Судья смотрит на карты на столе.

– Если у нее восьмерка и двойка, – говорит он, – она выигрывает. Но есть еще штраф победителя…

– У меня двойка червей, – отвечает Белинда. Голос у нее уставший, но она улыбается мне. – И восьмерка цепей.

Все вздрагивают.

– Подожди, – шепчу я. – Какой штраф?

Никто меня не слышит. Белинда опускает свои карты на стол.

– Я выиграла, – говорит она.

– Какой? – продолжаю шептать я.

– Я выиграла, и в качестве приза я выбираю карту, – объявляет Белинда. Смотрит на мои карты, пока ее собственные ложатся на стол. Потом встречает мой взгляд и улыбается. Она всегда видела меня насквозь. Я не сомневаюсь, что и теперь она выберет правильно.

Маккалох заварил в стакане чай и вышел с ним в магазин, где обнаружил молодых женщину и мужчину, они разглядывали товар. Колокольчик на двери не звякнул, когда они вошли. Снова заедает.

На обоих были серые штаны из грубой ткани с оттопыренными карманами и рюкзаки через плечо. Маккалох кивнул им, присел на высокий табурет за прилавком. Взял пульт, нацелил его на телевизор и убавил звук.

Девушка улыбнулась:

– Если вы из-за нас, то не надо.

Она была высокой – выше, чем ее спутник, – загорелой и мускулистой, длинные светлые волосы собраны в замысловатый узел. Девушка окинула Маккалоха дружелюбным, но откровенно оценивающим взглядом.

– Откуда вы? – спросил Маккалох.

– Свонси. – В ее громком голосе он уловил легкий акцент. – Вы, судя по выговору, тоже нездешний.

– Теперь уже здешний.

Магазин Маккалоха был когда-то гостиной его дома. Теперь полки с товаром покрывали три стены, а середину занимали прилавки с образцами. Побелка кое-где облупилась. Все это он видел в большом выпуклом зеркале напротив входа, которое досталось ему от прежних хозяев вместе с домом.

Как почти в каждом магазине на острове, летом его витрина пестрела яркими пластиковыми мячами, полотенцами и ведерками. Все это добро он собрал, упаковал и убрал на зиму в кладовую всего неделю назад.

Молодой человек вдумчиво и неспешно перебирал наваленные в корзинах безделушки, игрушки и сувенирное мыло в виде фигурок коллаборантов. Маккалох заметил, что его темные волосы уже начинали редеть на макушке. Девушка перелистывала книги.

– Как вы сюда попали? – спросил Маккалох.

– Приехали на раскопки, – ответила она.

– Кажется, я слышал, – сказал он. – В Бухте Свободы.

Посетители переглянулись.

– Нет, – произнесла женщина. – Мы в другом месте, в Банто.

– Значит, я ошибся. А что там, в Банто?

– Вот и скажите нам сами, – отозвалась она. – Вы же мистер Здешний.

– Очко, – сказал он. – Но там ничего нет. Так, фермы одни. Езды около часа. Вы уже там были?

– Мы только что приехали, – проговорил молодой человек так тихо, что Маккалоху пришлось напрячься, чтобы расслышать. – Точнее, вчера, поздно ночью. Сейчас вот закупимся и сразу туда.

Он положил на прилавок брелок для ключей – изогнутую фигурку, топорно вылитую из пластика.

– Четыре фунта, – сказал Маккалох. Молодой человек приподнял бровь.

– Здесь же ничего не делают, – пояснила девушка. – Все привозное. Дома и то дешевле купишь.

– Да, но это уже будет не то, – сказал парень и отсчитал монеты. – Черт возьми, Соф, мы так скоро разоримся.

– Без чипсов я никуда не поеду. – Она поставила на прилавок корзину, а Маккалох пробил ее покупки и рассовал их по бумажным пакетам.

– Надолго к нам? – спросил он.

– Я на три недели, – ответила она. – Уилл на месяц. Профессор до февраля. Никола Гилрой, слышали?

Она взглянула на него так, словно ждала, что он сразу узнает это имя, и кивнула на прилавок с книгами. Они лежали вперемешку с фото коллаборантов и дешевыми допотопными гидами-путеводителями по туристическим местам острова. Не обошлось, разумеется, и без измышлений в духе нью-эйджа, умозрительных до абсурда.

– Не в курсе, – покачал головой Маккалох.

Когда девушка открыла дверь, звонок опять промолчал.

– Спасибо, – сказала она. – Может, еще увидимся.

– Элам – единственный здесь город, так почему бы и нет. Тут есть клуб, называется «ЧатАп», на Толтон. – И он показал направление. Он знал, что они удивятся: неопрятный мужик лет пятидесяти от роду, хозяин мелкой лавчонки, и вдруг говорит о клубах. – Лучший в этих местах бар – «Кони-Айленд». В двух минутах ходьбы отсюда. Я часто там бываю. Отдыхаю от бакалеи.

Когда они ушли, он перелистал книги. В двух обнаружились указатели, но фамилии Гилрой там не было.

Маккалох подошел к двери и стал смотреть на юг, где в самом низу, в ложбине, лежала главная городская площадь. Было еще светло, но в центре уже разгорались неоновые огни. Муниципалитет недавно ввел зимнее расписание, а значит, несколько недель подряд освещение на улицах будет зажигаться бессмысленно рано. Элам постепенно заполнялся рыбаками, поднимающимися из гавани, и клерками, спешащими в парки, где отцветали поздние пахучие цветы.

Там, где уже не было витрин его благодушных конкурентов, куда не доносилось ежевечернее «у-у-ум-мп» игровых автоматов из аркад, которые в эти часы переполняли мальчишки, с облегчением стаскивавшие с себя и рассовывавшие по карманам школьные галстуки, и где городские улицы упирались в зеленую стену пышной растительности, земля уходила круто вверх и становилась склоном вулкана.

Буквы на вывеске бара «Кони-Айленд» отличались от тех, которыми были набраны объявления «Орешки! Пиво! Водка!» и обозначены туалеты. Маккалох потолкался между горластыми посетителями и нашел Чиверса в тот самый момент, когда Чиверс тоже заметил его и махнул рукой, подзывая за свой столик в углу зала.

Чиверс, как почти всегда, был в дорогущем пиджаке – дороже, чем у него, пиджаков вообще ни у кого на острове не было. Он был чуть старше Маккалоха, но такой же седой и крепко сбитый. Оба наслаждались своим ярким несходством – одетый с иголочки ушлый адвокат и лавочник в потертых штанах; оба были не дураки выпить, на чем и сошлись; похожие и вместе с тем совершенно разные, они наводили на мысль о двух версиях одного и того же человека, живущего двумя параллельными жизнями.

За столом с Чиверсом сидел аккуратный, бледный незнакомец. Лет ему было сорок с хвостиком, так что его ковбойка гляделась на нем чересчур молодо.

– Так что же? – говорил он Чиверсу, пока тот опрокидывал стаканчик виски. – Хозяин заведения, он из Нью-Йорка, что ли? – И он подвинулся, освобождая Маккалоху место.

– Пусть вот он объяснит, – сказал Чиверс. – Джон Маккалох, Даниель Паддик. Джон неплохо знает это место. Для чужака, конечно.

Старая присказка. Мы-то все тутошние, островитяне, а вот Джон Маккалох – он нет, он пришлый.

– Раньше тут был стрип-клуб, – рассказал Маккалох. – На вывеске значилось «Кани-Айленд». – Он поглядел на Паддика, врубается тот или нет[5]. – Когда Джей купил это место и прибрал тут все как следует, ему только и делов было, что поменять на вывеске одну букву.

– Класс, – одобрил Паддик. – И часто люди ошибаются? В смысле, приходят сюда в поисках «Кани»?

– Ну, для этого нужен уж очень старый путеводитель, – сказал Маккалох. – А почему вы спрашиваете? Или вы тоже?..

Паддик улыбнулся, легко принял насмешку и купил всем выпить.

– А вы из Лондона? – спросил он у Маккалоха.

– Что, заметно?

– Ваш друг вас выдал. Хотя да. Акцент у вас сохранился, дай боже.

– Да нет, он даже сильнее стал, поспорить могу, – вставил Чиверс.

– Степни, – ответил Маккалох. – Давно это было. Хотелось уехать куда-нибудь подальше, да в языках я не силен, и деньги менять лень было.

Остров на задворках былой империи, формально независимый, на деле во многом еще сохранял с ней связь.

– Когда же это было?

– До новых раскопок еще. Думаете, я из-за них сюда приехал? – Маккалох покачал головой. – А вы как раз копаете?