?

– На западе, в паре миль в лесу опушка.

Канарейка собралась идти, но гном ухватил её за полу плаща. Эльфка обернулась, Биттрегельд поднял на неё взгляд.

– Карина, если ты не вернёшься к началу заката, я поеду за тобой.

Канарейка натянуто улыбнулась.

– Сиди здесь, Бит. Стереги вещи и пей. Ничего не случится.

Эльфка развернулась и вышла на улицу.

Конечно, с ней ничего не случится. Только она может застрять там надолго.

Дождь усиливался. Капли стучали по листьям, струями стекали с крон и пригорков. Лес был хорошо знаком Канарейке, она помнила буквально каждое дерево – как оно ещё было маленьким кустиком и как быстро росло, став теперь гигантом, подпирающим небо. Большим настолько, что эльфка не могла его обхватить.

Сбоку по лесу петлял ручей, бился о камни и шумел так, будто он был немногим уже Понтара. Весь лес громыхал от дождя, его обитатели спрятались от него же. Безжизненный и оглушающе громкий.

На Канарейку будто разом свалилось всё, что с ней произошло. Хотелось рассказать всё, до последнего слова и мига, как в детстве, совсем давно, прижаться к родной прямой спине, спине воина и убийцы, который сделал Канарейку собой.

Канарейка свернула с тропы, пробралась через заросли дикой малины и мелких дубов, вышла на поляну. Деревья склоняли к ней свои кроны, образовывая живую крышу, через которую не пробивался ни дождь, ни солнечный свет. Каетан часто ходил сюда, говорил, что это место напоминало ему Брокилон.

Эльфка села на землю возле большого плоского камня, будто растущего из земли. На его отполированной временем поверхности было выцарапано одно-единственное слово – athair*.

Лес вокруг гремел и раскачивался от порывистого ветра, только эта поляна словно находилась в каком-то параллельном мире или под магическим куполом.

Канарейка опустила капюшон, прошептала, наклонившись к камню:

– Caedmil, Kaethan.

Он часто ходил сюда, обретал здесь покой и смирение, а Канарейка и не могла пожелать ему большего. Поэтому, когда его убили, эльфка оставила тело эльфа здесь, чтобы он соединился с этим лесом, с этой поляной. Чтобы она всегда знала, где его искать.

Комментарий к XXVI. Смерть

Athair. –Отец.

Caedmil, Kaethan. – Здраствуй, Каетан.

Астарожна, хэдканоны и тлен

========== XXVII. Vita ==========

Очередная глава о далёком прошлом, плод моего воспалённого воображения.

Да простит меня Мелитэле за мою ломаную Старшую речь.

Что-то кончается, что-то начинается.

Кто-то очень мудрый

Каетан считал, что ему пришлось слишком рано учить её держать нож и лук.

Ей было одиннадцать, когда озлобленный на участившиеся нападения «белок» кмет прямо на улице схватил Карину за шкирку и принялся колотить. Девочка перепугалась, не стала метаться и сопротивляться, повисла у него в руках, не издавая ни звука. Мужчина стал бить её в живот, бросил на землю, в исступлении орал, схватил лопату и ударил девочку древком по рёбрам. Несколько мужчин собралось вокруг. Они ругались и размахивали руками, но никто даже не подумал остановить разошедшегося кмета.

В какой-то момент, когда слёзы уже кончились, а на теле, кажется, не осталось живого места, появился Каетан, которому о происходящем рассказал соседский мальчишка, друживший с Кариной. Эльф молча выхватил у кмета лопату, бросил её в сторону и поднял девочку с земли. Карина еле стояла на ногах.

К этому времени Каетан успел привыкнуть к девчонке. Она сильно помогала ему в быту – за столько лет он так и не научился толком жить с одной рукой. Да и скрашивала его жизнь эта маленькая серьёзная для ребёнка пройдоха. Её бросили совсем малышкой, а этого, по мнению Каетана, не заслужил никто.

Он жалел её? Возможно. Это были все чувства, которые он к ней испытывал? Совсем нет. Каетан с огромной радостью вмазал бы этом мужику по роже или вовсе проткнул его своим старым эльфским гвихиром. Но тогда люди ополчились бы против него, убежище скоя’таэлей было бы потеряно, и как результат самого Каетана убили бы «белки». За предательство.

Поэтому эльф сделал всё молча, с каменным бесстрастным лицом, даже не поднял взгляда на кмета. Забрал девочку и понёс её домой.

Кмет сломал ей ребро и оставил вместо боков два страшных, почти чёрных пятна. Перелом и синяки заживали долго, но всё же прошли под внимательным и немного даже навязчивым присмотром эльфа-травника. А вот страх и ненависть к людям остались с ней ещё на много долгих лет. Когда к травнику приходили посетители, она спускалась в подвал под каким-нибудь важным предлогом, и не поднималась, пока чужаки не уходили.

Со временем это стало проходить, её друг – соседский мальчишка долго и настырно искал с ней встречи. Один раз Каетан открыл ему дверь и даже пустил внутрь. Тогда Карине не осталось ничего, кроме как наконец посмотреть страху в глаза. Она заговорила с мальчиком, и тот так страшно обрадовался, что стал приходить чаще, оставался в доме эльфов и помогал подруге со сбором трав для Каетана.

Они были ровесниками, но человеческий ребёнок рос быстро, головой не поспевая за собственным телом. Эльфы взрослели медленнее. И пусть её друг стал рослым молодым человеком, а самой Карине исполнилось семнадцать, она всё ещё выглядела как ребёнок. Ей некуда было торопиться, в её распоряжении триста лет – для человека настоящая вечность. Зато друг торопился так, словно не планировал жить больше двадцати. С их общего шестнадцатилетия в сторону Карины посыпался ворох сальных шуток и комментариев, которые она усердно пропускала мимо ушей. Она выглядела как ребёнок, и, пусть и понимала всё, чувствовала себя ребёнком, что абсолютно естественно для эльфа её возраста.

На семнадцатом году её жизни случилось то, что Канарейка до сих пор помнила во всех деталях, хотя и старалась забыть.

Друг её, хоть уже и ставший добропорядочным вызимским кметом, страдающим ксенофобией и расизмом, а нет-нет, но заходил к давней подруге. Как выяснилось вскоре, со вполне определённой целью. Он решил, что знакомая с детства Карина доступна, не откажет ему, да и вообще, почему бы и нет – им обоим по семнадцать.

Один раз она ему отказала.

Но был и второй.

В тот день Каетан ушёл в город, продавать вызимскому травнику зелья и настойки. Карина брела домой с корзиной трав, фруктов и гусиных яиц. Навстречу из-за дома вывернул юноша, чудовищно ей обрадовался и позвал на реку – снимать сети.

– Я не могу, – ответила Карина. Тягуче, будто говорила на Старшей речи. Она всё никак не могла избавиться от этого странного произношения. – Каетан ушёл в город, сказал мне сразу возвращаться.

Друг напросился идти с ней, перехватил корзинку и первым вошёл в дом. Карина даже не успела ничего возразить. Когда за ними захлопнулась дверь, по спине эльфки пробежал холодок. Друг посмотрел на неё плотоядным взглядом. Его будто подменили. Он сел за стол, сложил голову на руки и наблюдал за перемещениями Карины по комнате.

Когда она раскладывала травы по ящикам, вдруг почувствовала его руки у себя на пояснице, тело, прижимающееся к ней сзади. Карина судорожно попыталась сообразить, что происходит, стала искать взглядом нож или любой другой острый предмет, но на столе стояла только чарка. Девочка схватила её, замахнулась, чтобы бросить назад, но «друг» перехватил её руку и заломил за спину, грубо уложил её на столешницу животом. Карина теперь еле доставала ногами до пола. Она попыталась пнуть его, но он подошёл вплотную, задрал юбку эльфки и стал шариться своими грубыми противными ей руками. Она закричала. Но кто бы пришёл ей помочь?