Обработку конских ран закончили. Тем временем трупы ямурлаков были свалены в глубокую яму, старательно забросаны землёй, а образовавшийся холм затоптали лошадьми. Берегини (С удивлением для себя Марцинковский узнал, что среди них есть и трое мужиков) посеяли над затоптанным местом семена разных трав, которые тут же пробились сквозь землю, буйно зазеленели. Тела погибших обозников ровным рядом сложили на невысокую, в половину человеческого роста, поленицу: сначала воины, рядом - женщины, трое детишек. Воины лежали в бронях, при оружии, женщинам положили шитьё, одели украшения, детям в руки дали игрушки. Александр подошёл поближе, всматриваясь в лица, пытаясь запомнить их, которых никогда не знал и уже никогда не узнает, на всю свою оставшуюся жизнь, запомнить и отомстить. Меж двух пацанов лет десяти-двенадцати лежала девочка: толстая русая коса, покоившаяся на груди, была покрыта бурыми пятнами, в руки, лежащие поверх платьица, были вложены резной деревянный гребень и веретено с мотком кудели. Девчонке было лет пятнадцать, она лежала, высоко запрокинув назад голову, открывая худенькую шейку, на которой навеки замерла тоненькая синеватая жилка. Марцинковскому вдруг показалось, что эта самая жилка на полудетской шее вдруг дрогнула слегка, прокачав сквозь себя капельку крови. Сана обернулся, заорал:

      - Эй, люди, кто-нибудь! Она ж живая ещё! Вы чего?! Помогите!

      Подбежали Клёст с Птахом, за ними подошли берегини - все пятеро. Один из них хмуро спросил:

      - Чего шум поднял? Что ещё приблазнилось?

      - Говорю вам: живая она, жилка на шее дрогнула! А вы хоронить собрались!

      Яра взобралась на поленицу, встала на колени, нагнув голову к груди девчушки, долго искала пульс, подносила к губам зеркальце. Выпрямилась, вздохнув:

      - Показалось тебе, перевела взгляд на мужика, который по-видимому был старшим средь берегинь:

      - Тур, может ты посмотришь?

      Тот молча влез, склонился, замер. Также молча спрыгнул, мотнув отрицающе головой, махнул рукой и пошёл в сторону.

      Яра вздохнула, беря за руку Марцинковского:

      - Не надо... Мы тоже... Сам знаешь, из мёртвых не возвращаются. Такое чудо разве что богам под силу.

      Александр неожиданно для себя взорвался:

      - Богам! Богам! А дети жить должны! Нельзя, чтоб их убивали! Чудо? Пусть чудо, пусть что угодно будет!

      В бешенстве заскочил на поленицу, схватил девчушку за плечи, тряхнул, исступлённо крича:

      - Живи! Да живи же ты!

      Опомнился, оглянулся, ловя осуждающие взгляды. Опустил осторожно, пригладив ладонями выбившуюся прядку волос. И вновь показалось, как на малый миг дрогнула синеватая ниточка-жилка, бегущая к ключице. Внезапно, неожиданно не только для других, для себя самого, по какому-то наитию, Александр опустил ладони на грудь девочки, чувствуя при этом, словно через него пропускаются миллиарды киловатт энергии: с болью, заставившей сжать рот, чтобы не закричать, с перехватом дыхания. Ни говорить, ни кричать он не мог, только повторял про себя: "Боги! Какие ни есть вы тут! Что же вы? Ну! Сволочи! Как вы это допускаете?! Исправьте хотя бы раз несправедливость вами допущенную!"

      Он не видел, как вокруг него вспыхнуло ослепительное белое пламя, укрыв от остальных, застывших оторопело, и его, и девочку. Как сбегаются к поленице люди и замирают. Свечение держалось несколько мгновений. Но это для всех, для Марцинковского же прошла вечность. И услышал он чей-то голос, глубокий, идущий, казалось, отовсюду: "Ты смог!" И погасло всё, оставив на прощанье в глазах Александра мельтешение тёмных пятен, как после электросварки. Зажмурив глаза, уловил единый вздох собравшихся вокруг, почувствовал, как дрогнуло под ладонью тельце, дрогнуло второй раз, и вот уже явственно, быстрее и чаще, застучало сердце. Открыл глаза, поймав в тот же миг пронзительный, удивлённый луч, устремившийся навстречу ему из огромных зелёных глазищ, опушённых густыми, длинными ресницами. Губы зашевелились, зашептали тихонько:

      - Где я? Ты кто?

      - Сейчас-сейчас! - Лях подхватил девочку на руки, спрыгнул.

      Его подхватили, приняли девочку. Молчавшая доселе толпа разразилась радостно-удивлённым гулом. Кто-то, пробившись, хлопал по плечу, кто-то пытался расспрашивать. Яра, бледная, глядя на Марцинковского расширившимися глазами, протянула тряпицу:

      - Утрись, губу вон прикусил.

      Машинально взял тряпку. Утёр кровь, уставился непонимающе, замер. Затем осторожно провёл пальцем по дёснам, ещё раз. Завопил:

      - У меня же зубы выросли!

      В ответ раздался дружный хохот. Клёст, треснув ещё раз по плечу, скалился:

      - Чудак-человек! У него человека к жизни вернуть вышло, а он - о зубах!

      - Я? - Смог?! - до Александра только сейчас дошло случившееся, - Стойте! Я сейчас! Я ещё!

      Оттолкнув кого-то, вновь прыгнул на погребальную поленицу, прижал к груди одного из мальчишек ладони, зажмурил глаза, взмолился: "Ну!" Плечи трясло от напряжения, тело свело приступом уже знакомой боли. На краткий миг сияние озарило его фигуру и погасло. Он всё ещё продолжал стоять на коленях у тела, вдавливая ладони в грудь, пошатываясь от накатившего приступа слабости. Птах, взобравшийся следом, потянул за плечо:

      - Пошли, Ляше! Лях! Очнись! Пойдём же! - силой стянул Марцинковского вниз.

      Тот сел на землю, закрыл лицо руками, зарыдал бессильно:

      - Ну почему? Ведь вышло же! Я сейчас... я ещё!

      Вскочил, шатаясь, рванулся было вновь. Его удержал Тур, обнял:

      - Уймись! Нельзя больше. И им не поможешь, и сам сгинешь.

      Александр поднял голову, спросил с надеждой:

      - А потом? Да-да, я вот передохну, и ещё. Вы только не хороните пока. Я знаю, я смогу. Вы увидите, Вы ж видели, да?

      К ним подошли остальные берегини, отвели Марцинковского в сторону, усадили на траву. Ольха терпеливо, словно малому ребёнку, принялась втолковывать:

      - Ты пойми: мы ранее про такое только слышали, давно уж не было. Дар тебе, конечно, Богами дан такой. Только часто его не применишь. И помочь не сможешь, и сам погибнешь раньше срока.

      - А когда можно будет? - перебил Александр.

      - Сорок дён надо, чтоб силы восстановились. Силу, конечно, Боги дают, человеку такое невмочь. Только, чрез себя её пропуская, сам обессиливаешь. Так что не надо, Ляше, не поможешь уже никому.

      - Не-е-ет! - Марцинковский вскочил, оттолкнув Тура, побежал к поленице, вскарабкался, бросился к мальчонке, прижал к груди ладони, задрал голову к небу, заорал дико, страшно:

      - Бо-о-ги! Мать вашу! Слышите?! Плевать я хотел на вас, коль вы, обнадёжа, тут же и забираете! Слышите меня?! Дали дар свой гадский, так пусть работает! Сейчас! Не через сорок дней, а сейчас надо! Не хотите?! Тогда я сам! Своей силой управлюсь! Срал я на ваши подарки! - Александр всё сильнее вдавливал ладони в тельце.

      Вскочившие следом Тур с Клестом не успели оттащить матерящегося Марцинковского, как были сброшены вниз ударной волной, сопровождавшей резкую световую вспышку. Марцинковский свалился на тело, застыл, продолжая давить на грудь мальчика.

      Опомнившиеся воины, проморгавшись от "зайчиков", мельтешивших в глазах, забрались наверх, потащили вниз Александра. При этом Клёст нечаянно наступил на мальчишечью ногу. Неожиданно тот вскрикнул:

      - Ой! Ногу больно!

      Клёст шарахнулся, оторопело уставившись на мальчонку. Тот сел, согнулся, потирая ушибленное место, непонимающе обвёл глазами поленицу, тела погибших, собравшийся внизу народ:

      - Где я? А ямурлаки ушли? Отбились, да? - уставился себе на живот - А как?... Я помню, меня в живот сулицей...

      Птах стащил пацана за руку с помоста:

      - Всё в порядке, успокойся, ямурлаков побили. Тебя как звать-то?

      - Снежко. А...