— Галлиум.

Ашур-Кай постепенно возвращался к тщательной и бесстрастной обработке аналитических данных. В ходе разговора он рассчитывал свои ответы, как когитатор — математические выкладки. Галлиум — это было разумно. Нам предстояло дозаправиться, перевооружиться и провести ремонт.

— А после Галлиума? — надавил он.

Я знал, о чем спрашивает мой брат.

Решился ли я уже тогда? Был ли готов прыгнуть в ловушку Саргона и рискнуть всем на окраине Лучезарных Миров во имя высшей награды? Честно сказать, не знаю. Обдумывать — не значит сделать. Соблазн — еще не решение.

— Дай мне время, — сказал я. — Решу.

Я ощутил безмолвное подтверждение, но не согласие. Провидец сдержанной походкой вернулся на свою наблюдательную платформу. Одна его рука покоилась на навершии убранного в ножны меча.

Мне не хватало еще разбираться с его царственным гневом. Я поднялся с трона, но не для того, чтобы последовать за братом.

Впервые я встретил Леорвина Укриса среди пепла Тизки, за несколько столетий до неудавшегося сбора флота. Пожиратели Миров прибыли на наш растерзанный родной мир, чтобы самолично узреть, что же сотворили сыны Русса.

Хрустальный город пал, Просперо сгорел, остались лишь мертвые и умирающие. Магнус, первый господин моего легиона, бежал. Он, а также большинство уцелевших воинов скрылись через варп в свое новое убежище на Сорциариусе. Колоссальная энергия, высвобожденная подобной манипуляцией, утянула сердце Тизки вместе с ними в финальный судорожный исход. После этого остались только опустошенные окраины города, парки и широкие проспекты которых были усеяны миллионами мертвецов.

Я не был среди тех братьев, что добрались до Сорциариуса. В конечном итоге мне предстояло отправиться туда позднее, после окончания войны на Терре.

На самом же Просперо я не прокладывал себе дорогу к центральной Пирамиде Пхотепа, чтобы присоединиться к последнему бою Аримана. Я пробивался по пылающим улицам, и мой путь пролегал к западному краю города. Мне нужно было добраться до Пограничных Зиккуратов и сделать это без братьев, поскольку «Тлалок» ушел вместе с остальным флотом. На его борту находилась Анамнезис, а также те из моих воинов, кто пережил Ересь лишь для того, чтобы погибнуть от бессмысленной Рубрики Аримана. Ашур-Кай командовал «Тлалоком» в мое отсутствие, так что оказался далеко от Просперо, когда планета пала. Я, с какой стороны ни посмотри, был один.

И мне не удалось достичь своей цели. Помешали раны. Я уже получал серьезные ранения прежде, в океане Варайи, однако тогда эти травмы легко зажили, стоило мне выбраться из воды. Идея о том, чтобы умереть от них, казалась скорее смешной, чем пугающей. Это были не удары топоров, булав и снарядов болтеров.

Когда я больше не смог бежать, то, пошатываясь и хромая, продолжал идти к горизонту, где к небу возносились ступенчатые пирамиды. Когда больше не смог стоять, то пополз, а когда уже не смог ползти… не помню. Сознание оставило меня — его помутила боль в расколотом черепе и израненном теле.

В какой-то момент среди последовавшего безвременья я помню, как глядел в ночное небо и думал, что звезды могут быть нашим наконец-то подоспевшим флотом на орбите. Тьма приходила и отступала тошнотворными волнами — день, ночь, закат, рассвет. В изменениях неба не наблюдалось никакой упорядоченности, по крайней мере, ее не могли уловить мои гаснущие чувства.

Гиры не было рядом — она покинула меня в поисках помощи. Я чувствовал холод. Генетические улучшения, заставлявшие тело компенсировать потерю крови, уже не помогали. Еще болел живот, но без ощущения времени я не мог знать, что это — первые укусы голода или же затянувшаяся агония истощения.

Помню, как чувствовал, что мои сердца замедляются, сбиваясь с ритма, а одно из них бьется слабее и даже медленнее, чем другое.

— Этот жив, — раздался голос с некоторого расстояния.

То были первые слова, которые я услышал от Леора.

Я думал о той встрече спустя столько лет, шагая по залам «Тлалока» в поисках Пожирателя Миров и шестерых его уцелевших братьев.

Они устроили себе временное логово в одном из арсеналов корабля. Там уже заставили трудиться рабов с различных палуб. Их оторвали от всех текущих обязанностей, чтобы провести обслуживание доспехов и оружия Пожирателей Миров.

Двое воинов сражались на металлических распорных стержнях, вытащенных из стен корабля. Еще один сидел, прислонившись к ящику с боеприпасами, и монотонно бился затылком о железную коробку. В его омываемом болью сознании я ощущал размеренное, почти как хронометр, облегчение: боль внутри черепа слабела при каждом ударе головы о ящик. Он посмотрел на меня. Его взгляд не был тем расфокусированным взглядом имбецила, которого я ожидал. Это был измученный, все осознающий взгляд. Я чувствовал в нем злобу. Он ненавидел меня. Ненавидел мой корабль. Ненавидел, что оставался жив.

Вокруг Пожирателей Миров двигались тени. Слабые духи страдания и безумия, привлеченные к истерзанным воинам и с каждым мигом приближающиеся к рождению.

Леор избавился от половины брони, пользуясь для этого крадеными инструментами. Как и у закованных в доспех крестоносцев самых примитивных культур, нам требовалось немало времени и помощь обученных рабов, чтобы надеть и снять боевую экипировку. Каждая из пластин механически подгонялась к своему месту и синхронизировалась с теми, что располагались под ней.

— Дай нам арсенальных рабов, — так поприветствовал меня Леор, прежде чем указать на несчастных бедолаг, «чистящих» элементы его доспеха грязной ветошью. — Эти никчемны.

Причина заключалась в том, что «эти» не владели необходимыми техническими навыками. Теперь на «Тлалоке» оставалось немного арсенальных рабов, поскольку мало кто из нас в них нуждался. Рубрикаторы вряд ли могли снять с себя доспехи — учитывая, что, кроме доспехов, от них почти ничего не осталось.

Обо всем этом я умолчал, а сказал лишь:

— Я подумаю, если попросишь вежливо.

Он ухмыльнулся. Никаких вежливых просьб не планировалось, и мы оба это знали.

— От пленного провидца Фалька у меня мурашки по коже пошли. Как думаешь, его корабль спасся?

— Это возможно, — согласился я.

— В твоем голосе не слышно особой уверенности. Эх, жаль. Фальк мне нравился, пусть он и был слишком подозрителен по отношению к своим друзьям. Ладно, так чего ты хочешь, а? Если ты пришел за извинениями, колдун…

— Нет. Хотя с твоей стороны было бы любезно хотя бы признать тот факт, что я спас тебе жизнь.

— Ценой пятидесяти моих людей, — отозвался он. — И моего корабля.

Его фрегат годился в лучшем случае на свалку, о чем я и сообщил.

— Может, это и был кусок помойного дерьма, — сказал Леор, со скрежетом зубов изобразив нечто, что с большой натяжкой можно было бы назвать улыбкой. — Но это был мой кусок помойного дерьма. А теперь говори, зачем ты на самом деле пришел.

— За списком мертвых.

Он поглядел на меня — несмотря на уродовавшие лицо шрамы и швы, оба его темных глаза были не аугметической заменой, а теми, что достались ему при рождении. Приподняв бровь, а точнее, образовавшуюся на ее месте рубцовую ткань, он в искреннем замешательстве переспросил:

— Что?..

— Список мертвых, — повторил я. — Ты спросил, зачем я пришел. Вот зачем. Я пришел выслушать список мертвых.

Теперь они все смотрели на меня. Дуэлянты застыли. Сидевший на полу больше не бился головой о ящик позади себя.

Леор десятилетиями командовал Пятнадцатью Клыками и служил офицером в легионе во время Великого крестового похода. Он не стал оборачиваться к своим людям за подсказкой, однако я почувствовал, что он мысленно учитывает присутствие воинов. Леор знал, что его бойцы наблюдают за ним, за этой сценой, за тем, как он отреагирует. Но также я ощущал и паучье присутствие механизмов, затормаживающих его разум. Напряжение подтачивало здравый смысл, терпение и концентрацию, проталкивая по черепу боль вместо мыслей.