— Ну что ж, теперь ты можешь закончить эту сказку не хуже меня. Решение верное.

Миша каждый раз проходил ровно половину пути, приближаясь к неведомой цели. Но вот какой она будет, он пока не знал.

Если поместить Санкт-Петербург на комплексную плоскость и разбить последовательность точек, в которых Миша менял направление своего движения, на три подпоследовательности, по числу кандидаток на первую ночь с нашим героем, то каждую подпоследовательность можно представить в виде отображения, которое является сжимающим. А значит по теореме Банаха о неподвижной точке, существует единственная неподвижная точка этого отображения. Таким образом, мы получим три точки на карте Санкт-Петербурга между которыми и будет блуждать наш герой. Эти точки соответствуют адресам: Ломоносова, 1; Разъезжая, 43 и Набережная Фонтанки 90, корпус 7. По первому адресу находится гей-клуб «Центральная станция», по второму — «Кабаре», по третьему — «Бункер».

В первом же из этих мест Миша познакомился со своим ровесником Эдиком, который выслушал историю хождений несчастного парня по городу и вызвался помочь. Вместе они обсудили достоинства каждой из девушек и даже несколько раз попытались двинуться вместе к наиболее подходящей из трёх. Но каждый раз их попытка оканчивалась попаданием в очередной гей-клуб.

После третьего прохода по кругу между тремя гей-клубами, Мишу уже не шокировали целующиеся по углам парни и похотливые взгляды, обращенные на него. Да и сам он начинал задумываться о том, что ничего плохого не будет, если свою девственность он потеряет не с привередливой девушкой, которой так сложно угодить, а с симпатичным парнем.

К пятому кругу, имена девушек уже не вспоминались, их заменило только одно имя — Эдик, который был всегда рядом и принимал его таким, какой он есть. И пусть в эту ночь наш герой так и не лишился своей невинности, но зато нашел прекрасного парня, который в перспективе мог стать чем-то гораздо большим.

— Вот вроде и вырвался я из родного Гомска, а все равно того и гляди окажусь в ж.пе, — сокрушался Миша перед сном, когда уже начинался рассвет. Ноги нещадно болели от пройденного за день пути, голова покоилась на груди лежащего рядом Эдика, руки обнимали горячее тело парня. Но не было ни какого внутреннего противоречия или обиды — великая наука математика распорядилась по своему, и кто такой человек, чтобы сопротивляться неизбежному. Да и вряд ли бы он сейчас захотел сопротивляться столь явным велениям царицы наук.

— А теперь, внимание, вопрос. Какой вывод из этой сказки можно сделать применительно к нашей ситуации? — спросил Илья.

— Эээ, не знаю, — растерялся я.

— Так, ты что издеваешься? — разозлился Илья. — Включай логику!

— Ну, Илья, будь добр, объясни. Пожалуйста!

— Хорошо. Запомни, то, как я бегаю вокруг твоей задницы — это тоже сжимающее отображение. Так что как ты ей не верти, но неподвижной точки я достигну. Рано или поздно, так или иначе. Понял?

— Понял, — обреченно ответил я.

— То-то же, а теперь, может, займемся, наконец, сексом?

— Илья, я пока не готов, — попытался оправдываться я.

— Зато я готов, а с твоей пассивной ролью так уж и быть повременим, — обрадовал меня любимый.

А потом была одна из лучших ночей в нашей жизни. Я старался быть одновременно нежным и страстным, ловя каждое мгновение единения с любимым. Угроза расставания с Ильей, давившая на меня все эти две недели, осталась позади. Я чувствовал необычайную легкость, даже не знаю, что в тот момент толкнуло меня на очередную попытку стать универсалом. Глаза Ильи в темноте лихорадочно заблестели, когда он сообразил, что я смазываю его член и сейчас попытаюсь сам сесть на него. Наверное, это был тот самый момент, когда я был способен вытерпеть любую боль, но её не было. В ту ночь мы стали по настоящему целым.

Как и герои сказки засыпали мы уже под утро, оба взмокшие и счастливые от осознания свершившегося.

— Илья, я все хотел спросить, — прервал я молчание, — тебе сказки-то понравились?

— Да, очень, — отозвался любимый после секундной задержки.

— Тогда буду тебя и дальше баловать, хотя бы раз в неделю, — великодушно согласился я.

— Нет, не надо! — чуть ли не подскочил Илья с кровати. — В смысле не стоит так себя утруждать. У нас же теперь всё хорошо!

— Но тебе же понравилось? — удивился я.

— Да, но я же о тебе забочусь, — отозвался он, затем печально вздохнул и добавил, — ну давай раз в две недели. Или нет, лучше раз в месяц. Да, точно, раз в месяц! Не хочу, чтобы ты перенапрягался.

— Хорошо, раз в месяц, — согласился я, прижимая Илью к себе.

========== 13. Сказка о пропаганде ==========

Сплю я, сплю, вдруг слышу, что-то меня кусает… высекаю я огонь,

и что же! — оказывается, Иван Николаич за ногу. Уже чуть не пол-икры

отъел! Убил я его, повернулся на другой бок, снова заснул.

А. Аверченко

Много ещё в нашей стране мест, куда не добрались блага цивилизации, а уж в Гомской области таких населённых пунктов пруд пруди. Вот есть вроде точка на карте, с гордым названием сельское поселение Куево-Кукуево, а поди ты до неё доберись, если дороги отродясь не было, даже грунтовой, не то что из благородного асфальта. Точнее дорога-то есть (не будем огульно обвинять власти), но только на бумаге, лежащей на столе большого чиновника из Гомского министерства строительства. Эту дорогу, по тем же бумагам, каждый год ремонтировали и содержали в идеальном порядке, осваивая из бюджета многомиллионные суммы. Спроси ты этого чиновника про Куево-Кукуево, он только мечтательно вздохнёт и расплывётся в самой благожелательной улыбке, в мечтах вспоминая внеочередную поездку с любовницей на Бали и пятизвёздочный отель у моря. А потом скажет: «Эх, будь моя воля, я б такие дороги по всей Гомской области проложил!»

Может и влетело бы этому чиновнику однажды, доберись кто-нибудь из жителей села до стен областного правительства, да только куда там. Куево-Кукуево и селом то называли только в память о былых заслугах. Но зажиточные времена давно прошли, все, кто мог, сбежали в город, а оставшиеся два десятка жителей доживали свой век в обветшалых домишках. Средний возраст жителей давно перевалил за шестьдесят, и был бы ещё больше, если бы не одно существо не пенсионного возраста тут затесавшееся.

Существом этим был Федя, юноша восемнадцати лет отроду, более пятнадцати лет назад занесённый в село немилосердной судьбой. Родители мальчика погибли в автомобильной катастрофе, а единственной родственницей оказалась двоюродная бабка по матери Матрёна, которой уже тогда было под шестьдесят.

Так и получилось, что юный Федя неспешно рос в забытом богом селе, ходил в школу в соседний городок, расположенный в десяти километрах, помогал по хозяйству доброй дюжине старушек и деду Козьме, местному главе сельского поселения, как он себя называл. Дед этот, единственный кроме Феди мужчина на десятки километров вокруг, вот уже много лет вёл непримиримую борьбу за соответствие условий жизни в Куево-Кукуево общероссийским стандартам. Именно им были приняты многие местные законы, например, о запрете бабке Агафье продажи самогона после захода солнца, или о необходимости хранения навоза в течение пяти лет, после естественного производства. Над этим законотворчеством посмеивались, но выполняли неукоснительно — связываться с дедом Козьмой никто не хотел.