— Я не могу этого сделать.

— Можешь! — Она оскалила зубы, и это не было улыбкой. — Можешь, но не станешь. Ты предпочитаешь мне отказать.

— Называй это как хочешь, — ответил я. — Гира, отойди от нее.

Тайная близость между ними вызвала у меня странную тревогу. Волчица повиновалась, бесшумно подойдя ко мне, но было очевидно, что зверь подчиняется неохотно — и в тот момент я ненавидел их обеих за это.

На сей раз Нефертари действительно умирала. Я видел это так же отчетливо, как ощущала моя подопечная. Прерывистый ритм ее сердца был болезненно замедленным. Я слышал, что ему не удается поддерживать такт, и оно трепещет в груди неистовым стаккато. Она миновала стадию боли, миновала даже муку. Это было страдание, переполнившее ее плоть и кости и поразившее саму суть. Крылья выглядели так, словно много дней теряли перья и привлекали мух. Вены под полупрозрачной кожей выделялись, будто черные трещины на грязном мраморе. Раскосые глаза, обычно столь яростные и сосредоточенные, помутнели и остекленели.

Она не могла умереть без моего разрешения. Однако могла достичь такой стадии агонии, что я позволил бы ей умереть во имя тех остатков сострадания, которые еще сохранялись в моем сердце.

Было больно видеть ее настолько ослабевшей. Близость шторма становилась для нее проклятием, приближение к Младшему богу час за часом вытягивало жизнь из ее тела. Из-за этого Око по праву считалось худшим из укрытий для племени Нефертари, но при этом и лучшим, поскольку ее сородичи никогда не последовали бы за ней сюда по собственной воле. А у нее была сотня причин скрываться.

Такова была моя Нефертари, создание из проклятого рода. Ее расе более не оставалось места в Галактике.

Она распростерла крылья, готовясь взмыть вверх и снова улететь к горгульям над головой.

— Нет, — сказал я ей.

Моя протянутая ладонь сжалась под неторопливое урчание сервоприводов в сочленениях перчатки. Телекинетическая пустота потянула эльдарскую деву за лодыжки и запястья, приковывая к земле. Летунья забилась и протестующее закричала.

Связать ее тело было детской задачкой. Значительно сложнее манипулировать разумом. Психическая невосприимчивость Нефертари означала, что мне придется пожертвовать изяществом ради грубой силы, а она входила в число тех немногих душ в Галактике, кому я не хотел причинять вреда сверх необходимого. В конце концов, она была моей подопечной. И бессчетное количество раз спасала мне жизнь.

Не обращая внимания на укоризненные взгляды Гиры и крики Нефертари, я сосредоточился на бесконечно малых психических манипуляциях внутри сознания чужой. Вдоль моего позвоночника побежал ручеек пота, что лишь мешало сосредоточиться. Подобные тонкие психические воздействия не давались мне естественным образом. Мои таланты лежали в области более жестоких методов.

Я пронзал своим шестым чувством ее мысли, полные беспомощного гнева, пробивая внешнюю оболочку ярости и более глубокие слои боли, все эмоции и воспоминания, чтобы нащупать внутреннюю механику нечеловеческого мозга.

И… вот оно: пряди биоэлектрической силы, соединявшие сознание с мышцами. Тысячи их связывали мозг с остальным ее телом. Было бы несложно отделить их грубым нажимом мысли. Но вместо этого я сжал их, помассировав невидимыми пальцами. Надавить в одном месте, ослабить в другом.

Биение ее сердца замедлилось. Глаза закрылись. Она упала на палубу — марионетка с обрезанными нитями и истощенным телом, — и я с облегчением неторопливо опустил руку.

Искусственный сон не продлился бы долгое время. Мне необходимо было утолить ее жажду. Она нуждалась в боли, питалась страданием. Чтобы она продолжала жить, другие должны были истекать кровью — иначе пустота по капле выпивала ее душу.

Воистину не существует более жалкой, проклятой богами расы, чем эльдары.

— Я хочу, чтобы ее покормили, когда она проснется, — произнес я вслух.

Гира глядела на меня немигающим взглядом. Она никогда не моргала.

— Я велю рубрикаторам притащить тридцать рабов на уровень входа в святилище и оставить их там в оковах.

«Это шторм. Неистовый круговорот в могиле рождения Младшего бога».

Я бросил взгляд вверх, на пластинчатую защиту, скрывавшую из вида пустоту. Я слышал ее — вопли потерянных душ, сопровождавшие продвижение корабля к пункту назначения. А также чувствовал ее, ощущал, поскольку есть опасности, которые невозможно игнорировать. Шторм, в котором мы шли, был чем-то из мифических кошмаров. Бог, погубивший расу Нефертари, высасывал из нее жизнь, взывая к душе, которую Ему задолжали.

«Ты рискнул идти через варп, — с нажимом передала Гира. — Здесь? Сейчас? В этом шторме?»

Я посмотрел на волчицу, что, крадучись, кружила возле меня. Существо превосходило по размеру большинство настоящих волков, да и множество других деталей не совпадало. Гира могла бы целиком проглотить ребенка.

«Я едва ли стал бы открывать Гнездо, зная, что она может сбежать», — ответил я.

Больше ни разу. Чтобы прекратить прошлую бойню, понадобилось три дня.

«Почему ты здесь? Что это за тайная близость между вами?»

«Ты настолько слеп к потребностям тех немногих, кто тебе предан?»

Очевидно, так и было.

«Так просвети меня».

«Я — единственное живое существо на борту этого корабля, чья боль никогда не поддержит ее. Когда ее мучит жажда, моя близость не подпитывает ее страдание. А она — единственная из смертных, кого мне запрещено уничтожить. Когда мне хочется есть, рядом с ней я не чувствую соблазна».

Я задался вопросом, в какой мере эта фраза принадлежала волку в сердце Гиры, а в какой — демону в ее голове. Это звучало почти так, словно зверь говорил о товарище по стае.

Гира почувствовала мое любопытство и ощерилась, с резким щелчком сомкнув челюсти.

«Не смейся надо мной. Твоя кровь будет очень приятна на вкус, колдун».

«А вот этого вкуса, моя любимая волчица, тебе никогда не узнать».

Глава 7

ОРЕОЛ

Я уже привык к скрипу пера Тота по пергаменту. Это шорох стал фоном моей теперешней жизни, совсем как когда-то, давным-давно, им был непрерывный гул громадных двигателей «Тлалока».

После «Тлалока» был «Дух мщения». А после него — «Крукал'Рай», известный Империуму под именем «Планетоубийцы». Каждый из них обладал собственной песнью механизмов, и она в какой-то степени умиротворяла. Скоро мы доберемся до той части моей летописи, когда мы ступили на палубы «Духа мщения». Это приятные воспоминания. Времена единства. Времена братства.

Прошлой ночью ко мне приходили мои пленители. Они явились с вопросами, вызванными, вне всякого сомнения, теми воспоминаниями, что я уже им передал. Первое, с чего они начали, — изложение длинного перечня имен и титулов, приписываемых мне — моим деяниям и побоищам, учиненным армиями, которые маршировали под моим знаменем. Звучало несколько тожественных голосов. Суд вершили мужчина, женщина, юноша, старик. Единственное, что их объединяло, — абсолютная искренность интонаций.

Они безостановочно зачитывали сотни титулов. Сотни. Сколько прошло веков с тех пор, как в Империуме произносили вслух мое подлинное имя?

Отрезвляющая мысль.

Мои пленители перечисляли титулы, и большую часть из них я в той или иной форме уже слышал раньше. Это были проклятия, которые выкрикивали небу мои враги в руинах городов, сожженных моими воинами. Имена, которые безоружные и невинные произносили в молитвах, заговорах и благословениях, надеясь, что я никогда не возникну из тьмы, будто некое мифическое чудовище.

Некоторые из этих имен были образны до мелодраматизма и неимоверно пышны, другие же знали только в одном городе или на единственной планете. Многие — и они вызвали у меня улыбку — были присвоены за зверства, совершенные армиями моих братьев по приказу других моих братьев. Почти дюжина перечисленных расправ произошла на планетах, где я никогда не бывал. О трех опустошенных мирах мне вообще не доводилось слышать.