Этот печальный опыт приземлил порывы тети Светы, и младшему сыну уже повезло значительно больше, чем настрадавшимся брату и сестре. В тот день, когда Василек, весь сморщенный, фиолетовый и кровавый увидел свет, уставшая тетя Света вяло ткнула в святцы и взяла первое попавшееся приемлемое имя. Дяде Сереже было уже давно все равно. Так, потрясенный процессом родов и небывалыми ощущениями трепетный комочек назвали Василием.

Каков я, дослушать не получилось, хотя очень хотелось. Кто устает слушать дифирамбы в честь своей малости? Но тут окно на втором этаже второго подъезда с дребезгом распахнула энергичная ручка тети Юли, мамы того самого Борьки Захаркина. Так как отец его был вполне размеренным и обычно ужасно уставшим мужчиной, догадаться, от кого сыну-заразе достался резвый нрав, было нетрудно.

– Сколько можно орать, мать твою?! – заорала тетя Юля раз в двадцать громче Василька, и даже с крыши я усмотрел размазанную красную помаду на ее щеке. Видно, от приступа перелившейся за края терпимости злости рука задрожала и съехала. Бабинец никогда не скупился на смачные выражения даже при детях и даже в их адрес. Василек окаменел, а до меня долетела ядовитая прохлада, сводящая грудь.

На противоположной стороне двора чуть не вылетело из рамы другое окно, и появилась в нем уже тетя Света с выпученными глазами. Их она докрасила в спокойствии.

– Ты чё, мать, охе…

Я заткнул уши. Единственное хорошее в этой дружеской перепалке было то, что, скорее всего, следующий бабинец отменят или же он пройдет в неполном составе. Чем их меньше, тем лучше, считал я, хотя поводов для обгладывания костей становилось, конечно, значительно больше. Внизу Василек принял верное решение и тихонько сматывался к лестничной площадке нашего подъезда, пока подружки продолжали общаться, брызжа слюной и упиваясь праведным гневом.

– Раз, два, три… – тихо начал я отсчитывать секунды до появления головы с дуршлагом в выходе на крышу. Вокруг меня носились обычно столь неспешные голуби. – Четырнадцать, пятнадцать…

За край люка схватились две руки с грязными ногтями, и в следующее мгновение пыхтевший Василек уже сидел рядом со мной.

– Ну, ты быстро, друг-товарищ, – с уважением сказал я и присвистнул.

Василек пожал плечами и, не спрашивая, взял мое уже надкусанное яблоко, лежащее на подстилке рядом с подзорной трубой и учебником по физике.

– Жарко, – сказал он, жмурясь на высокое обеденное солнце.

Я снял с себя широкополую соломенную шляпу и положил ее поверх дуршлага. У Василька были очень светлые волосы, которые так беспощадно пропускали жгучие лучи, что он мог хватануть удар легче, чем простуду в феврале.

– Хочешь, прочту тебе официальное обращение к главе отряда второго подъезда? – спросил я и достал из учебника сложенный пополам лист бумаги.

– Отряду? – сморщил нос Василек и хрустнул яблоком.

– А что мне писать? Болванам? Мальчикам и девочкам? Полку?

– Полку? Это то, что с войной, да?

– Ну да.

– Вот это хорошо!

– Ладно, я подумаю. – Почесал я затылок, который сразу стало изрядно припекать. Сентябрь в этом году выдался на редкость не осенним. Даже не раннеосенним. – Так читать?

Василек активно закивал, не отрываясь от яблока.

Я откашлялся. У меня была дурная привычка откашливаться перед важными сообщениями. Это я взял из до боли скучных маминых фильмов и теперь злоупотреблял этой недетской повадкой. Надо было кончать с этим делом.

– По наиважнейшему, срочнейшему поводу требуем немедленной встречи на нейтральной территории для обсуждения дальнейшего военного статуса и боевых действий. Категорически запрещается наличие палок, камней, рогаток и прочей тяжелой артиллерии. Просто запрещается наличие жвачек, плевательных трубочек, фломастеров и т. п. Заранее уточняем, что продолжения последнего состязания, сыгранного вничью, на этой встрече не предусматривается. Уверяем вас, что имеющаяся у нас информация заинтересует вас так, что вы более не сможете спать ни одной ночи, пока игра не будет доведена до феерического заключения. С просьбой о наискорейшем предложении места и времени встречи. В. и стая.

– А почему мы стая, а они отряд? – поинтересовался Василек.

– Потому что у воробья должна быть стая.

– А ты не хочешь придумать нам какое-нибудь нормальное название?

– Что значит «нормальное»?

– Типа «Дикие пернатые».

Иногда я просто диву давался этому шестилетнему сопляку с орущей непечатной речью мамашей. Я посмотрел на него с лаской и гордостью старшего брата, которым я ему, к сожалению, никак не приходился.

– Надо будет подумать, – пообещал я.

– А дуршлаг – это тяжелая артерия? – вдруг запереживал Василек.

– Артиллерия? Не думаю. Ты же никого им не бьешь?

– Правильно, с дуршлагом надо аккуратно, – важно заметил он.

– Так что, нормальное послание?

Василек вскочил и протянул руки к небу. Огрызок скатился в водосток.

– Это самое замечательное послание на свете! – провозгласил он. Затем вытер себе запястьем рот и протянул мне липкую ручонку. – И его срочно надо доставить в почтовый ящик, предводитель стаи!

Почтовым ящиком у нас называлось отверстие в каменной арке, которая вела к нашему двору. На очень удобной для невысоких людей высоте не хватало несколько кирпичей. Прямо за подстилкой Мистера Икса. Вернее, это мы специально так переместили его подстилку, чтобы у нашего тайника хотя бы иногда был сторож. Раньше Мистер Икс спал в самом дворе, но, как и стоило ожидать, в какой-то момент бабинец запротестовал, бросаясь общими фразами про заразу и опасность, исходящие от укусов и немытой шерсти. Добиться того, чтобы пес имел право на пребывание хотя бы в арке, нам стоило немалых усилий. В конце концов упорную оппозицию взял аргумент, что собака ловит крыс и разносит их на клочки острыми зубами. Разумеется, ничего такого добродушный, как сам Махатма Ганди, Мистер Икс в жизни не делал, да и крыс я в нашем дворе отродясь не видел, но предварительный страх перед нашествием грызунов взял свое.

Мистер Икс же был самой свободой. Находясь на дне и не имея ничего, кроме своего собачьего достоинства и нашей дружбы, он мог приходить и пропадать, когда ему хотелось. Мы приветствовали его как короля и плакали поодиночке в подушку, когда его долго не было. Никому из нас по мнимым причинам не разрешалось держать собак, и единственным хорошим во взрослении мне виделось то, что тогда уже никто не смог бы запретить мне устроить у себя дома подобие приюта. Без кошек. Мне уже достаточно досталось от засранки Клеопатры, считающей себя, видимо, перевоплощением своей знаменитой тезки.

Мистер Икс был крайне неприметен в своей грязной лохматости, появлялся, как тень, и даже не оставлял особых следов и огрызков на снегу. Эта собака могла быть любой другой, одной из многих и всеми сразу, глаза она прятала не под челкой, так как таковой у нее не имелось, а под полузакрытыми веками. Она была совершенно неуловима, по сему ее и прозвали «Мистер Икс». Хотя с таким же успехом она могла бы быть и «Миссис Икс», так точно этого никто не знал.

Близнецы Тесла из второго подъезда смастерили маленькую дверцу с тонкой кирпичной фанерой, так что посторонний ни за что в жизни бы не подумал, что в этой стене может быть что-то интересненькое. Близнецов Тесла, конечно, не по-настоящему звали так. Эту кличку мы им присвоили за незаурядный изобретательский дар, и я горько жалел о том, что по воле случая жили они во вражеском подъезде. Идя по коридору, можно было заметить натянутую нитку на уровне щиколоток, усмехнувшись, перепрыгнуть и поскользнуться на невидимой жидкости так, что легко можно было слететь на следующий этаж. Или взорвать лампочку, нажав на выключатель. Или схватиться за палку, которая при первом взмахе разваливалась на три части. Или, или, или…