- А я при чём?

      - При том! Чтоб в гостях по углам ненароком не наложил.

      - Понял.

      - Тогда пей. Меня Глуздом звать.

      Лях (начнём и мы называть его новым именем) присел, огляделся: он лежал на траве возле одного из возов. Какие-то мужики стаскивали трупы ямурлаков в свежевырытую яму. Неподалеку на заготовленную поленицу дров уложили тела погибших обозников, их оружие, вещи. Александр поискал взглядом товарищей: Лютик, по прежнему без сознания, разметался неподалеку, над ним склонились, что-то делая, переговариваясь между собой две девушки, непонятно откуда взявшиеся. Впрочем, обе были в бронях и при оружии. Остальные, белея свежими повязками, лежали поодаль, не двигаясь.

      - Что с ними?

      - Живы-живы, спят только, - успокоил Глузд, - берегинь благодари. Каб не они... Мы-то припоздали. Мальчонка охлюпкой в слободу пригнал, из тех что с обозом шли... Поспешали, а тут всё уж. Ни обозников, ни ямурлаков. Нелюдей-то берегини стрелами прикончили. Они и лечить взялись. Без них бы - не выжить твоим приятелям.

      - Берегини? А где они?

      - Да вон же! Две - с парнем возятся, остальные - с нашими тризну готовят.

      Мимо прошли двое дружинников, оживлённо беседуя:

      - Ох, и коней видел!

      - Где?

      - Да тут рядышком! Возле леса ходили. Один - вороной, здо-о-ровущий такой зверюга! Другой - буланый. Чуть поменьше будет, но тоже здоровый. Красавцы! Оба под сёдлами. Поймать хотел - не дались. Вороной меня ещё долбануть хотел, чудом увернулся. Я ему общим языком - не понял, чудило такое! Или просто не поверил.

      - Эт, небось, кого из тех, что с обозом шли. Теперь - бесхозные. А, может, и нелюдские кони-то! Раз уж всеобщей речи не знают!

      - Не-е-е, у ямурлаков конь мелкий, грязный, неухоженный, да и клыкастый к тому ж. Слышь, может, вместях сходим, изловим. Арканы возьмём...

      Лях, приподнялся, перебил говорившего:

      - Где кони? Ну!

      - Твои что ль? - повернул голову ближний - тощий, наголо бритый пожилой дружинник с серьгой в ухе, - А чем докажешь?

      - Да ладно тебе, Клёст! - вмешался второй - скуластый светловолосый парень - Когда слав лжу говорил!

      - А почём я знаю! - огрызнулся тощий, - У него вон и одежонка не нашенская, и руки синим изрисованы! Можа, какой нелюдь новой породы! А ты сразу - слав! Щас вот узнаем, откуль взялся такой красивый! Глузд! Ты бы с Птахом связал его пока, а я берегинь кликну, нехай проверят.

      Услышав разговор, одна из берегинь, отвлекшись от Лютика, поднялась, держа на отлёте выпачканные кровью руки:

      - Чего плести-то? Сами видели: бился он с нечистью, друзей защищая.

      Клёст не сдавался:

      - А сам кто такой? Не обман ли это? Вдруг, вас почуяв, разыграл всё, своего часу дожидаючись.

      Берегиня сдалась:

      - Ладно уж. Лечить мы тебя не лечили, на тяжёлых сил хватило б, - она вздохнула, - Очухался малость? Песни какие знаешь? Спеть сможешь?

      Марцинковский оторопело посмотрел на девушку:

      - Какие песни? Вы чего, с дерева упали? Не знаю я ваших песен! Нашли время!

      Лицо берегини изменилось, стало жёстким. Она потянула из ножен меч.

      - Вы чего! - Сана двинулся было в сторону.

      - Стоять! - в спину ему ткнулся клинок Глузда, - А я-то с ним по-людски! Ты, парень, или пой, если умеешь, или приколю на месте!

      - Да вы чего?! - заорал Марцинковский - за кого...

      - Если человек, так споёшь, - объяснила берегиня - нечисть, она песен не знает, музыки не ведает. Иль не знал?

      - Да не знаю я ваших заморочек дурацких! - взорвался Лях - Ну, ладно, затыкайте уши, петь буду. Сразу говорю: мне в детстве медведь на ухо наступил!

      Давление меча в спину несколько ослабло. Александр набрал воздуха и начал первое, что пришло в голову, наиболее подходящее, по его мнению к этому миру, оставшееся в памяти ещё со школьных лет:

      - Колокольчики мои,

      Цветики степные!

      Что глядите на меня,

      Тёмно-голубые,

      И о чём звените вы

      В день весёлый мая,

      Средь некошеной травы

      Головой качая?

      Конь несёт меня стрелой...

      Через пару куплетов Лях выдохся:

      - Всё, дальше не помню, хоть убивайте!

      Огляделся: лица берегинь и воинов потеплели, Клёст, улыбаясь, протягивал руку:

      - Давно бы так! Тебя Ляхом звать? Меня - Клестом кличут, знаешь уже. Чудак-человек, говорил: петь не можешь! А сам вон что выдал.

      Подошёл Птах:

      - Ты это, слова мне спиши. Песня хорошая, когда ещё новую услышу. Сам слагал?

      - Ты что? С детства помню.

      - А я вот пробую..., - Птах вздохнул, - пока не очень выходит.

      Клёст заржал, треснул парня по плечу:

      - Да будет тебе скромничать! - Клёст развернулся к Марцинковскому - Его песни и так уж весь Славгород поёт! А он всё: "плохо", да "не то", мол "пока ещё настоящую не сложил". А те какие? Самые что ни на есть настоящие! - убеждённо закончил он, обращаясь уже к Александру:

      - А ты, друже, говорил, что кони твои там ходят? Оба?

      - Вороной - мой, буланый - Валеркин - Лях указал на спящего Каурина, - Тут где-то ещё наши кони были.

      - Не журись! Отыщутся! Пока пошли тех ловить. Идти могёшь?

      - Потихоньку смогу. Я - в порядке, только голову малость кружит. - Александр повернулся к берегиням, - А парень этот как? Жить будет?

      - Будет, - ответила девушка, - полежать только придётся дня три. Мы ведь тоже не всесильные. Раны срастили, да телу всё одно окрепнуть надо, да и руды много потерял. Кровь-то только сама в теле накопиться может. А ты что, как звать его, не знаешь? Я думала: вы вместе с обозом шли.

      - Да нет. Мы тут случайно. Лесом ехали, увидали, что обоз грабят, ну и влезли... только бестолку.

      Берегиня всмотрелась в Марцинковского, изучая с головы до пят:

      - Постой-постой! Сколько вас было?

      - Трое. Вон - Виктор лежит, а тот - Валерий... Ну... с нами, значит ещё четыре лошади были, две собаки.

      - Лошади, собаки... Это что ещё такое?

      - Как что? Кругом лошадей полный луг, а она спрашивает! Вон ходят: с ногами, с копытами, с хвостами! Или это, по-твоему - жуки с пауками?

      Берегиня рассмеялась:

      - Вон оно что! Коней лошадями кликаешь. А собаками кого ж?

      Лях нахмурился:

      - Порубили гады наших собачек. Тут где-то лежат. Ну, мохнатые, зубастые, на волка схожи. Или, может, и волк у вас по-иному зовётся?

      - Да нет, так же. Уразумела я: про псов ты говорил. Смекнула я, откуда вы взялись. Из Отрубного мира прошли, так?

      - Угу.

      - Давно?

      - Второй день.

      - Зачем пошли? Кто путь указал? Случайно да нечаянно втроём да на конях, да с припасами не ходят.

      - Валерка подбил приятеля искать. Да и там, в нашем мире, не особо прижились. Ему, Валерке, то бишь, в башку втемяшилось, что Вадим, приятель его, то есть, в ваш мир провалился. Ну, вот и пошли.

      Внезапно заинтересовавшись, подошла вторая берегиня, пошатываясь от усталости, обратилась к подруге:

      - Яра, они, случаем, не про того парня, что к Семёновской заставе выбрел? Вчерась только сороки с весточкой прилетали.

      - Может, и про него, а может, и нет. Сама, Ольха, знаешь: тот мог и сто лет назад тому прибыть, а мог и не появиться ещё.

      Марцинковский оторопел:

      - Это как?

      - Так. Миры наши рядышком, а время в них по-разному течёт. Всякий раз по-иному. А вообще: странное что-то творится с границей. Нерушимой она творилась. Говорят, ранее никто сквозь неё проникнуть не мог. Только для единого человека дорога была позволена. А ныне: вы вон втроём прошли, друг ваш нечаянно проскочил. Про других слыхала. А есть ли средь вас тот человек, для кого единственного путь открыт был, не узнать. Ветшает кон, а не должен был бы. И чьими стараниями люди проходят, не знаю. Подумаю, так страшно становится. Не враг ли хлопочет? Чьей волею вы прошли? На чью мельницу воду лить станете? Чью руку примете?