Один из них таращился на мою волчицу гнилушками истлевших серых глаз. Гира вошла в соседнюю тень, даже не удосужившись обнюхать тело.

Наконец она беззвучно выскользнула из темноты наверху шахты подъемника, в истинное Гнездо. Огромный зал с куполом был закрыт внешними защитными пластинами. Толстая чешуйчатая броня полностью перекрывала вид Пространства Ока снаружи. Помещение могло освещаться исключительно с дозволения Нефертари. В эту ночь все было погружено во мрак.

Гира, крадучись, двинулась вперед, изучая столы, которые на самом деле были стойками, и стены комнаты, на самом деле — тюрьмы. Затем она взглянула вверх, на горгулий и других гротескных тварей, лепившихся к скелетообразной конструкции и злобно глядевших вниз, скалясь и распахивая пасти в беззвучном крике. Целая орда статуй из темного камня, недовольных присутствием волчицы.

Она не видела Нефертари. Не чуяла ее. Не чувствовала. Все вокруг смердело гниющей плотью и кровью, но Гира слышала неподалеку дыхание раненого животного. С этого можно было начать. Волчица пошла дальше, выслеживая и выискивая.

«Будь осторожна».

«Ты не понимаешь, о чем говоришь, господин. Она никогда не причинит мне вреда».

На одной из стоек впереди колыхалось пламя души — мерцающая белая аура, запятнанная трепещущими прожилками страха. На столе лежал скованный, жалкий в своей слабости человек. Задыхаясь, он молил о помощи. От него несло кровью, потом и стыдом, а аура переливалась полосами длительной агонии. На нем были остатки формы с инженерной палубы.

Гира подошла к пленнику, наблюдая, как человек дрожит на холоде. Тот нечленораздельно вскрикнул, протягивая то, что осталось от его руки, и волчица обнюхала открытые раны. Внутреннее кровотечение. Разрывы органов. Кем бы ни был раненый, он уже ушел слишком далеко, чтобы впредь принести хоть какую-то пользу.

Зверь медленно двинулся по кругу. Гира шла по охотничьим угодьям другого хищника, и теперь инстинкт брал в ней верх над прежними заверениями.

Нефертари была неподалеку. Жилы симпатической связи тянулись между искаженной болью аурой узника и ее собственной огненной душой, уходя в глубь помещения. Они трепетали, словно нити паутины, слабо озаренные пламенем души.

Гира пошла дальше, двигаясь по психическому следу объединенных страданием душ. Она петляла меж столов, и свисающие цепи поглаживали мышцы ее спины и плеч.

Вот перо на полу. Она принюхалась — перо не было ни черным, ни серым, а имело матово-угольный темный оттенок, промежуточный между этими цветами.

В сером пространстве впереди слабо горело пламя души. Ослабленной, истощенной. Вот почему волчица не почувствовала мою подопечную сразу. Нефертари умирала.

При виде нее у меня застыла кровь. Нефертари лежала ничком, наклонив голову, чтобы висок касался пола. Казалось, ее швырнули наземь и оставили там умирать — создание с безвольно раскинутыми конечностями, окруженное озером темных волос.

Когда волчица приблизилась, сознание Гиры затопила нездешняя вонь чуждой плоти. Смрад замерзшего металла, исходящий от чрезмерно белой кожи, накладывался на пряный насыщенный запах горячей нечеловеческой крови. С клыков волчицы потянулись нити горькой слюны. Близость к любому живому существу пробуждала в Гире голод.

Чужая дернулась и приподняла голову. Наиболее явными признаками ее нечеловеческого происхождения были остроконечные уши, темные крылья и раскосые глаза, однако то ощущение тревожной неправильности, которая всегда видится в чужеродной нам жизни, исходило от каждой частицы ее тела. Вплоть до манеры двигаться: движения Нефертари были слишком плавными. Она была изящна настолько, что это казалось зловещим и вызывало невольный озноб.

Глаза моей подопечной были черны, как безоблачная ночь, но нечеловеческое восприятие Гиры фиксировало лишь тлеющие угли души за остекленевшим взглядом. Одно из крыльев чужой колыхнулось с шелестом переворачиваемой страницы.

— Ты… — Мертвенно-синие губы Нефертари скривились в слабой пародии на улыбку.

Ее голос напоминал шипение обнажаемого клинка.

Гира не могла ответить вслух. Челюсти волчицы не предназначались для речи смертных.

Чужая приподнялась на трясущихся руках, и изо рта у нее побежал ручеек крови. Ее крылья прижались к спине и, трепеща, сложились. Я никогда не сумел бы предсказать такую близость между этой парой. Из всех существ на моем корабле они должны бы были ненавидеть друг друга сильнее всего. Я ни разу не чувствовал ничего, кроме настороженного равнодушия, между ними — моими сестрами, моими любимыми слугами.

Волчица продолжала приближаться беззвучной поступью. Когда клыкастая пасть прикоснулась к плечу чужой, Нефертари протянула дрожащие пальцы и обняла зверя за шею.

— Я хочу пить, — прошептала она. — Все эти никчемные жизни бессмысленны. Их души слабы, а боль ничего не значит. Сколько бы я ни убила, меня все равно мучит жажда. Но мы могли бы убить Ашур-Кая. Ты и я, Гира. Мы могли бы убить Ашур-Кая. Хайон нас простит.

Теперь чужая прижималась лбом к меху волчицы. Они были достаточно близко друг к другу, чтобы обмениваться беззвучной речью, даже теперь, когда чувства Нефертари притупились от голода.

«Нет».

Неслышимый голос Гиры был чем-то средним между собачьим рычанием и ревом медведя.

«Белый Провидец нужен нашему господину».

— Он меня простит.

«Да», — согласилась Гира, и я ощутил раздражение волчицы: Гиру злило, что я вижу ее глазами сцену, которая должна была оставаться тайной.

«Хайон простит тебе все. От этого убийство Белого Провидца не становится мудрым решением».

Какое-то время Нефертари хранила молчание, держась за волчицу. Я почувствовал… что же я почувствовал? Идея, что между ними может присутствовать что-то общее, казалась мне совершенно нелепой, однако так оно и было на самом деле.

— Где Хайон?

«Он был с человеком по имени Огненный Кулак. Теперь он готовится присоединиться к нам».

— Он меня запер.

«Ему пришлось запереть тебя после прошлого приступа голода, мучившего твою душу».

Вновь наступила тишина. На сей раз она не просто затянулась, а воцарилась на несколько минут. Никто из них не нарушал ее. Эта честь принадлежала мне.

Воздух разорвало снопом визжащего света, с ревом ударил ветер. В этой буре вопили неприкаянные души. Я чувствовал то отчаяние, с которым незримые руки тянулись из ревущей вспышки и с надрывным, жадным воем вцеплялись в кожу и волосы Нефертари. О, как же им хотелось ее получить! Нерожденные дети Младшего бога всегда желали ее.

Все они разом утихли с тем же гулким ревом, который возвестил об их появлении.

— Нефертари, — произнес я, вложив в одно слово приветствие и извинение.

На мгновение я увидел себя глазами Гиры: громадный силуэт, увенчанный похожим на солнце ореолом едкого золотистого света. Надвигавшаяся головная боль развернулась в полную силу, наполнив череп волнами жара и ненависти.

Эльдарская дева приветствовала меня лишь холодным взглядом.

— С тобой все в порядке? — спросил я, чтобы сказать хоть что-нибудь.

— Я хочу пить, — прошипела она мне, отпустив шею волчицы и поднимаясь на слабых ногах.

— Знаю. Мы направляемся к Галлиуму. Уход от центра облегчит твои страдания. Ашур-Каю следовало бы выпустить тебя поохотиться и напиться, когда нас брали на абордаж.

— Я хочу пить, — повторила она.

Слышала ли она меня вообще?

Я шагнул поближе. Гребень моего шлема, расчерченный полосами цвета кобальта и полированной бронзы, отбросил на темное железо пола уродливую тень.

— Нефертари…

— Я хочу пить, — на этот раз она прошептала эти слова, а не прошипела их.

— Я отдам тебе кого угодно из экипажа. И еще у нас есть несколько пленных Детей Императора.

— Никто из них ничего не стоит, — выплюнула она отказ от моего предложения. — Бессмысленная боль ничтожных душ. Так глубоко в Могиле Рождения… Хайон, мне нужно больше. Отдай мне Ашур-Кая.