— Да ты, отродье, никак шутить вздумал! — закричал ему в лицо мужчина, брызжа слюной.

— Никак нет, уважаемый. А теперь поставьте меня на место. Я работаю, а вы мне мешаете. Сами будете виноваты, если я чего-то упущу из-за вас.

Холодный, рассудительный тон медикуса тут же привел мужчину в чувство. Он опустил врача, попятившись к двери. В тот же миг в покои Ульса зашла служанка с очередным подносом. Встретив ее, медикус самолично приложил ко лбу «вашего благородия» очередной компресс, забрал все приготовленные медикаменты и, шепнув что-то на ухо, склонился к пациенту. Служанка же, кивнув, подошла к Марку и, поклонившись, произнесла:

— Господин, прошу за мной. Вы мешаете господину Авицелли проводить лечение. Пойдемте в гостиную, я налью вам чаю.

Смущенный, мужчина поспешил покинуть покои, оставив врача наедине с пациентом.

Господин Авицелли оглянулся и, проследив, когда дверь закроется полностью, выдохнул. Стер со лба проступивший пот, хлопнул в ладоши, приводя мысли в порядок.

В тот момент Ульс застонал особенно громко. Прогнувшись в позвоночнике, он невидящим взором окинул собственную комнату, схватившись пальцами за края простыни. Ничего не выражающий, его пустой взгляд остановился на медикусе, и в этот момент железная выдержка Авицелли дала трещину. Медикус отодвинулся вместе со своей тубареточкой, не разрывая зрительного контакта с пациентом. Сам же Ульс вдруг зарычал. Изо рта его потекла густая слюна, замарав белоснежные простыни.

— Н-нет, — закричал он на диво четко. — Я н-не дамся в-вам! У-уйди п-прочь!

С этими словами мужчина попытался встать. Но слабое, охваченное жаром тело его не слушалось. Завыв подобно дикому зверю « ваше благородие» не нашел ничего лучше как встать на четвереньки и прихрамывая попытаться сползти с кровати. Аккуратно это сделать не получилось. Ульс кулем упал на пол, растянувшись на дорогом кедровом паркете, замызгав последний кровью из сломанного носа.

— Господин Ульс, прошу вас, успокойтесь, — заговорил Авицелли, пятясь к окну. По-правде, надо было отступать к двери, но проходить мимо сумасшедшего вельможного господина медикус побоялся. Профессиональным чутьем он понимал, что лежащий подле него господин Ульс уже не является личностью человека, осознающего себя. Он видел в пустых глазах пациента лишь боль и пустоту. Пустоту присущую даже не сумасшедшему — мертвецу. И это действительно заставило волосы на голове медикуса встать дыбом.

— П-пришел за мной, д-да? А я н-не дамся! — не слыша голоса лекаря, прохрипел, поднимаясь Ульс. Встать он все еще не мог. Пытаясь подняться, он падал, марал полы своего роскошного халата кровью и слюной, рычал зло, по-звериному, скаля кривые желтоватые зубы.

— Ирриил небесный, защити, — только и мог шептать медикус. На его памяти это был первый случай настолько опасного безумия. Вот почему-то был Авиценна уверен, что ежели проворонит чего, то нынешний Ульс с превеликим удовольствием загрызет его заживо. — На помощь! Спасите! — заорал не своим голосом Авицелли, все же решившись бежать к спасительной двери.

Медикус был прытким, а прыткость, помноженная на страх, и вовсе сделала бы из него марафонца. Однако же и господин Ульс, не смотря на свой недуг, не желал отпускать жертвы. Бросившись на лекаря, он повалил мужчину на пол, впившись зубами ему в шею.

Авицелли даже пискнуть не успел. В затухающем стремительно сознании пронеслась только одна мысль: ни один сумасшедший или же серьезно больной человек не будет обладать такой силой и прытью.

— Господин медикус! — в комнату вихрем ворвался Марк. За ним следом показалось и напуганное личико давнишней служанки. Женщина коротко пискнула, повалившись без чувств.

Господин Ульс предстал пред ними во всей своей красе: сгорбленный, он сидел и с наслаждением рвал зубами человеческую плоть.

— Ирриилов свет… — только и смог прошептать стремительно зеленеющий помощник Ульса.

«Ваше благородие» обладал не только крепкими зубами, но и удивительно острым слухом. В миг он потерял интерес к распотрошенному телу медикуса, повернув голову на звук человеческого голоса. Такого близкого и манящего.

Зарычав глухо, он поднялся на четвереньки, с раздражением откинув тело лекаря к стене. На этот раз он не шатался, потому что почувствовал всего на миг удовлетворение и силу, энергию живого существа, так стремительно наполнившую тело. И зачем, спрашивается, нужна ему речь? Чтобы говорить со своим ужином? Смех, да и только!

Тело его, напоенное силой до отвала, менялось. Исчезла столь опостылевшая Ульсу тяжесть и неповоротливость. Ушел мешающий живот и паршивая лысина — выпали все мешающие волосы, оголив посеревшую кожу.

— Г-господин Ульс? — стоящий прямо перед ним человек выглядел жалко. Вспотевший от волнения и страха он еле сдерживался, чтобы попросту не упасть в обморок. И этим он смешил, развлекал обновленного господина Ульса.

Тварь зарычала, не грозно, скорее насмешливо, заставляя марково удравшее было в пятки чувство собственного достоинства, вернутся на место.

— Бегите, милочка, и поскорее, — прошептал мужчина служанке. Та же, выронив поднос, унеслась прочь, моментально перестав существовать для обновленного Ульса.

Марк выпрямился, наконец-то взяв себя в руки. Вытащил шпагу, аристократично взмахнув ею.

Слабак! Будто бы и вправду думал, что смог поразить, или того хуже напугать монстра, проявившегося в душе Ульса?

И Ульсу не понравилась эта самонадеянность. От нее несло горечью, портя вкус основного блюда. Он зарычал, на этот раз с предупреждением, все еще прислушиваясь к себе, к постоянно меняющемуся телу.

Мужчина же атаковал. Наверное, он думал, что быстр, что виртуозен. Но монстр так не считал, уклонившись от атаки и безо всякой жалости впившись зубами в руку бывшего помощника. Сжав чуть крепче, он откусил ее, позволив человечишке отпрянуть.

Мужчина закричал, привалившись спиной к стенке. От боли мутило, кружилась голова. В этот момент Ульс напал, перекусив пополам руку. Больше мужчина не мучился, он даже не успел осознать, когда умер.

***

— Вот скажи, Май, на кой-ляд тебе сдалось выплавлять их? Нас же по этой примете мигом вычислят? Или ты их в карман упрятать сможешь? — поинтересовался Адин, задумчиво рассматривая новые грабли. В глубине души он признал, что действительно не встречал такой хорошей стали и был готов признать, что оборотень явно смыслил кое-что в хорошем оружии.

— Привык я к ним уже. Расставаться не хочу. И да, в карман я, наверное, их все же прятать не буду, но кое-как все же спрячу. Смотри, — с этими словами Май взмахнул граблями, проведя рукой по цветочному орнаменту рукояти. В тот же миг оружие начало стремительно уменьшатся, ложась в руку небольшим металлическим ошейником.

Все присутствующие только охнули, заворожено глядя, как оборотень аккуратно надевает оружие на шею. Под плотной рубахой видно его не было.

— Это одна из главных особенностей чернобожьей стали, — улыбнувшись, молвил манул. — Трансформация по желанию хозяина, в предмет, который произвел на хозяина когда-либо очень сильное впечатление… — на этом месте манул затих, потянувшись рукой к горлу. Взгляд его затуманился, словно бы оборотень вспоминал что-то давно забытое и не очень приятное.

— Ого… — пробормотал Адин, почесывая всклокоченную головушку. Варвар тут же озадаченно моргнул, направившись на улицу, где предприимчивым Егозой как раз была налита бочка с холодной водой.

Май тут же стряхнул с себя оковы наваждения, и, прикрыв глаза, прислушался, замерев. Солоха, пытавшаяся вставить пять копеек тут же оказалась заткнута его ладонью.

— Тссс, — прошептал ей на ухо манул. — Бди…

Не успела Солоха возмутиться подобным панибратством, как услышала горестный клич варвара. Больше всего он походил на стоны плакальщиц, которых богатые паны имели за привычку приглашать к себе на похороны.

Подумав о худшем, девушка пулей вырвалась из цепкой хватки манула, выскочив наружу. Увиденное заставило ее несколько поумерить свой пыл вечного помощника, ведь в разыгравшейся драме помочь она не могла.