- Не знаю, придурок он или нет, но в подштанники наверняка наложил.

- Ну ладно. Но мы стоим на месте.

- Не совсем. Ведь у нас имеются материалы дела и список всех занятых в группе упаковщиков. Достаточно добраться до тех, кого отослали на фронт, и спросить, почему они были неудобны.

Шильке прикусил губу.

- Ну, точно.

- Меня же мучает кое-что другое. Где спрятать наши сокровища, когда Фестунг Бреслау начнет распадаться.

- Я тоже об этом думал. Если кого-либо из нас в ходе обмена войск схватят с бриллиантами в кармане. То без вопроса поставят под ближайшую стенку.

- Хмм, это точно. Вот только я понятия не имею, какое убежище выдумать. В голове совершенная пустота.

- А как укроемся мы сами?

- Эту проблему я уже решил. В лагере для польских принудительных работников.

- Господи, да, я немного говорю по-польски, но ведь любой узнает…

- Спокуха! – широко улыбнулся Холмс. – В этом лагере и не такие вещи творятся.

Их беседу прервала странная профессия. Со стороны города, а конкретно: от Фрайхайтсбрюке, близился ряд людей, живьем взятых из "данс макабр"[56]: едва-едва ковыляющие старички, тетки с какими-то свертками на спинах, калеки без рук или без ног. Они шли молча, лишь время от времени поглядывая на противоположный, горящий берег Одера. Их вел пожилой священник с жестким, застывшим словно маска лицом. Когда процессия подошла ближе, Шильке и Холмс услышали его проклятия.

- Да поглотит адский огонь коменданта Нихофа[57]! И кой дьявол назначил его командующим? Ведь этот преступник уже уничтожил прекраснейшую памятку христианства. Он уничтожил монастырь на Монте Кассино только лишь затем, чтобы полякам достались одни развалины! Позор! И он уничтожит Бреслау точно так же, как и святой памятник…

Колесо инвалидной коляски какого-то старика застряло в дыре между плитами тротуара. Холмс подскочил, чтобы помочь.

- И кто это? – спросил он при случае, указывая на священника, ведущего странную процессию.

- Ну… Он немного стукнутый, он…

- Да не бойтесь. Я на него не донесу.

Старичок внимательно поглядел на Холмса. Результат осмотра, похоже, его удовлетворил.

- У него была церковь на Клостерштрассе. В общем, приход его разбомбили. Какой-то пастор из Цимпель согласился нас принять, так что теперь он ведет остатки своих прихожан в безопасное место.

- Правильно. Район Цимпель должен будет остаться целым.

- Как и всякий пастырь, он просто пытается спасти свою отару. Не надо доносить на него.

- Никогда я ничем подобным себя не запятнаю. Можете мне верить.

Старик покачал головой.

- Он немного не того. Ведет дневник, в котором все записывает. Факт за фактом, день за днем.

- Вот с этим ему следует быть поосторожнее…

- У него имеется план. Он хочет спрятать свои записки, и он верит, что в будущем люди узнают правду о Фестунг Бреслау.

Холмс кивнул с некоторым восхищением. Он глянул на священника, фигура которого была видна в свете огня.

- И как его зовут?

- Пауль Пайкерт[58].

Задумка Холмса по обнаружению оставшихся людей из группы упаковщиков была – в теории – идеальной. Закончилась она путешествием Шильке в начальную школу на Губенштрассе, где – это правда – ему удалось найти столяра Франца Риттера, даже допросить его, хотя и весьма кратко, поскольку допрашивающий с помощью пары гранат сам убил плененного в стене свидетеля. Шильке, очутившийся в аду, командовал ротой солдат на передовой, стрелял в людей с близкого расстояния и почувствовал на себе мощь взрыва пары бомб, разболелся, и ему самому казалось, будто он умирает. Несколько дней он валялся практически без чувств и почти что без сознания на тайной вилле абвера в районе Карловиц. Никакие процедуры со стороны Холмса и Ватсона результатов не приносили. Больной оставался в ступоре, с отсутствующим взглядом. Даже Рите не удалось ничего сделать. Но когда Дитер почувствовал себя чуточку лучше, она решилась на лечение более радикальное, заставив заниматься с собой диким сексом. Вроде как подействовало. Во всяком случае, валяясь на сбитой постели, еще не совсем придя в себя, он прошептал:

- Китайские куколки.

Рита лишь головой крутила.

- Тебе лучше?

- Китайские куколки. Он сказал "китайские куколки".

- Я тоже ничего не понимаю. Холмс повторил мне то, о чем ты бормотал в бреду.

- Что Риттер имел в виду?

Девушка подтянула к кровати небольшой столик на колесиках и налила им горячего крепкого чаю из термоса. Она же помогла Дитеру склониться к чашке.

- Я нашла известного синолога, - сообщила она. – И, естественно, спросила у него о них.

- И?

- Поначалу он хотел просто побыстрее отправить меня. Китайские куколки? Ну, это такие куколки, что были куплены на рынке в Китае, звучал его первый ответ. Но офицера крипо так легко не сплавить.

- Умоляю, плыви к берегу, а не блуждай по меандрам, - пытался укротить Шильке ее типично женский талант к слишком подробному изложению.

- Это могут быть театральные марионетки. В семнадцатом веке родился театр "кабуки" и кукольный театр "ёрури", основоположником которых был театр "но"…

- Но?

- Это не простое "но", а "но", написанное через "о" с черточкой наверху, "нó". Такое вот… такое вот ноххоооууу… - Рита издала из себя хриплый звук, как будто бы собиралась блевануть. – Или же нО – это "о" уже было кратким, но звучало как вскрик – в зависимости от произношения.

- Это означает, что если кто-то захочет блевать, он говорит долгое "но"?

- Ну… - кивнула Рита.

Оба рассмеялись.

- Так что там с театром?

- В ёрури рассказ, излагаемый в виде песни, иллюстрируется игрой кукол, одетых в богатый исторический костюм. Куклы размером около метра, но с костюмом они весят столько, что их должны передвигать целых три человека. Актер в сценическом костюме, управляющий куклой, и два его одетых в черное ассистента.

- И что? – Дитер допил чай и поставил чашку на стол. – Эти куклы настолько ценны, что их необходимо прятать в национал-социалистических сундуках от Советов?

Рита прикусила губу.

- Они совсем даже не ценные.

Шильке онемел.

- Ценности они не представляют. Конечно, бывают достаточно ценные коллекции и даже одинарные очень старые экземпляры. Но они не способны сравниться по ценности хотя бы с китайским фарфором, который в национал-социалистических пещерах не прячут.

Шильке приподнялся на локтях.

- Так на кой черт их прячут вместе с другими сокровищами?

- Знаешь, я предлагаю тебе игру. Ты будешь спрашивать меня, а я тебя.

Дитер вновь упал на подушку. Рита склонилась над ним.

- А может, мы неправильно рассуждаем, - сказала она. – Быть может, их совсем даже и не прячут?

- Но ведь Риттер говорил…

Рита перебила.

- Ты конфабулируешь[59]. Он не говорил, будто бы прячут. То был лишь его ответ на твой вопрос, с чем у него ассоциируется таинственный фон Нойманн, который приезжает из Берлина, которого все боятся, и которого никто не видел.

- Это точно. Риттер рассказывал, что Нойманн ассоциируется у него с китайскими куклами. Только ассоциируется.

- Хмм…

- Ну ладно. Но тогда, на кой ляд им были нужны огромные китайские куклы? Не лучше ли коллекционировать такие маленькие, легенькие, из театра теней, а не такие которые должны таскать три человека сразу?

Рита пожала плечами. Долгое время они ничего не говорили, слушая грохот орудий на юге и западе. Здесь, в Карловице, они были практически в безопасности. Холмс утверждал, что в этом месте до самого конца войны ничего происходить не будет. По причине подтопления заливных территорий, здесь не пройдет какое-либо наступление с участием тяжелой техники. Войска должны остановиться на линии Видавы с севера, а с востока – в Закрау. Крупных бомбардировок тут тоже быть не должно. Русские не желали разрушать огромные немецкие казармы в этом районе. Ведь после войны им нужно было где-то размещать массы собственных войск. А у этого района имелось еще одно достоинство. По причине отдаленности здесь не были слышны советские пропагандистские громкоговорители.