Нынче ночью, верь не верь,

Кто-то стукнул в мою дверь.

Я хотел бы скрыться, но не смею,

Я боюсь, что он там,

За закрытой дверью.

— Антон, почему вы не хотите рассказать, что с Вами произошло? — раздался в тишине просторного кабинета тихий спокойный голос.

Его обладатель сидел в кресле и лениво перебирал в руках деревянные чётки. Это был невысокий мужчина в белом халате слегка за пятьдесят с небольшой поседевшей бородкой. Его серые глаза скучающе глядели из-под очков на высокого светловолосого парня, лежащего на кушетке. Лицо парня напоминало восковую маску: ни одной эмоции, только застывшее выражение отрешённости и безразличия к своей дальнейшей судьбе. Руки безвольно сложены на груди, как у покойника. На вид лет двадцать, но глубокие морщины уже проступили в уголках глаз и на лбу. Он бы был необыкновенно красив, если бы не неопрятный внешний вид и большие мешки под глазами.

— А вы уверены, что хотите этого, док? — наконец вымолвил парень, которого мужчина до этого назвал Антоном. При этом рот его странно изогнулся, как будто каждое слово давалось ему с трудом.

— Да, это моя работа. И если я буду знать причину вашего состояния, я смогу помочь Вам. вы еще так молоды, чтобы проводить лучшие годы, запертым в больнице, — мужчина старался говорить доверительным тоном. Этот пациент только недавно поступил, и наладить с ним контакт было очень важно.

— Обычно те, кому я всё рассказывал, умирали, — губы парня застыли в презрительной усмешке, однако, глаза оставались такими же холодными, обращёнными внутрь.

В это время в дверь кабинета постучали. Парень вздрогнул и с ужасом посмотрел в направлении двери. Она стала медленно открываться. Парень собрался, каждый мускул был напряжён, с лица моментально слетело всё спокойствие. Даже доктору передался тот страх, который испытывал его пациент, и он с опаской покосился на дверь. Ведь просил же никого не беспокоить!

В кабинет вошла медсестра. Антон облегчённо выдохнул и вновь развалился на кушетке, уставившись в белый потолок. Переход от неконтролируемого ужаса к внешней расслабленности дался ему на удивление легко, только слегка подрагивающие кончики пальцев выдавали напряжённость.

— Владимир Петрович, я принесла Вам личное дело пациента Алтуфьева, — заговорила медсестра, протягивая документы.

Доктор растерянно кивнул ей, принимая папку. Краем глаза он продолжал следить за метаморфозами своего пациента. Медсестра вышла, слегка хлопнув дверью. Хлопок заставил тело Антон вздрогнуть.

Раскрыв дело, Владимир Петрович быстро пробежал глазами записи. Информации было крайне мало. Алтуфьев Антон Николаевич, двадцать лет, студент. За последние два года потерял мать, жену и ребёнка. О причинах смерти родственников не упоминалось. Далее, нервный срыв и попытка суицида. После этого был доставлен сюда. В отделении третий день, на контакт не идёт. Постоянно просит перевести его из одиночной палаты или выдать психостимуляторы, чтобы не спать.

— Так, вы мне расскажете о себе? — спросил доктор, еще внимательней рассматривая своего пациента.

— Не боитесь? — переспросил Антон с презрительной усмешкой.

— У меня было много пациентов и страшными рассказами меня не испугать, — ответил доктор. — Я ведь действительно хочу и могу Вам помочь.

— Хорошо, док, теперь не отвертитесь, — с вызовом бросил парень. — Хотя Вам было бы лучше, если б я изображал тут Наполеона, или, накурившись опия, рассказывал о посетивших меня галлюцинациях. Я знаю, Вы мне не поверите, но это не имеет никакого значения. Надеюсь, завтра мы сможем ещё раз поговорить. Если он не придёт за Вами.

Доктору хотелось спросить, кто этот «он», о котором упомянул пациент, но он не решился перебивать, боясь сбить парня с настроя на откровенность. Тем временем пациент начал свой рассказ.

Вы не поверите, док, но в детстве я был очень весёлым и радостным ребёнком. Настоящий белокурый ангелок, который одним своим видом приносил людям радость. Стоило взрослым посмотреть на меня, и их лица расплывались в приветливых улыбках. Я же улыбался в ответ всем и каждому. Отца у меня никогда не было, зато мать любила до беспамятства, разрешая всё, но это нисколько не испортило мой характер. Помню, она объяснила мне, что нужно здороваться при встрече. Мы гуляли, я держал маму за руку и каждому встречному, улыбаясь, говорил: «Здравствуйте». Встречные люди моментально умилялись, трепали рукой по моей светлой макушке и поздравляли маму с таким замечательным ангелочком. Я же был просто счастлив.

— Привет, — радостно крикнул я высокому темноволосому мальчику года на два-три меня старше, стоящему возле подъезда нашего дома. Он казался таким затравленным и одиноким. Я рассмеялся, а лицо мальчика исказилось гримасой отвращения. Я ничего не понимал и продолжал, улыбаясь, разглядывать его.

Сзади меня одёрнула мать и быстро потащила домой. Она впервые повысила на меня голос, говоря, что здороваться нужно только со знакомыми, и ни в коем случае не надо подходить близко к «этому». Последнее слово она не сказала, а презрительно прошипела, даже не назвав мальчика по имени. Мне впервые в жизни что-то запретили! Я был в шоке и назло всем на следующий день снова улыбался незнакомцу, который поглядывал на меня уже с интересом. Я знал, что смогу растопить его холодность.

— Антон, закрой за мной дверь, — каждый раз говорила мама, когда уходила на работу, оставляя меня одного. — Только обязательно, иначе кто-нибудь зайдёт в квартиру.

Как мало нужно ребёнку, чтобы в его душе зародился страх. Случайно брошенная фраза, и в тонкой душевной психике произошёл первый надлом. Вот уже в моём воображении в плохо закрытую дверь вползает чудовищное нечто, чтобы забрать всё, что мне дорого. Уснув днём в пустой квартире, я впервые увидел сон, который будет преследовать меня много лет.

Я стою в коридоре нашей квартиры и вижу медленно захлопывающуюся дверь. Мама только что ушла. Дверь вот-вот захлопнется, и я буду в безопасности. Я жду этого с нетерпением. Однако, когда щель становится совсем небольшой, просовывается рука. На красном фоне дверной обивки, ярко выделяется неестественная бледность кожи. Тонкие пальцы заканчиваются ногтями, покрытыми чёрным лаком. Щель начинает расширяться. Я бросаюсь к двери и начинаю с силой тянуть её на себя, однако ничего не происходит. Я не чувствую противостоящую мне силу, однако дверь как будто замирает. Я боюсь отпустить ручку, боюсь увидеть, кто там за дверью.

— Как часто Вам снились подобные сны? — задаёт вопрос доктор, перебивая пациента.

— Всегда, когда я засыпал в одиночестве, и очень редко, когда не один, — нехотя ответил Антон. Доктор что-то стремительно записал в личное дело. Парень недовольно поморщился. — Еще вопросы, или я могу продолжать?

— Продолжайте, — не отрывая взгляда от бумаг, бросил доктор.

Я стал всё больше времени проводить с тем угрюмым мальчиком. Он был полной моей противоположностью. Звали его Эдик, и он был на два года меня старше. Хмурый брюнет, воспитываемый отцом, который частенько был нетрезв. У Эдика не было друзей, какой-то страх окружал его, отталкивая людей. Он смирился с этим и тихо ненавидел всех окружающих. Всех, кроме меня. Приходилось скрывать от матери наше общение. У меня было много друзей, но он оставался единственный, кого я боялся потерять. Это было больше чем дружба, больше чем любовь. Это была судьба.

Помню один наш разговор. Мне тогда было лет четырнадцать, и я уже научился бороться со своими кошмарами. Достаточно было не засыпать одному в квартире. Об этих снах я не рассказывал никому. Наверное, боялся выглядеть нелепо: уже взрослый парень, а мучается кошмарами.

— Эд, почему все так боятся тебя? — спросил я друга.

— Наверное, подсознательно чувствуют опасность, — задумчиво ответил он. Я пытался выяснить, что за опасность, но он только отмалчивался.

— Пойми, я хотел бы пригласить тебя к себе. Показать где я живу, но мама никогда мне этого не позволит, — с тоской сказал я. — Она запрещает мне даже общаться с тобой.