Адин горевал, склонившись над бочкой, как-то обыкновение имели смотреться в зеркала знатные панночки. Вцепившись руками во всклокоченную макушку, он что-то вещал низким, протяжным басом, то и дело содрогаясь от рыданий.
— Чего это с ним? — заметив появившегося на крыльце Мая, спросила вконец озадаченная селянка.
— Видишь ли, у них волос ценится как самое главное мужское достоинство, и если я не ошибаюсь, то пренебрежение к своей прическе ведет к неминуемой каре богов и осмеянию собственного народа, — ответил манул, сложив руки на груди. Смотрел он на своего спутника и внутренне начинал понимать, отчего эти грозные мужики с севера каждый год в течение столетий проигрывали Антскому Царствию. Как оказалось, под суровой оболочкой прожженного вояки может крыться чуткое и ранимое сердце молодой и необычайно впечатлительной девицы.
Май тут же решил проверить свои размышления, касательно впечатлительности спустившись вниз и хлопнув Адина по спине. Хлопок вышел очень душевный, буквально с головой окунув варвара в бочку. Последний вздрогнул, будто бы очнувшись от наваждения, а затем, заматерившись ядрено отпрыгнул в сторону, успев локтем задеть манулов нос.
— Ах, боги, это воистину черный день в моей жизни! — патетично воскликнул варвар, сложив руки в молитвенном жесте. Манулу оставалось только затрепетать от гнева и досады. Он-то уже привык к негласному статусу божества, а потому внутренне недоумевал, отчего его верный поклонник сейчас не замаливает свой грех, не падает ниц, моля о прощении.
Нос болел нещадно, но сильнее жгло только уязвленное себялюбие, а потому Май смолчать не смог:
— Между прочим, вот он я — боженька! Кому это ты там обращаешься, а! Я же и разгневаться могу!
— Я обращаюсь к Лирилах-кха, Великой Матери, и владычице ледяной пустыни, а так же к супругу ее — Арунарк-кхар, небесному соколу и первому покорителю льда и основателю всего рода Кхакхар, — на полном серьезе ответил варвар. — Я не могу молчать. Великие боги заповедовали хранить свое достоинство как зеницу ока, чтить и беречь его, а я подорвал их заповеди! Я недостоин своих великих предков! Отец был прав…
От такого честного ответа манул стушевался, не зная, что ответить. Как-то болезненно отзывалась его мужская солидарность на желание хохмить над чужим понятием достоинства. На манулово счастье, прониклась прочувственной речью варвара и Солоха.
Девушка смахнула с ресниц скупую слезу, подойдя к Адину. Положила руку на его плечо сочувственно, улыбнулась ободряюще, высказав по-настоящему гениальную мысль:
— Адин — колтун в волосах, это не конец света. Доверься мне, и я быстро приведу в порядок твою косу.
Против ожидания Адин соглашаться не стал. Лишь посмотрел как-то косо, с гордостью оскорбленной святости удалился в хижину.
— Ну, давай, объясни, что я не так сказала, — предложила девушка.
— Даже не знаю. Про колтуны я вообще случайно узнал, от Митяя еще на тракте… — ответил ей растерянно манул.
— По традиции расчесывать волосы мужчине имеет право только первая жена, — вмешался в разговор подошедший Парнас. Мужчина, с наступлением рассвета вновь принял свое неказистое обличье, нацепив шкуру столетнего старика. — В некоторых племенах подобное предложение вообще имеет смысл брачного ритуала…
Солоха только плечами пожала. За свою недолгую жизнь она вообще успела убедиться в том, что ритуалы — штука ненадежная. Манул ее в этой мысли негласно поддержал, а гласно лишь едко заметил:
— Ты бы уже определилась, ты замуж, или в пансион хочешь…
Да, он все еще вполне отчетливо помнил ночь на Зеленые Святки, и хотя признаваться себе не желал, чувствовал некоторый дискомфорт в тот момент, когда видел, как солохин венок достался Адину, успевшему к той поляне всего на пару мгновений раньше.
— А одно другому не помеха, ясно! Вот окончу пансион, попутешествую по миру, совершу много подвигов, встречу свою судьбу и заживу долго и счастливо, ясно!
Солоха была не из той породы женщин, чтобы смущаться очевидных вещей. Да, как и всякой молодой девице, замуж ей хотелось, но только за человека достойного, милого ей. Однако же желание это хоть и присутствовало, не было доминирующим среди всей кучи малы желаний. Образование стояло явно на пару ступеней выше замужества.
— Ну, ты и запросы даешь! — искренне восхитился манул. — Богам придется изрядно попотеть, дабы исполнить хоть малую часть этого списка!
— А я в помощи богов не нуждаюсь! — задорно отказала Солоха, подбоченившись. — Я, знаешь ли, всего хочу добиться сама!
— Да? Как интересно… Пока что ты только глупостей сама успела понаделать…
Солоха побледнела, поджав губы гневно. И нечего ей было возразить против такого ответу. Однако же оставлять поле боя с поражением вновь она не пожелала, прошептав:
— Это просто мое время еще не пришло, ясно!
— Яснее не бывает, — предпочел уступить поле сражения манул, ответив снисходительно. И таким тоном это было сказано, что заставило Солоху подавится своей победой и подумать: а действительно ли она хотела бы и дальше терпеть эту хвостатую язву под боком?
***
— Ох, вам так идет! — заливалась соловьем ловкая швея, орудуя иголкой по подолу роскошного по меркам Приграничья платья. По скромному мнению Солохи такой наряд предназначался как минимум панночке, али столбовою дворянке. От того чувствовала она в нем себя крайне неудобственно, дрожа мелко, всем телом, вызывая тихие смешки портних.
Теперь-то Солоха на собственном опыте убедилась, что простой на словах план в реальности может показаться на порядок сложнее. Таковой для нее и стала эта роковая идея о смене гардероба. По словам манула, выходило, что у темной крестьянки из Приграничья нет никаких шансов поступить в престижное и модное заведение. Однако это не означало, что панночка, обладающая деньгами, из дикого округа не имеет права постучать в двери пансиона и заявить о своем намерении, обучаться. Деньги тут решали все вопросы. Но вот наличие крупной суммы у крестьянки натолкнуло бы на ненужные мысли и обязательно привлекло бы неудобное внимание. Именно потому сейчас пара швей очень ловко урезали одно из самых дешевых, но все равно дорогих для спутников платье под фигурку селянки. Самой же Солохе оставалось только молчаливо наблюдать за работой, да время от времени поворачиваться кругом.
Крестьянка с недоверием разглядывала свое изображение в зеркале, борясь за каждый вдох с узко затянутым корсетом и внутренне сгорая от тихого ужаса. Утянутое до треска в кости платье отличалось глубоким вырезом декольте, приводя Солоху в откровенно шоковое состояние. Да ее бы в родном Солнечном за такой наряд маменька лично бы за косы оттаскала! А тут так модно — изволь терпеть и привыкать.
— Ах! — девушка, не выдержав издевательств над собой начала падать в обморок. Неудобное, тяжелое и давящее во всех местах платье показалось ей самой страшной карой. Впрочем, в обморок упасть ей не дали. Тут же нашелся диванчик, на который Солоху и усадили, сунув под нос нюхательные соли. От их запаха чихнул даже стоящий на улице Лан, и именно они привели Солоху в сознание. Вымученно застонав, девушка поднялась, скорчив зверскую мину, когда пришлось двигать намертво зажатым в корсет корпусом.
— Потерпите, уже почти готово… — страдальчески взмолилась швея, наконец, отложив иголку в сторону.
Солоха героически кивнула, понимая, что путь к знаниям воистину тернист и угловат.
***
— Ну, что ж, думаю, теперь у тебя появился шанс поступить, — после долгого и пристального изучения заключил Май, отойдя от Солохи. — Правда, не уверен, что особо большой.
Девушка скривилась, попытавшись по своей любимой манере упереть руки в боки. Но сделать это ей не удалось. Слишком уж тесными оказались длинные кружевные рукава платья. Даже согнуть в них руку оказалось для селянки настоящим подвигом.
— Мда, кажется, я погорячился с выводами… — тут же не заставил себя ждать Май с очередным комментарием. Стоящий подле него Адин деловито кивнул. И только вовкулака, заметив обиду хозяйки, решился заступиться за Солоху грозным, но тихим рыком.
