– Почему бы и нет. Кто знает точно, на что способен? А то, что ты называешь зельем – хмельной египетский напиток[5]. Мне его секрет достался в наследство от отца.

Толстяк сделал могучий глоток, чаша наполовину опустела.

– Я так и понял. Этот запах я узнаю из тысячи других.

– Господин, я вижу, успел повидать свет, несмотря на свой молодой возраст, – проницательно сощурился хозяин.

– Ты не ошибся, Певец вина. Могу я узнать твое имя?

– С удовольствием открою его тебе. Я Симон из города Кирены[6], стало быть, Симон Киренеянин. А будет ли мне позволено узнать имя моего почтенного гостя?

– Иуда бен Никодим из колена Левина[7]. Родом я из Иерусалима.

– Из колена Левина?! Господин знатного рода! – хозяин встал и почтительно склонился перед гостем. – Это вдвойне честь для меня!

– Оставь, Симон! Я совсем не кичусь своим происхождением.

– Но почему же, господин?

– А смысл? От того, что мои предки были славными и достойными людьми, я сам не стану таким. Человек есть то, что он сам из себя сделает. Родовому имени я предпочитаю школьное прозвище – Махайра[8].

– Ох! Это за что же, господин?

– За характер, наверно, или за язык. Учитель риторики часто говорил, речи мои острее ножа. А может, за глаза… Не знаю.

Но холодная безыскусность стального клинка мне всегда была по душе.

Трактирщик наклонился, чтобы взглянуть юноше в глаза и невольно отпрянул, встретившись с их холодным изумрудным блеском.

– Да, – задумчиво протянул он после некоторой паузы, – зря Господь не создает такие глаза. Видно, чего-то он от тебя хочет, раз наделил подобными светильниками.

Иуда вздрогнул, усмехнулся, скрывая смущение.

– Если б еще знать, чего же именно Всевышний от меня хочет, я был бы очень признателен Ему.

– Слишком много ты хочешь от Господа… Однако я заболтался, а ты голоден. Ешь, пока не остыло.

– Верно. Я еще не оценил твою стряпню.

Иуда жадно запустил зубы в сочное, пахнущее травами мясо. Симон выжидающе смотрел на него.

– Да, Бог воистину создал тебя именно держателем харчевни, ибо ты весьма преуспел в своем ремесле.

– Ага! Я знал, что ты оценишь это блюдо!

– Оно замечательно. И я хочу выпить за твое преуспевание, Симон из Кирены.

– Благодарю! Благослови тебя Бог, господин!

Обменявшись любезностями, они сделали по глотку, одновременно поставили чаши на стол и расхохотались.

– Воистину, у меня сегодня счастливый день – Всевышний послал мне такого гостя! – воскликнул Симон, вновь наполняя чашу Иуды. – Заходи чаще, я всегда буду рад тебе!

– Не сомневаюсь, старый хитрец! Другие посетители, полагаю, не так привередливы, пьют твою дешевую кислятину?

– Кому что нравится, – с деланной скромностью развел руками трактирщик.

Иуда снова громко расхохотался, поднял чашу.

– Твое здоровье, хозяин! – отсалютовав, он допил вино. – Лей еще!

Их беседа прервала шумная компания, ввалившаяся в зал – человек пять голодранцев, явившихся тратить последние медяки, заполнили маленькую комнату смрадом тел.

– Эй, хозяин! Вина! – загорланили они с порога.

Иуда брезгливо скривился. В странствиях он достаточно насмотрелся на подобных оборванцев, не понятно какого роду-племени, обитавших в любом городе вблизи ворот и порта, гостиниц и рынков. Не гнушаясь самой грязной работой, эти люди были способны и на кое-что худшее, как они существовали в мире, лучше было не спрашивать.

Симон помрачнел и весьма нелюбезно швырнул предводителю компании баклагу с той самой кислятиной, о которой говорил Иуда.

– Держите. Есть будете?

– Нет! Твоя стряпня годится только для собак и римлян – в прошлый раз на костях почти не было мяса!

– За что заплачено, то и подано. Кстати, кто сегодня платит?

– Абу, он сегодня богач.

Симон вздохнул.

– Тогда платите вперед, а то упьетесь, как всегда, а мне одни убытки!

– Ну нет! Сначала попробуем, что ты нам дал.

Предводитель бродяг вскинул баклагу и сделал мощный глоток.

– Кислятина! Эй, давай другое – этим только свиней поить!

– Другое дороже.

– Не твоя забота! Заплатим. Тащи сюда кувшин и что-нибудь пожрать.

– Сказали же, не будете есть! – страдальчески воскликнул Симон.

– А мы передумали! Ты не болтай – делай, что тебе говорят!

Хозяин тихо выругался, исчез в глубине заведения. Буйная орава шумно расположилась за самым большим столом. Иуда спокойно ел мясо, хотя эта компания порядком испортила ему аппетит и настроение. Но умоляющий взгляд Киренеянина был столь красноречив – юноша не смог оставить его одного в таком обществе.

Появился Симон с кувшином вина и огромным блюдом мяса, от которого валил пар.

– Вот, – угрюмо сказал он, почти швырнув все это на стол, – и только попробуйте заявить, что не подойдет. Тогда отправляйтесь в другую харчевню.

– Разберемся, винная бочка. Иди отсюда! Не мешай нам!

– Сначала заплатите!

– Сказано, заплатим потом. Может, нам будет мало.

С тяжким вздохом хозяин отошел к очагу. Иуда поймал его взгляд, Симон в ответ театрально закатил глаза и выразительно поднес руку к горлу. Юноша ободряюще подмигнул и презрительно скользнул взглядом по шумящей ораве. От малоприятных звуков, зловония тел аппетит у него совсем пропал. Он усмехнулся, вспомнив свое первое знакомство с людьми такого сорта в одной из портовых таверн Александрии, и жестом подозвал хозяина. Тот радостно бросился на зов.

– Наполни-ка вновь мою чашу, Певец вина, продолжим нашу беседу.

– С радостью! – живо откликнулся Киренеянин.

– Скажи, давно ты держишь это заведение?

– Лет двадцать…

– Неплохо! Ручаюсь, за это время ты повидал столько всего, почти разучился удивляться.

– Это верно. Публика тут бывает разная, правда, все больше мелкие торговцы, приезжие победнее, во время праздников паломники или такие, как вот эти, – Симон, скривившись, кивнул в сторону бродяг. – Гости вроде тебя – редкость.

Он вопросительно взглянул на Иуду, юноша кивнул, хозяин сел напротив.

– Да я, честно говоря, случайно здесь оказался: бродил по городу и проголодался. Вот и зашел в первую харчевню, какая подвернулась.

– Господин не погнушался такой бедной лачугой?

– Видел и хуже. Я ведь недавно вернулся в Иерусалим.

– Что ты повидал свет, я уже понял. Хотя это странно: если мне позволено будет заметить, ты еще очень молод.

– Верно. Мне только восемнадцать. Мир я смотрел по желанию отца, впрочем, я сам ничего не имел против – на свете столько интересного.

– А вот меня не тянет в дальние странствия, больше нравится сидеть и слушать рассказы других.

Симон снова вопросительно взглянул на Иуду, тот кивнул. Толстяк извлек откуда-то кувшин вина и стал разливать его. Юноша жестом остановил его усердие.

– Достаточно, разбавь водой[9]. Да! Представляю, чего ты наслушался за столько лет!

– Это точно! Может, и ты расскажешь, где побывал?

– Почему бы нет. Долгое время жил в Александрии – там я учился[10]. Бывал в Антиохи, в Тире и Тадморе, Дамаске, Тарсе, Берите[11]…

– Ну и где лучше живется?

– Нигде Симон. Жизнь повсюду одинаково тяжела и печальна, а люди во всяком месте знают горе и страдание.

– Грустно! Неужели Господь гневается не только на наш народ?

– Наверно. Но если мы сами виноваты, на остальных за что?

– За поклонение идолам и нечестивость жизни.

Симон был серьезен. Взглянув на него, Иуда едва сдержал смех.

– Да?.. Но у них не было Авраама и Моисея. Что они могут знать о Предвечном?