Известно, что как Маркс, так и Энгельс даже в 70-е годы XIX века считали возможной в странах Западной Европы социалистическую революцию. Противоречия капитализма в главных странах Европы были уже очень велики, положение рабочего класса становилось все хуже и хуже: возникло и первое международное объединение рабочих партий – Интернационал. В экономических кризисах 70-х годов Маркс и Энгельс видели признаки близкой гибели капитализма. Мы понимаем теперь, что все это были болезни раннего возраста; некоторые из современных историков называют их даже детскими болезнями капитализма, которые Маркс и Энгельс ошибочно приняли за старческую немощь исчерпавшего свои возможности общественно-экономического строя. Эта ошибка простительна, так как сравнивать было не с чем. Капитализм оказался более жизнеспособным или живучим. В самом конце XIX и в начале XX века он перешел на новую стадию развития – империализм. Развитие капитализма замедлилось в 20—40-е годы XX века, и у марксистов были все основания говорить тогда о загнивании капитализма. Это были годы Второй мировой войны и двух тяжелейших экономических кризисов. Но капитализм и теперь не рухнул в западных странах, а получил, напротив, импульс к быстрому развитию. Этому было несколько причин. И под давлением рабочего класса и из страха перед социалистической революцией правящие круги всех главных капиталистических стран пошли на крупные социальные и политические уступки. Повышение заработной платы, пособия по безработице, пенсии, расширение демократических процедур, допущение во власть умеренных социал-демократических партий и многое другое в том же направлении – все это привело к исчезновению класса пролетариев, людей и групп, у которых ничего нет, кроме их рабочих рук и цепей. Сам характер экономики капитализма изменился – общество потребления и массовое производство середины XX века сделали Европу и Америку совсем непохожими на все то, что здесь было сто лет назад. Научно-техническая революция и информационные революции второй половины XX века также неузнаваемо изменили западные капиталистические страны. Не может сохранить прежние реакции общество, в котором учителей средних школ и преподавателей вузов больше, чем фермеров и крестьян, а численность работников торговли и информационных служб больше, чем рабочих у станка.

Победа социалистического движения в России очень сильно способствовала многочисленным изменениям социально-экономического и политического режима на Западе, и страх Запада перед коммунизмом был тем больше, чем большими у нас были разного рода деформации и извращения социализма, постепенно переросшего в тоталитаризм. Иное влияние оказало развитие советского раннего и незрелого социализма на восток от России.

Провозглашая лозунги мировой революции и создавая III Интернационал, В. И. Ленин, Л. Д. Троцкий, Н. И. Бухарин, И. В. Сталин надеялись на подъем социалистического и рабочего движения в Европе. И для этого после Первой мировой войны было много оснований. Однако революционный подъем здесь оказался не столь сильным и сменился жестокой контрреволюцией, наиболее страшным проявлением которой оказался фашизм. Совсем иные процессы шли на Востоке, в Азии, в колониальном мире. Ни в Китае, ни в Индокитае еще не было капиталистического общества. Небольшие отряды пролетариата работали здесь в немногих крупных городах, на предприятиях, которые принадлежали иностранному или компрадорскому капиталу. Возникшие здесь после Октябрьской революции коммунистические партии могли найти прочную опору только в деревне среди беднейшего крестьянства. Казалось бы, о каком социализме и о какой социалистической революции здесь можно было говорить и мечтать. Но и о быстром развитии капитализма здесь не могло быть и речи, для такого развития в Китае и во Вьетнаме не имелось ни экономических, ни социальных условий, а на поддержку развитых западных стран или Японии странно было бы рассчитывать, их цели были прямо противоположны. Выбор социализма и социалистического развития в его ленинских интерпретациях оказался здесь наиболее естественным. Те элементы утопизма, которые имелись в марксизме и в ленинизме, в Китае никого не пугали, а напротив, увеличивали революционное воодушевление. Других шансов вырваться из вековой отсталости и колониальной зависимости просто не было. Мы знаем, какой путь прошел в XX веке Китай, а за ним и Вьетнам. У них была своя диктатура, свой тоталитарный режим, свои деформации. Социалистические революции на Востоке также можно отнести к категории ранних социалистических революций. Китайский социализм и коммунизм, особенно во времена Мао Цзэдуна, – это также незрелый и ранний социализм или даже утопический коммунизм. Но Китай, а затем и Вьетнам сумели выйти из своих трудностей и решить свои противоречия более успешно, чем СССР и КПСС, которые просто разрушились.

Социализм, и как теоретическая концепция и как реальная практика, не сошел с повестки дня и остается крайне актуальной проблемой в Китае. Но он остается актуальной проблемой и в западных странах, и в России. Многие события XX века вызывают сожаление, немало было и таких событий, которые вызывают сегодня страх и ужас. Но все это должно стать уроком и для тех, кто считает себя противником социализма, и для тех, кто выступает за новый социализм.

Распад Советского Союза и крушение режима реального социализма в СССР, идеологический и политический крах КПСС – все это очень сложные процессы, которые трудно анализировать. Кризисные процессы происходили в недрах партии и в ее идеологии на протяжении многих десятилетий. Уже в 60—70-е годы КПСС как политическая и идеологическая организация находилась в состоянии глухой обороны, избегая любых нововведений, в том числе и в своей экономической политике. Эта оборона сменилась отступлением, которое происходило все более неорганизованно и поспешно, а затем перешло в распад и разрушение, которые происходили очень быстро и сразу на многих направлениях. При этом не было почти никакого сопротивления ни со стороны руководства КПСС, ни со стороны партийного актива, ни со стороны идеологических служб партии. Это был хаотический и почти стихийный процесс, лишенный ясной логики. Мало что понимали и те, кто отступал, и те, кто наступал. Это было начало всего того, что мы называем теперь «смутным временем», хотя тогда, в середине 60-х годов, многие из нас говорили о нем как о «перестройке». Бесчисленное количество документов, заявлений, резолюций, критических публикаций 1987–1991 гг., которые хранятся в моем архиве, мало что могут прояснить в событиях тех критических лет, так как процессы в реальной действительности мало соответствовали всему тому, что публиковалось в газетах и журналах. Приходится поэтому в большей мере руководствоваться собственными наблюдениями и впечатлениями.

Еще весной 1988 года я получил возможность сотрудничать со многими газетами и журналами в Москве, в провинции и в союзных республиках СССР. Политика гласности набирала обороты, и она была направлена главным образом на критику режима и преступлений сталинизма. Я выступал с лекциями и докладами во многих институтах, в военных академиях, на предприятиях, в школах, издательствах и в некоторых союзных министерствах. Стирались белые пятна в истории СССР и КПСС, и интерес к правдивой и неискаженной истории был огромен. Однако уже тогда критика недостатков ошибок и преступлений прошлого нередко перерастала в критику всего советского прошлого и всей политики СССР и КПСС во все периоды их истории.

Весной 1989 года я был избран народным депутатом СССР, а затем и депутатом Верховного Совета СССР от Хорошевского избирательного округа г. Москвы. Избирательная кампания была необычной и очень поучительной. Почти сразу же после этих выборов я был восстановлен в рядах КПСС, из которой меня исключили еще в 1965 году, как автора книги «К суду истории. Генезис и последствия сталинизма». Летом 1990 года на XXVIII съезде партии я был избран членом ЦК КПСС, пополнив состав Идеологической комиссии ЦК. В течение двух лет я активно сотрудничал со всеми главными газетами и журналами КПСС, выступал на партийных собраниях, совещаниях секретарей первичных организаций, на партийных активах Москве и в провинции, в министерствах и ведомствах, включая Управление внешней разведки в Ясенево. В 1990–1991 гг. я получал много писем от членов КПСС как с выражением поддержки, так и явного неодобрения. Я участвовал в работе идеологического аппарата и пленумов ЦК КПСС, беседовал со многими видными членами партийного руководства. Я мог, таким образом, наблюдать за жизнью КПСС не со стороны. Это было время глубокого кризиса партии, ее явного идеологического отступления. Однако никто из лидеров партии не понимал остроты кризиса и не имел ясного плана по его преодолению. Концепция «нового мышления» была провозглашена, однако никакого «нового мышления» не появилось. Мы слышали только общие декларации и сентенции – «так жить нельзя» или «давайте жить дружно, помогая друг другу». Не было ни ясной политической цели, ни твердой политической воли. Позднее один из ближайших соратников М. Горбачева Анатолий Лукьянов писал: