Гюнтер едва заметно улыбнулся, наклонил голову. Хотел что-то сказать, но Канарейка остановила его жестом:

– А я скажу. Нет. Я бы сейчас со всех ног к тому дереву летела. А я тут. Уже даже и не помню, какой он по счёту…

Эльфка легла на руки, сложенные на столе, почти мечтательно протянула:

– А так хорошо было бы наконец влюбиться. Знаешь, так, чтоб истинная любовь, как в сказках. В кого-то умного, сильного и не такого смертного…

Человек-Зеркало сцепил пальцы в замок, положил на них подбородок.

– Я ведь иногда исполняю желания.

Канарейка помотала головой, глотнула из бутылки, подпёрла голову рукой. Глаза закрывались.

– Ты что это, джин?

– Нет. Я заключаю с людьми сделки. Товарно-рыночные отношения: я им, они – мне.

– Странный ты. Даже для чародея.

– Не всё ли равно, кто я? Я могу помочь тебе.

Канарейка прыснула, замахала перед собой руками.

– После этого обычно просят душу или заключают в вечное рабство. Мне такое не надо.

Гюнтер рассмеялся смехом, похожим скорее на удары палкой по чугунному горшку.

– А ты мне нравишься. Хорошо, давай по-другому. Я делаю тебе одолжение. Подсказываю. Направляю, а не приношу на блюдечке. А потом ты делаешь одолжение мне. Ничего сложного, да и так довольно сложно забрать душу, верно?

Пол-литра спирта делали принятие решений простым и быстрым. Желание по этой же причине казалось важным и нужным, требующим сиюминутного исполнения.

– Я согласна. Скажи, часто у тебя просят подобное?

Господин Зеркало внимательно посмотрел её в глаза, сказал серьёзно:

– Нет, в основном просят богатства или вечной жизни. Твоё желание будет посложнее устроить.

С этими словами Гюнтер привстал, через стол потянулся к эльфке и положил ладонь ей на ключицу. Канарейка не успела возмутиться, как всё её тело пронзила острая боль. Словно тысяча стрел одновременно вонзилась в неё. Все хмель и спесь мгновенно куда-то делись, исчезла и она сама, осталась только эта невыносимая боль. Канарейка не могла даже закричать, привлечь к себе внимание, попросить помощи. Она как будто забыла, как говорить.

Гюнтер отпустил её, сел на лавку. Эльфка рухнула на столешницу. Из её глаз текли слёзы, не было сил ничего сказать. С усилием она приподнялась, взглянула на свою ключицу. Из-под рубахи виделся свежий багровый шрам в форме каких-то незнакомых эльфке букв.

– Это на память. Чтобы не забыла, что с тебя одолжение.

Только теперь Канарейка осознала, как она вляпалась. Захотелось отрезать себе язык, большинство проблем – из-за него.

– И что, когда же ждать действий от тебя? – прохрипела она.

Гюнтер улыбнулся. Так не улыбаются люди. Конечно, он – не человек. Не чародей. Не нелюдь. Какая-то очередная тварь, оставшаяся после Сопряжения Сфер? Тоже не очень похоже.

Кто же он?!

– Нужно подождать. Ты ведь не сказала, когда ты хочешь истинной любви?

Только что началась какая-то игра. Явно нехорошая, недобрая и вряд ли со счастливым концом. Канарейка понимала это уже тогда. Но что она могла поделать, если она сама – лишь фигура на доске?

Смешать О’Диму карты. Во что бы то ни стало. Такие истории не заканчиваются хорошо.

Солнце стояло в зените. Лошадь была вся в мыле и тяжело дышала, чувствовалось, что ещё чуть-чуть, и она рухнет в ближайший кустарник.

Биттергельд вцепился в седло, надеясь не упасть, и боролся с сонливостью. В Оксенфурт он доехал на телеге какого-то купца с условием, что гном будет править. Купец под утро был свеж и бодр, выспавшись в сене, а вот Биттергельд за ночь даже не сомкнул глаз.

Канарейка тоже уже давно не спала – больше суток, но сон был последним, о чём ей сейчас стоило беспокоиться.

– Ты помнишь, где дальше надо свернуть? – спросила эльфка.

– Ты видишь у меня где-то карту? – заворчал гном. – Я вообще сторонюсь трактов. И тебе бы советовал.

– Если ты про местных скоя’таэлей, то их сейчас мало. Большинство ушло в Аэдирн.

– Опять своё эльфячье царство строить? Срать мне на «белок» . А вот то, что нас могут приять за «белок»…

– Плевать, – бросила эльфка. – И не гунди. Забыл, с кем едешь?

– Ты не храбрись, ушастая. Ладно, срать. Сейчас бы только лечь на что-то чуть мягче камня и не напоминающее этого сраного коня. Меня уже от него тошнит.

Ещё с час они болтались по округе, спрашивая у редких путников, где находится корчма. Абсолютно все, кто им встречался, показывали в противоположные стороны, клялись пророком Лебедой или Мелитэле, что «На распутье» находится именно там.

Так могло бы продолжаться ещё долго, если бы Биттергельд не заметил на горизонте столбик дыма.

В полдень гном злобно пнул дверь корчмы ногой.

Хозяйка, немолодая кметка с маленьким блестящим лицом, нахмурилась и выкрикнула из-за стойки:

– Нелюди платят вперёд!

– С чего бы это? – завёлся Биттергельд.

– Хрен вас знает. Может, вы пришли нажраться и поспать, а потом ночью сбежите из окна.

– А ты неплохую идею мне сейчас подала, хозяйка, – оскалился гном.

Конечно, он никогда бы так не сделал. И не дал бы Канарейке, если бы у неё в голове родилась такая дурная мысль. Но единственное, что Биттергельд любил больше сквернословия – перепалки с людьми. Конечно, это редко шло на пользу его карьере – гном уже несколько лет работал в банке Вивальди, и ни один скандал за эти годы не обходился без его участия.

– А что, люди так не делают? – холодно спросила Канарейка.

Хозяйка замялась.

– Делают… Но вы выглядите подозрительнее. Воры так выглядят.

Биттергельд уже готов был распалиться матерным экспромтом, сложной многоэтажной конструкцией, но Канарейка положила руку ему на плечо и вытащила из кармана кошель.

– Нам нужна комната. Сколько?

– Де… Двадцать крон.

– Сколько?! – переспросил гном.

– Пятнадцать, – выдохнула хозяйка.

Канарейка отсчитала монеты и высыпала их на стол. Хозяйка показала им самую убогую и маленькую комнату в пристройке. И Биттергельд бы снова закатил скандал, но устал настолько, что, как только голова его коснулась перины, он заснул.

Эльфка опустилась на другую перину. Нога снова болела, колено будто бы пульсировало. К тому же отчего-то разболелся живот и ныла от долгой езды верхом задница. У Канарейки было ощущение, что у неё сейчас нет частей тела, которые не болят. Хотелось спать, но боль мешала, эльфка думала об Ольгерде, прокручивала в голове его настойчивые поцелуи и пыталась найти ответ на вопрос – делал ли он всё это только для того, чтобы убедиться в её сговоре с О’Димом?

На улице громко разговаривали кметы, из корчмы доносился стук кружек и посуды, пахло дымом и горелым. Ещё с час помучав себя мыслями и догадками, Канарейка всё-таки заснула.

Комментарий к XXIV. Хамелеон

приоткрываю занавес тайны и снова ухожу от каноничного сюжета в глухие дебри :)

========== XXV. Распутье ==========

Любовь смеётся над рассудком. И в этом её притягательная сила и прелесть.

Фрингилья Виго

Спала Канарейка беспокойно, то и дело просыпалась, ворочалась и комкала расстеленный под собой плащ. В конце концов ей надоело, она встала и подошла к окну. Уже вечерело, воздух стал по-вечернему прохладным и мягким.

Биттергельд ещё спал.

Хотелось или напиться, или разрыдаться. Эльфка всё никак не могла выбрать между этими двумя удовольствиями, в итоге взяла лютню и направилась к корчме.

Народу было немного. В дальнем углу сидели друг на против друга и негромко о чём-то говорили мужчина и женщина в капюшонах, двое кметов перебрасывались костями, методично напивался возле стойки усатый татуированный детина, а хозяйка в центре зала возила по полу веником.

Не самая благодарная публика. И всё равно. Денег было в достатке, просто хотелось петь.

Канарейка остановилась посредине зала, прислонилась к столбу и провела по струнам лютни. Лёгкая неторопливая мелодия сорвалась из-под её пальцев, всё в корчме внезапно утихло и прислушалось к звукам, которые были здесь непривычны и редки. Как можно было понять из названия, «На распутье» находилась на пересечении нескольких оживлённых трактов, ведущих к столицам. Все путники были смертельно уставшими и нуждались только в ночлеге и харчах – чтобы утром снова отправиться в путь. Музыки никто не жаждал.