Краем глаза Василий Васильевич уловил внезапное движение змеи. Теперь удав, приподнявшись на хвосте, медленно раскачивался из стороны в сторону, выводя телом замысловатые спирали. Но уже в следующий миг ему было не до удава. Потому что внезапно налетевший ветер, набирая ураганную скорость, закрутился вихрем вокруг Василия Васильевича, и вдруг подхватил его, оторвал от скалы, и поднял в воздух...
- Эти вехи просты и всем известны... - неслось ему вслед. - Но ты скоро сам их увидишь и все поймешь.
3.
Ветра больше не было. Пещеры со змеей - тоже. Василий Васильевич увидел себя стоящим в тумане. Ничего не видно даже на расстоянии вытянутой руки. Никаких ориентиров, и ощущения силы тяжести как будто не стало. И что дальше? Куда двигаться и как? От чего отталкиваться и к чему стремиться? Он застыл в состоянии полной неопределенности.
Оставалось взывать к святому старцу. "Что мне делать дальше?" - мысленно обратился к нему Василий Васильевич. И тут же ноги ощутили желанную твердь, а в пелене тумана словно открылось окно. И прямо за окном проявилась, а точнее, вспыхнула картина, в первый момент ослепившая его. Радужное сияние за "окном" соседствовало с глубокой затягивающей чернотой. Когда глаза немного адаптировались, Головачев разглядел, что и за сиянием, и за чернотой скрываются два ряда ступеней. А если точнее, высоких уступов. Уступы эти располагались по диагонали друг к другу, так что путь от одной до другой получался зигзагообразный. Один ряд ступеней шел вверх и весь был окружен сиянием семицветной радуги, где каждый из привычных цветов имел еще и множество оттенков. А другой уходил вниз, в бездонную пропасть, и свечение над ним было черным.
"Это же черная радуга Инферно!" - вдруг понял Василий Васильевич. Видеть ее воочию ему раньше никогда не приходилось. Но о ее существовании он знал из информации, снятой в свое время с мозга захваченного в плен Ирландского Монстра Уве, Воплощения одного из Верховных Демонов.
Сейчас это был всего лишь возникший в виртуале образ, и Головачев, конечно, отдавал себе в этом отчет. Однако картина впечатляла своим величием. Оставалось понять, для чего это зрелище возникло перед ним. Какой принцип она иллюстрирует? Что призывает осмыслить и ощутить?
Теперь Василий Васильевич не видел святого Иоанна, но все же незримо ощущал его присутствие где-то рядом. Какая-то сила вдруг словно приподняла Головачева, будто отрывая от земли, и ему неудержимо захотелось встать на первую из радужного ряда ступеней.
Мгновенное ощущение полета - и вот картина в "окне" изменилась.
Теперь перед ним был словно экран, на котором разворачивалось действие какого-то документального фильма.
Это был город. Знакомый - и уже как будто совсем чужой. Москва примерно начала 90-х годов прошлого века. Мрачная, унылая, грязная. Горы мусора лениво передвигаются ветром по тротуарам и мостовым. Озабоченность и тревога на лицах людей.
Они стоят в очередях и перебирают в руках продовольственные талоны. Разговоры только об одном - ничего невозможно купить, а то, что можно купить - то безумно дорого.
Тогда он в первый раз поссорился с Зайкой. Он перестал узнавать ее. Потому что говорить она могла только об одном: как невозможно дорого стоят вещи и продукты, и как им скоро нечего будет есть, и не во что одеваться.
Общая ситуация усугублялась тем, что он тогда потерял работу - свехсекретный исследовательский центр, входивший в состав ГРУ ГШ СССР, в котором полковник Головачев был руководителем целого направления по методам прогнозирования и изучения явлений синхронизма (так называемых "парных событий") и ойоноистики, закрыли в рамках того, что только называли конверсией. И что реально являлось уничтожением оборонного и научного потенциала страны. И сразу потерявшая многие привилегии и блага семья жила тогда более чем скромно. Но не голодали же! А Зайке оказалось очень тяжело перенести и это падение уровня жизни, и наступившую нестабильность и неопределенность.
Он хотел помочь ей. Объяснить, что надо быть сильнее, надо достойно все перенести. И что он найдет работу, в крайнем случае не в России, так за рубежом. Но, видимо, ему не удалось объяснить это. Тогда они поругались - в один из немногих раз в их долгой совместной жизни.
И он ушел бродить по городу. Просто так, безо всякой цели.
Неожиданно на "экране" он увидел себя. Да, вот он идет по этому грязному тротуару, мимо пустых витрин, очередей, озабоченных хмурых людей. Теперь он одновременно видел себя со стороны - и как бы переживал все это заново. Он шел и думал: "Неужели вот это и называется жизнь? Вот это и есть ее основное содержание и смысл? Толчея в очередях. Препирательства с женой. Бесконечные заботы о хлебе насущном. Трагедии на почве стоимости килограмма колбасы. И это - все? Ради этого люди рождаются и живут?"
И тогда из глубины его сознания вдруг всплыла какая-то другая часть его самого. Как будто какое-то другое существо, знающее ответы на все вопросы. И эта глубинная часть сознания сказала ему: "Нет. То, что ты видишь - не есть истинная жизнь. Это призрачный внешний слой. Это все важно, но это частности. А Жизнь в целом - это совсем другое".
Тогда он воспринял это как озарение. В душе, откуда ни возьмись, вспыхнула радость. Та, другая часть его самого жила в радости. И эта радость не зависела от стоимости колбасы или колготок в ларьке. Потому что жила в другом, истинном мире, мире духа, а не призрачном мире тусклой Москвы начала 90-х...
Внезапно он посмотрел и на себя, и на окружающих людей совсем по-другому, словно со стороны, с вершины своего нового знания. Они больше не раздражали его своим муравьиным копошением, своими мелочными заботами. Тепло и любовь поднялись в его душе, вперемешку с жалостью. "Люди! - захотелось сказать ему. - Опомнитесь! Посмотрите в себя и на природу вокруг. Вы живете! И это главное. И жизнь не закончилась. Все еще образуется..." Но он ничего не сказал, потому что знал: не поймут, сочтут за сумасшедшего. Тот, кто в начале 90-х осмелился бы сказать, что цены на продукты - это не самое главное, и впрямь рисковал угодить в сумасшедший дом...
Домой он пришел в самом светлом расположении духа. Ничего не стал говорить Зайке. Просто обнял ее за плечи и поцеловал. Она улыбнулась, глаза ее потеплели. И погас в них этот безумный огонек одержимости. Воистину спасись сам - и многие вокруг тебя спасутся...
"Экран" погас.
- Ты прошел тогда первую ступень, - услышал Головачев голос Иоанна Лествичника. - Беспристрастие и отложение попечений и печали о мире - так она называется. Эта ступень не случайно первая. С нее все начинается. Ты выбрал путь беспристрастного отношения к миру и ухода от земных ценностей. И Лествица повела тебя дальше.
Снова ощущение мгновенного полета - и опять перед ним зажегся "экран".
Теперь перед ним была заснеженная таежная заимка. И он уже знал, куда попал на сей раз.
Тогда, в начале 90-х, когда он остался не у дел, и мир как будто трещал по швам, он потерял почву под ногами. Отношения с женой продолжали оставаться напряженными. Он предпринял несколько попыток найти себя в бизнесе, но все они оказались неудачными. Город и люди в нем становились все более чужими, их заботы и тревоги - все более непонятными. Головачев понял, что не в состоянии разделить всеобщий азарт погони за легкими деньгами. Потому что за этой погоней из его жизни уходило нечто, с потерей чего он не мог смириться. Тогда он занялся репетиторством и одновременно через своего знакомого, работающего в то время в представительстве одной крупной зарубежной компании, через являвшийся в те времена диковинкой Интеренет разместил свои резюме на ряде зарубежных рекрутинговых сайтов. В надежде, что его пригласят на работу в какой-нибудь из иностранных исследовательских центров. И хотя он со своим допуском секретности формально еще пять лет был невыездным, это его не пугало. Поскольку в творящемся бардаке уже несколько его коллег спокойно уехало работать за рубеж. Хорошо хоть, что закончивший с красным дипломом МФТИ сын, взяв распределение в Курчатовский институт, одновременно почти сразу нашел вакансию в одном из университетов США и теперь совершенствовался в языке и собирал документы, готовясь к отъезду. Так что хоть одной заботой у них стало меньше.
