… Это лето слишком тревожно и неопределенно. Мятеж и смута в Хатише, бегство из дворца от клинков убийц, полное разногласие в планах… А теперь еще появляется эта странная девчонка с волосами цвета крови. Можно подумать, нам многократного превосходства сил Кафона не хватало…

Она стоит напротив императора, и солнце заходит у нее за левым плечом. Она - наемница, убийца, чародейка, но лицо ее выражает спокойствие, а меч по-прежнему дремлет в ножнах. Она теребит пушистый хвостик степного тушканчика, висящий на шее и улыбается.

– Ты Ранхаш, верно?

Я слышу каждое ее слово. В голосе сквозит ехидство шэрха, она сама - шэрх, выпущенный кем-то на свободу. Ранхаш молчит, но ответ ей и не нужен.

– А знаешь, - она переходит на доверительный шепот, - Мне хорошо заплатили, чтобы я нашла тебя и убила, - от характерного жеста вдоль горла живот сводит судорогой, - Это правда, что степняки маринуют головы своих врагов?

Император кивает через силу. Вдоль спины течет ледяной страх. У нее глаза матерой степной кошки, но сколько же ей лет? Я не дал бы больше четырнадцати.

– Что, действительно?! - теперь она ребенок, впервые самостоятельно разгадавший загадку великого Хуфу. Того и гляди - в ладоши захлопает. - Какая замечательная традиция! Когда-нибудь я попробую, обязательно попробую замариновать моего врага в бочке! Когда будет настроение.

– А сейчас, значит, настроения у тебя нет? - Ранхаш едва выдавливает из себя слова, они сухие, как песок.

– Сейчас у меня нет под рукой ни одного врага, даже самого никчемного, - вздыхает она и корчит гримасу сожаления, такую искреннюю, что я не могу сдержать улыбки. Я улыбаюсь шэрху - об этом даже подумать страшно! - Я знаю, тебе нужна помощь. Я помогу.

Она не спрашивает, она утверждает, этот демон, спустившийся с неба. Демон, которому почему-то есть дело до того, что происходит с нами. И ей все равно, что мы ответим. Она идет к шатру, где сейчас будет очередной совет, но внезапно оборачивается на заходящее солнце.

– Я влюбилась в этот закат. И ты можешь называть меня Таи. Но за "рыжую" я отращу тебе ослиные уши, имей в виду.

И вот тут я понимаю, что она девчонка, да, но не человеческая. Она дриада, отсюда и грация, и волосы. Я смотрю на закат и думаю, что Ранхаш влюбился. Мне становится грустно и немного обидно за того, кому я предан душой и жизнью. Я ведь вижу, что ничего хорошего не будет…

– Она была наглой. Да именно так. Плюхнулась лежанку, схватила с блюда яблоко, никого не спросив. А Ранхаш только смотрел на нее и махал руками, мол, делайте все, что велит эта юная равэна. И я делал. Я выложил ей все, что она хотела знать, все, что удалось собрать по крохам. В первую очередь, конечно, рассказал о чародеях. Она потребовала их описать, я смог это сделать, я видел падальщиков. Шельма нахмурилась, сжала яблоко так, что ногти оставили глубокие следы в мякоти, а потом заявила, что хочет спать. И требует, чтобы завтра был проведен смотр имеющихся у нас сил. Утром она ходила между рядов воинов, грызла очередное яблоко, а они смотрели на нее, как на чудо, и не смели расслабиться или отвесить какую-нибудь шутку. Шельма отобрала шестерых, не знаю, по каким приметам. И несколько дней беспощадно гоняла, заставляя привыкать к коротким мечам и веревочным петлям, тренироваться в стрельбе из арбалетов… А потом, дождавшись следующего заката, увела их с собой к Хатишу. Предупредив, что слухи полетят впереди них, но никому не стоит верить. Стоит только ждать. И знаете, равэны, слухи действительно полетели. Отряд вернулся через две ночи и два дня, и впереди Шельмы в седле сидел мальчик лет пяти. Она отдала его Ранхашу, а сама ушла спать. Воины, которые все, как один, называли теперь себя "ее воинами" или даграми, что означает "дрозд", рассказали, как за первую ночь они вырезали всех чародеев. Причем умирали те очень мучительно и долго. Знаете, равены, я никогда не забуду, как бледнели лица воинов, когда они рассказывали о первой мести. А ребенок? Он случайно увидел, как Шельма расправлялась с одним из падальщиков. Он был сиротой, этот мальчик… Так она стояла на коленях перед ним, плакала, уговаривала не смотреть в окошко… Во вторую ночь они хорошенько подчистили ряды городской стражи самозваного императора. Дагры не нападали на спящих, упасите боги… И Шельма всегда была впереди, в самом дыму, в самом пылу битвы… Она раз за разом вытаскивала своих людей, всех до единого.

– Это она любит, - пробормотал себе под нос маг.

– Эти воины… Они были уже тогда готовы за ней хоть в огонь, хотя она сама была огнем… Они выбили у себя на плечах черную птицу, рвущуюся в полет, а снизу надпись "Пройдоха". Так у нас тоже называют дроздов. Чего только не выдумывала Шельма! Она назвала эту войну "войной диверсантов" и получала от нее удовольствие! Они подмешали в еду падальщикам какой-то порошок, от которого тех пронял трехдневный понос. Она вырезала стражу по ночам, скользя по крышам Хатиша беззвучной тенью. Она умудрилась разведать все планы нашего противника и перед решающей битвой как-то сделать так, что у них седла на полном скаку расстегнулись. А уж во дворце… Но эту историю если кто и может рассказать, то только она сама.

– М-да… Спасаешь человеку жизнь, спасаешь, а потом думаешь: а может лучше было этого не делать? - Велен задумчиво, потер раненую руку.

Утро ушло, его сменил день, принесший с собой одуряющую жару. К полудню в конец изможденные путники единодушно решили, что пора устраивать привал. Таханцы быстро развернули полосатые полотнища, установив из них легкие навесы, растянулись в тени. Естественно, от Таисс тут же потребовали подробного отчета о захвате дворца и вышвыривании оттуда врагов законного наследника. Девушка, как ни странно, отнекиваться не стала. Только тихонько тронула Велена за кончики пальцев.

…- Я сказала, что поеду одна! - главная диверсантка императорского войска раздраженно мотнула головой и запустила огрызком яблока в стоящий у полотняной стены кувшин.

– Ты сошла с ума, Таисс! - Ранхаш патетически заломил руки. Он был по натуре своей скорее ученым, нежели воином и каждый раз, когда его люди уходили в бой, жутко за них переживал. А уж тем более переживал за девчонку, невесть откуда свалившуюся на его голову и укравшую сердце взамен на удачу.