Город был измучен зноем. Небывалая жара стояла в Иудее в этом месяце аве[34]. Камни раскалялись и начинали крошиться, трава выгорела, земля растрескалась. В преддверии сбора плодов и маслин люди скорбно качали головами, подсчитывая убытки от этой напасти.

Иуда шел по Иерусалиму и вспоминал римские термы. Стены и камни были так пропитаны жаром, что улицы больше походили на плавильные печи.

Уже больше часа он бесцельно бродил по городу. Какое-то странное предчувствие томило душу. Товия и Симон давно отстали, задержавшись в шумной таверне у рынка. А он пошел дальше, не зная, куда и зачем. Засмотревшись на играющих мальчишек, он споткнулся о неровные камни мостовой и налетел на какую-то женщину.

– Ох! Глаза ты забыл?.. – гневно воскликнула она.

– Это ты! – Лизию прервал радостный женский возглас.

Иуда обернулся и увидел Мирру. Он вздрогнул. Девушка стояла перед ним, очаровательно улыбаясь, вся пронизанная солнцем, ее золотистые глаза сияли. Теперь, при ярком свете, она казалась еще красивее.

– Приветствую тебя, госпожа, – сдержанно поклонился Иуда.

– Я знала, мы еще встретимся! Рада видеть тебя.

– Я тоже рад. Лизия, прости, не хотел. Просто споткнулся о камень.

– Ничего, – проворчала женщина. – Госпожа, мы встали прямо посреди улицы.

Девушка не ответила ей. Она смотрела на Иуду.

– Как странно, нас второй раз сводит случай.

– Да, странно… Впрочем, у него свои причуды. Вы с базара?

– Ты – волшебник, все угадываешь.

– Просто я умею быть внимательным, – с невольной улыбкой ответил Иуда, указывая на полную корзину в руках Лизи.

– Ох, правда, все так просто, – рассмеялась Мирра.

– Как, вы успели тогда к праздничной трапезе?

– Опоздали, конечно. Но мы объяснили отцу, что заблудились, он не очень бранил нас.

– И даже снова отпустил в город одних.

– Что же делать? Кто-то должен вести хозяйство.

– А твоя мать?

– Она умерла семь лет назад.

– Прости!

– Ничего. А у тебя тогда состоялась праздничная трапеза?

– Да.

Они замолчали, глядя друг на друга. Несколько нелестных фраз, оброненных в их адрес каким-то прохожим, вернули их к действительности. Иуда первым опустил глаза.

– Мне пора. Меня ждут.

– Очень жаль. Я бы снова попросила тебя проводить меня.

– А я бы отказался. В твоем квартале девушке не принято появляться в сопровождении незнакомого мужчины, особенно одетого как я.

– А как же тогда?

– Была ночь, ты не знала дороги.

– Да, правда… Ладно, меня тоже ждут дома. До свидания, Иуда.

– До свидания, Мирра.

Они с трудом отвернулись друг от друга, и толпа разделила их.

Они бежали и слышали сзади неотстающий топот погони. Вот остался позади водоем Езекии, замаячили Давидовы стены, а они все бежали по кривым улицам Иерусалима, чувствуя, как в спину им дышит смерть. Шехем в очередной раз споткнулся, его рука на мгновение ослабла, Иуда едва успел подхватить юношу. Тот не сдержал стона, судорожно ухватил товарища за шею и поднял на него страдальческий взгляд.

– Я не могу больше… Оставь меня. Спасайся сам.

– А ну замолчи! – не останавливаясь, резко осадил его Иуда.

– Они близко… Не спастись вдвоем…

В порыве самопожертвования мальчишка хотел, было высвободиться из рук товарища.

– Без глупостей! Лучше держись крепче!

Они бежали дальше, уже по Предместью. Шехем все тяжелее повисал на плечах Иуды. Тот с беспокойством оглядывался на юношу, соображая на ходу, где бы укрыться от стражи.

Впереди зазеленели заросли акаций, наполняя воздух терпким запахом. Иуда повлек товарища туда. Они затаились под густым шатром низко клонящихся ветвей.

– Зажми рану как можно сильнее и замри, – приказал Иуда, чутко вслушиваясь.

Погони не было, стражники устремились прямо к Яффским воротам. Убедившись, что опасность миновала, Иуда повернулся к товарищу.

– Как ты?

Шехем ответил тихим стоном. Молодой человек отстранил его руку, поднял рубаху и увидел на правом боку юноши длинную кровоточащую рану. Он нахмурился.

– Плохо дело? – испуганно спросил Шехем.

Иуда ободряюще улыбнулся.

– Вот еще! Слава Всевышнему – не глубокая. Главное – кровь остановить. Так что терпи, больно будет.

Разорвав низ своего хитона, он быстро наложил тугую повязку.

– Ну вот. Теперь все хорошо. Знаю, ты пить хочешь. Но выбираться пока опасно. Потерпи немного. Я позже принесу воды.

Шехем молчал, изумленно глядя на него.

– Ты чего?

– Ты не сердишься на меня, Иуда?

– За что я должен сердиться?

– Мне кажется, старейшины осудили бы меня. Ведь я выдал нас, подверг тебя опасности ради… Это было…

– Глупо и бессмысленно? – чуть улыбнулся Иуда. – Да, так сказали бы Иорам и Натан, может быть, Михаил и еще Анания.

– А ты?

– Я – нет. Не все поступки измеряются разумом и расчетом.

Он осторожно приподнял покров веток, выглянул наружу. Вокруг по-прежнему не было ни души.

– Ты ведь очень любил Хушая?

– Конечно. Брат воспитывал меня с детства, заменил мне родителей после их смерти.

– Знаю. Потому ты выбрал его путь и пришел к нам, как только вырос?

– Да. И поэтому я сегодня…

– Убил его, чтобы избавить от мучений, – очень мягко произнес Иуда.

Шехем благодарно приник щекой к его руке. Старший обнял его за плечи.

– Ты молодец. Мало у кого достанет мужества совершить такое.

– Мы с Хушаем дали друг другу слово, что поступим так, если кого-нибудь из нас схватят, и его невозможно будет спасти.

Иуда опустил голову.

– Невозможно спасти… А мы и не пытались…

– Да, старейшины отказали, объяснили: нельзя жертвовать многими во имя одного.

– Они так сказали? – резко спросил Иуда, сверкнув глазами. – Кто?

– Натан, – с удивлением ответил Шехем.

– Понятно. Чего еще ожидать!..

– Что-то не так? – спросил юноша с возрастающим изумлением.

– Ничего. Я так… о своем. – Иуда уложил товарища на землю, накрыл своим плащом. – Тебе надо отдохнуть. Выбираться из города будем ночью. Спи, я покараулю.

Шехем благодарно кивнул, с наслаждением вытянулся в густой, дурманящей ароматом траве. Его глаза сами собой закрылись. Скоро он уже крепко спал. Иуда сидел рядом, любуясь игрой света среди ветвей. Солнце медленно ползло к зениту, было тихо, лишь усыпляюще шелестели ветви и время от времени возились и щебетали какие-то маленькие суетливые птицы.

Иуда сам почти задремал, когда недалеко раздались голоса и смех. Он вскочил, схватившись за нож, прислушался. Голосов было несколько, звонкие, юные, они не оставляли сомнений в том, кто их обладатели. В час послеполуденного зноя, когда улицы Иерусалима невыносимо раскалились под беспощадным в середине лета солнцем, компания девушек пришла сюда – в старый заброшенный сад – провести свободное время. Иуда замер. «Проходите! Проходите дальше!» – мысленно просил он, надеясь, что подругам не придет в голову отдохнуть под акациями. К счастью, разговор и смех не приближались, оставаясь где-то в стороне, а скоро начали постепенно удаляться.

Иуда уже собирался снова сесть, когда неожиданно зашуршали ветви, раздвигаемые маленькой изящной ручкой, в просвете появилась девушка. Она отпрянула, увидев его, тихо вскрикнула. Это была Мирра. Они замерли, узнав друг друга. Иуда стоял перед ней, забыв снять руку с рукояти ножа, грязный, покрытый пылью, в разодранном, испачканном кровью хитоне. Облик его был страшен, только глаза из-под упавших на лицо прядей смотрели растерянно, почти моляще. С минуту длилось молчание. Мирра взглянула на спящего Шехема, снова на Иуду, приложила тонкий пальчик к губам, очаровательно улыбнулась и скрылась за ветвями. Ее шаги постепенно стихли.